ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Основные теории революции
.
Основные теории революции
Я предлагаю проиллюстрировать четыре главные «школы» в
теории революции — бихевиористскую (поведенческую), психологическую,
структурную и политическую — работами их наиболее известных представителей. По
необходимости обсуждение будет весьма выборочным и кратким (397).
1. Первая современная теория революции предложена в 1925 г.
Питиримом Сорокиным (370). Он делал свои выводы, исходя прежде всего из опыта
русской революции 1917 г., в которой принимал участие. Его теорию можно считать
бихевиористской, поскольку он сосредоточился на причинах, «порождающих революционные
отклонения в поведении людей» (370; 367), и искал причины этого «отклонения» в
области основных, базовых потребностей и инстинктов человека. «… постановка
грандиозной драмы, комедии или трагедии революции на исторических подмостках
предопределена первым долгом репрессированными врожденными рефлексами» (370;
383). Революция кардинально преобразует типичное человеческое поведение —
«революция» в поведении людей наступает незамедлительно: условно принятые
«одежки» цивилизованного поведения мгновенно срываются, и на смену социуму на
волю выпускается «бестия» (370; 372). Сорокин прослеживает и документирует
подобные изменения в разных областях человеческой жизни и поведения. К таким
изменениям относятся: «подавление собственнического инстинкта масс», «подавление
полового рефлекса», «подавление импульса к соревновательности, творческой
работе, приобретению разнообразного опыта», «извращение религиозных, моральных,
эстетических и других приобретенных форм поведения» (370; 4-1 — 169). Все это
«приводит к дисфункции условных инстинктов, нарушает послушание, дисциплину,
порядок и прочие цивилизованные формы поведения и обращает людей в беснующиеся
орды сумасшедших» (370; 376).
Затем автор задает основной теоретический вопрос «почему?» и
выдвигает в качестве ответа на него две главных гипотезы. Первая относится к
движущим силам, которые стоят за революционными массами. «Непосредственной
предпосылкой всякой революции всегда было увеличение числа подавленых базовых
инстинктов большинства населения, а также невозможность даже минимального их
удовлетворения» (370; 367). «Всеобщее подавление базовых инстинктов человека»,
либо подавление большого их числа неизбежно приводят к революционному взрыву.
Для этого «необходимо также, чтобы «репрессии» распространялись как можно
более широко, и если не среди подавляющего числа людей, то по крайней мере
среди достаточно весомой группы населения» (370; 369). Среди основных
инстинктов Сорокин перечисляет: желание есть («пищеварительный рефлекс»);
индивидуальную безопасность («инстинкт самосохранения»); «рефлекс коллективного
самосохранения; потребность в жилище, одежде и т. п.; сексуальный инстинкт;
инстинкты собственности, самовыражения и личностной идентификации. Подавление
потребности в свободе («в смысле свободы слова и действия»), в свободе общения,
монотонность жизни и подавление творчества указываются в качестве
дополнительных. Как отмечает автор, репрессии и ограничения приобретают
различную мотивирующую силу в зависимости от привычного и стандартного уровней
удовлетворенности.
Вторая гипотеза относится к реакции властей. «… для революционного
взрыва необходимо также, чтобы социальные группы, выступающие на страже
существующего порядка, не обладали бы достаточным арсеналом средств для
подавления разрушительных поползновений снизу» (370; 370). «Атмосфера
предреволюционных эпох всегда поражает наблюдателя бессилием влacYeй и вырождением
правящих привилегированных классов. Они подчас не способны выполнять
элементарные функции власти, не говоря уже о силовом сопротивлении революции»
(370; 399).
Если оба условия — давление «низов» и слабость «верхов» —
совпадают, революция становится неизбежной.
Однако революции не устраняют условия подавления инстинктов,
напротив, послереволюционный хаос усиливает трудности в удовлетворении
основных, базовых потребностей. Люди начинают стремиться к порядку и
стабильности. В то же время революционный пыл выдыхается, поскольку происходит
«ускоренное истощение энергетического запаса человеческого организма». В
реальности весьма велики шансы победить у контрреволюции. «Население,
представляющее собой инертную массу, — удобный материал для социальной
«формовки» новым репрессором» (370; 410). Настает час тиранов и деспотов.
Таково ироническое завершение всех революций.
2. Психологические теории оставляют область поведенческих
рефлексов или базовых (фундаментальных) инстинктов и концентрируются на
проблеме комплексных мотивационных ориентации. Подобные теории близки к
здравому смыслу. Не удивительно, что они приобрели большую популярность, и
сейчас их можно считать наиболее разработанными из всех подходов. Самая
влиятельная предложена Джеймсом Дэвисом (93) и Тедом Гурром (166) под названием
теории «относительной депривации». Революции вызываются болезненным синдромом
сознания, распространяющимся среди населения. «Нищета несет переворот», или,
точнее, нищета, которую люди осознают и которую они определяют как
несправедливость, толкает их на бунт.
По утверждению У. Дж. Рунсимэна, «степень относительной
депривации есть мера различия между желаемой ситуацией и тем, как человек ее
себе представляет» (348; 10). В формулировке Теда Гурра, это «воспринимаемая
разница между ценностными ожиданиями (вещами и условиями жизни, которых, как
полагают люди, они заслуживают по справедливости) и ценностными возможностями
(вещами и условиями, которые они в действительности могут получить)» (166,
24).
Если люди даже крайне нищи, но воспринимают это как должное,
как предписание судьбы, провидения или как соответствие предопределенному
социальному статусу, то революционного брожения не возникает. Лишь когда они
начинают задаваться вопросом о том, что они должны иметь по справедливости, и
ощущать разницу между тем, что есть и что могло бы быть, тогда и появляется
чувство относительной депривации. Это ощущение тесно связано с чувством
несправедливости, возникающим из сравнения того, что люди имеют в
действительности, и чего уже достигли другие, похожие на них. Тема лишенности и
несправедливости проникает в социальное сознание в период, непосредственно
предшествующий революции. «Нужно, чтобы люди осознали свою нищету и угнетенное
положение, а также поняли, что нищета и угнетение не являются естественным
порядком мира. Любопытно, что в этом случае одного лишь опыта, каким бы тяжелым
он ни был, недостаточно» (212; 86). «Революции не могут обойтись без слова
«справедливость» и тех чувств, которые оно вызывает» (60; 35).
Как возникает этот синдром? Каково его происхождение? Если
добавить измерение времени, то можно различить три пути исторического
развития, которые приводят к появлению обостренного чувства относительной
депривации, достигающей революционного уровня. Суть первого заключается в том,
что в результате возникновения новых идеологий, систем ценностей, религиозных
или политических доктрин, устанавливающих новые стандарты, которых люди
заслуживают и вправе ожидать, или благодаря «демонстрационному эффекту»
лишенность становится непереносимой. Люди «озлобляются, поскольку чувствуют,
что у них не хватает средств для того, чтобы изменить свою жизнь, реализовать
свои ожидания» (166; 50). Такая ситуация может вызвать «революцию
пробудившихся надежд» (рис. 20.1).
При второй, прямо противоположной, ситуации надежды остаются
примерно на том же уровне, но неизбежно происходит существенное падение
жизненных стандартов. Это может случиться в результате экономического или финансового
кризиса, неспособности государства обеспечить общественную безопасность, из-за
сужения круга участников политической жизни, поворота к автократическому или
диктаторскому режиму. Разрыв между тем, что, как считают люди, они заслуживают,
и тем, что они имеют в действительности, может стать невыносимым. «Человек
озлобляется
сильнее в тех случаях, когда теряет то, что имеет, чем
тогда, когда он утрачивает надежду приобрести то, что еще не получил» (166;
50). «Революция отобранных выгод», как можно назвать такую ситуацию, наверное,
является еще более распространенной, чем революция пробудившихся надежд» (рис.
20.2).
Третий путь, известный как «прогрессивная депривация», проанализирован
Джеймсом Дэвисом (93) и представлен J-кривой (рис. 20.3). Здесь сочетаются
механизмы, действующие в первых двух случаях. Надежды и возможности достижения
растут параллельно в течение некоторого времени. Период процветания и
прогресса в реальных условиях жизни сопровождается распространением надежд и
ожиданий на будущее. Затем кривые неожиданно разделяются, причем надежды
продолжают расти, а реальные возможности достижения блокируются или даже поворачивают
вспять (из-за естественных болезней, войны, экономического упадка и т.д.). Это
приводит ко все более углубляющемуся непереносимому разрыву. «Решающим
фактором является смутный или явный страх, что почва, обретенная за долгое
время, будет быстро утрачена» (93; 8). Произойдет то, что можно назвать
«революцией крушения прогресса».
Как объясняет Дэвис, «революции происходят тогда, когда за
длительным объективным экономическим и социальным развитием следует короткий
период
Рис. 20.2. Убывающая депривация. Источник: 166; 47 (с
разрешения Прин-стонского Университета).
резкого отступления. Ожидания дальнейшего удовлетворения
потребностей, которые все растут, сменяются тревогой и крушением надежд,
поскольку реальность все больше удаляется от той, которая предполагалась» (93;
6; 94). Из всех теорий революции теория «относительной депривации» порождает
наибольшее число специфических, поддающихся проверке гипотез. Гурр (166;
360—367) перечисляет почти 100, подкрепляя их многочисленными иллюстрациями,
статистическими и историческими свидетельствами. Основное обвинение в адрес
этой теории касается отрицания ею структурных переменных. Революции
рассматриваются как проявление неконтролируемого процесса крушения надежд и
агрессии или когнитивного диссонанса*, при этом игнорируется макроструктурный
контекст, факт неравенства в достатке, власти и статусе между различными группами»
(397; 91).
3. Альтернативные концепции сосредоточивают внимание на
макроструктурном уровне, отрицая психологические факторы. Согласно так
называемым «структурным теориям», революции являются продуктом структурных
ограничений и напряженнос-тей и характеризуются специфическими отношениями
между гражданами и государством. Утверждается, что причины революции следует
искать на социальном уровне, в контексте классовых и
* Когнитивный диссонанс исследован Л. Фестингером и означает
расхождение между привычными социальными установками и реальным поведением
человека. (Ред.)
Рис. 20.3. Прогрессирующая депривация. Источник: 166; 53 (с
разрешения Принстонского Университета).
групповых отношений (национальных и интернациональных), а не
в головах граждан, их менталитете или межличностных отношениях. Ведущий
современный сторонник этого направления Теда Скокпол призывает «принять
структурную точку зрения для выражения объективных взаимоотношений и
конфликтов между группами и нациями, занимающими различное положение, а не
между интересами, взглядами или идеологиями отдельных революционеров» (357;
291). Она цитирует Эрика Хобсбаума: «Неоспоримо важная роль актеров в драме
еще не означает, что они являются также драматургами, режиссерами и
оформителями сцены» (цит. по: 357; 18).
На основании тщательного анализа исторических фактов, сравнивая
французскую, русскую и китайскую революции, Теда Скок-пол приходит к следующим
выводам. Во-первых, старый режим переживает политический и экономический
кризис. «Испытывая двойное давление со стороны внутренних классовых структур и
международного сообщества, автократическое правление и армия распадаются,
открывая путь для революционных преобразований, направляемых выступлениями
снизу» (357; 47). Во-вторых, кризис режима благоприятствует массовым
восстаниям крес-тянства и городских рабочих. Падение старого режима — необходимое,
но не достаточное условие для революции. «Крестьянские восстания играли
важнейшую роль во всех реальных (т. е. успешных) социальных революциях вплоть
до наших дней» (357; 112— 113). В-третьих, обязательными для победы революции
являются устранение существовавшей прежде консолидации, реорганизация и
реинтеграция государства и правительства новой политической элитой, приходящей
к власти после успешного свержения прежнего режима. «Революции доводились до
полного конца лишь в тех случаях, когда новые государственные организации — администрации
и армии, координируемые исполнителями, которые правили во имя революционных
символов, — сформировались в конфликтных условиях революционных ситуаций»
(357; 163). Для теории Скокпол характерно акцентирование политических и
международных факторов. Она предсказывает: «В будущих революциях, как и в
прошлом, сфера государства станет скорее всего центральной» (357; 293).
Структурную теорию упрекают в односторонности, в пренебрежении
к психологическим и мотивационным аспектам. «Скок-пол забывает, что люди
являются средним звеном между структурными условиями и социальным результатом.
Причем структурные условия просто накладывают определенные ограничения на
человеческие действия или определяют некоторый диапазон возможностей» (189;
115). Анализируя структурные теории, критики приходят к выводу, сделанному
нами ранее: надо стремиться к синтетической, многомерной позиции. «Скокпол
рассматривает структурный и свободный анализ как взаимно исключающие
противоположности, а не два необходимых элемента целостного социологического
объяснения» (189; 1154).
4. Взгляды сторонников политических теорий еще более ограничены.
Они рассматривают революцию лишь как политический феномен, возникающий из
процессов, происходящих исключительно в политической сфере, как результат
«нарушения баланса власти и борьбы соперников за управление государством» (30;
49). Так, по мнению Чарльза Тилли (399), революции — это не экстраординарные,
исключительные, отклоняющиеся явления, а скорее, — если перефразировать
известные слова Клаузевица — «продолжение политики другими средствами», т. е.
разновидность нормального политического процесса, в котором различные группы
стремятся реализовать свои цели путем завоевания власти. Революции представляют
собой крайние формы соперничества за политический контроль (отсюда
«соревновательная модель революции») и происходят только тогда, когда
противоборствующие стороны способны мобилизовать значительные ресурсы,
необходимые для завоевания власти у старого режима (157; 193).
Более широкий контекст, в который должны быть концептуально
помещены революции, характеризуется понятием «модель политической организации».
Это ряд взаимосвязанных компонентов, куда, среди прочих, входят «правительство
— организация, которая контролирует основные, сконцентрированные в ее руках
средства подавления населения; и соперник — любая группа, которая в течение
определенного периода времени стремится получить ресурсы для влияния на
правительство. Соперники включают оппонентов и членов политической
организации. Членом является любой соперник, который имеет обычные, не требующие
больших затрат доступы к ресурсам, контролируемым правительством; оппоненты —
это все другие соперники» (399; 52). Нет нужды говорить, что именно среди
оппонентов происходит революционная мобилизация — предпосылка коллективного действия
к достижению общих целей.
Революция есть особая форма коллективного действия, характеризующаяся
некоторыми предварительными условиями («революционная ситуация») и особыми
результатами («результаты революции»). Другими словами, это «умножение
политических организаций».
Революционная ситуация складывается тогда, когда правительство,
находившееся ранее под контролем одной, суверенной политической организации,
становится объектом эффективных, соревновательных, взаимно исключающих
притязаний двух или более различных политических организаций. Она
заканчивается, когда единая суверенная политическая организация получает право
контроля над правительством» (399; 191). Здесь население приходит в
конфронтацию по меньшей мере с двумя центрами власти с несовместимыми
требованиями: прежнее правительство и соперничающее правительство.
Существует четыре разновидности этой ситуации. 1. Одна суверенная
политическая организация пытается подчинить другую суверенную политическую
организацию. 2. Подчиненная политическая организация (например, государство
под управлением федерального правительства или колония, подчиненная иностранной
власти) приобретает суверенитет. 3. Оппоненты мобилизуются и приобретают
контроль над фрагментами правительственного аппарата. 4. Политическая
организация распадается на два или более блоков, каждый из которых приобретает
частичный контроль над правительством (399; 191—192). Революция прорывается,
когда достаточное количество граждан переносит свои симпатии и приверженность
на альтернативный властный центр. Революция побеждает, когда происходит смена
власти и одни ее носители заменяются другими.
Относительно причин революции выдвигается несколько гипотез,
которые можно разделить на две группы: причины революционной ситуации и
причины результата революции. Революционная ситуация возникает тогда, когда:
1) появляются достаточно заметные противники, оппоненты
(политическая оппозиция, диссиденты), которые выступают с притязаниями на
контроль над правительством (возникает революционное лидерство и формируется
новая идеология). На этой стадии особенно важную роль играют харизматические
лидеры и интеллектуалы;
2) они приобретают поддержку на словах и (в первую очередь)
на деле (массы мобилизуются). Это случается либо тогда, когда правительство
оказывается не способным выполнить требования населения, либо когда оно усиливает
собственные требования к нему. «Увеличение налогов — наиболее яркий пример, но
военная повинность, изъятие земель, урожаев, сельскохозяйственных животных и
наложение оброков — все это сыграло историческую роль в создании оппозиции»
(399; 205);
3) правительство не может или не хочет подавить противников
(носители власти теряют управление инструментами насилия). Типичный случай —
вовлечение во внешние войны, еще один — международное давление, принуждающее
избегать крайних форм насилия по отношению к оппонентам, даже если эти
инструменты доступны.
Степень передачи власти, т. е. суть революционного результата
зависит от:
1) размера и жесткости конфликта между носителями власти и
оппонентами. Когда раскол между ними приобретает форму простой, взаимоисключающей
альтернативы, он требует недвусмысленной приверженности населения одной
стороне и препятствует контактам прежних держателей власти с постреволюционным
правительством. Таким образом, происходит полная передача;
2) диапазона коалиций между членами политической организации
и оппонентами до и во время революции. Чем их меньше, тем более полной является
послереволюционная передача власти. Но с другой стороны, если их нет совсем, то
революция может потерпеть неудачу, и тогда передачи власти вовсе не произойдет;
3) контроля над силовыми структурами со стороны оппонентов.
«Если правительство сохраняет полный контроль над вооруженными силами, то
скорее всего в результате революционной ситуации передачи власти не произойдет»
(399; 214). Для того чтобы победить, революционеры должны получить доступ к
средствам принуждения: оружию и поддержке некоторой части полиции и армии.
Вот почему лояльность армии часто является решающим фактором в большинстве
революций, и вообще большинство революций побеждают тогда, когда армия
переходит на сторону противников.
Тилли предлагает типичную, «идеальную революционную последовательность»,
состоящую из семи стадий. 1. Постепенное возникновение оппонентов и оформление
их притязаний на власть. 2. Мобилизация тех, кто одобряет и поддерживает эти
притязания. 3. Попытки правительства провести насильственную, репрессивную
демобилизацию терпят провал. 4. Противники и их коалиции успешно устанавливают
частичный контроль над некоторыми подструктурами правительства (регионами, подразделениями,
частями персонала). 5. Они борются за расширение этого контроля. 6. Противники
побеждают, терпят поражение или входят в правящую коалицию с прежними власть
предержащими. 7. Восстанавливается единый, суверенный, правительственный
контроль (399; 216—217). Лишь на этой стадии могут происходить дальнейшие
структурные трансформации общества (экономические, культурные, правовые,
моральные), и если они происходят, мы можем говорить о «великих» революциях.
Одной из слабых сторон теории, выдвинутой Тилли, является ее
недостаточная специфичность. Стэн Тейлор указывает на то, что автор не
объясняет, «почему одни группы принимаются политической организацией, а другие
отвергаются» (397; 146), почему в одних случаях армия остается лояльной, а в
других переходит на сторону революционеров, предопределяя тем самым исход
дела. К сожалению, упомянутые недостатки присущи не только теории Тилли, но и
остальным теориям революции, а также большинству других социологических
теорий.
.
