ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
КИТАЙСКО-КОНФУЦИАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ-ЦИВИЛИЗАЦИЯ`
.
КИТАЙСКО-КОНФУЦИАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ-ЦИВИЛИЗАЦИЯ’
Китайско-конфуцианская традиция-цивилизация, основанная на
безразличии к религии как таковой с ее верой, богами, мистикой и метафизикой
(даосизм и буддизм при всей их социально-идейной значимости играли все же
второстепенную роль), характеризуется необычайно строгим акцентом на социальную
этику и административно регламентированное поведение. Это вполне компенсировало
слабость собственно религиозной основы и обеспечивало как стабильность
догматическо-конформистской структуры, так и абсолютное господство
социально-политической нормы над индивидуальной волей. Всемогущество
политической администрации, опиравшейся на строгий социальный порядок и
беспрекословное повиновение подданных, всегда было в Китае направлено на
упрочение престижа централизованной власти и детально разработанного
правопорядка, под давлением которого все частные интересы и тем более
индивидуальные притязания отступали на задний план.
Генеральная установка всей дальневосточной традиции -высшая
ценность оптимально организованного социального бытия, фундаментом которого
являются как постоянное самоусовершенствование человека, прежде всего
призванного руководить обществом и государством мудреца, так и неустанное
стремление всего социума во главе с общепризнанными его лидерами-мудрецами к
достижению высшей внутренней гар-
монии. Отсюда постоянная ориентация на всестороннее
культивирование этики (конфуцианские добродетели), на этически
детерминированное знание и умение реализовывать его на практике, наконец, на
строго формализованные и подчиненные принципу патернализма взаимоотношения
между людьми (мудрые старшие заботятся о благе неразумных младших, которые
беспрекословно подчиняются их воле и почитают их мудрость).
Китайско-конфуцианская традиция осуждала тенденцию к
стяжательству и материальной выгоде в ущерб высокой морали и долгу. Социальная
активность индивида умело направлялась в престижное русло воспроизводства
конфуцианских принципов жизни, успешное овладение которыми гарантировало
авторитет, власть и процветание. Эта ориентация, опиравшаяся на предельное
напряжение способностей, старание и повседневный тяжелый труд (для свободного
владения иероглификой все эти качества были обязательны), в принципе
оказывалась оптимальной основой для воспитания творческой активности, энергии и
даже предприимчивости, т. е. тех самых качеств, которые столь нужны для
частного предпринимателя. Высоко ценившаяся в Китае культура труда — как
физического, так и умственного, — равно как и культ знаний и способностей,
постоянного самоусовершенствования и соревновательности, могли бы при других
обстоятельствах сыграть свою роль в развитии страны. Косвенно об этом
свидетельствуют процветание и экономические успехи так называемых хуацяо (тех
китайских эмигрантов, которые издавна селились во многих странах, прежде всего
в Юго-Восточной Азии, и кое-где, как, например, в Сингапуре, в наши дни
составляют этническое большинство) и, если сделать некоторые оговорки, судьба
Японии, дочерней по отношению к китайской культуре, в том числе и
конфуцианству. Но в самом Китае жесткость уже охарактеризованной имперской
структуры ограничивала просторы для реализации экономических способностей и возможностей,
оставляя открытым и высокопрестижным лишь путь к социально-политической
активности в строгих рамках стабильной и тысячелетиями апробированной системы.
Проблема социального равенства, социальной справедливости
всегда была в, центре внимания конфуцианства, решавшего эту нелегкую задачу
прежде всего с помощью генерального принципа равных возможностей,
провозглашенного еще самим Конфуцием.
В основе его лежал неоспоримый в Китае идеал меритократии:
система открывала путь наверх практически перед каждым, кто наиболее глубоко
овладевал мудростью конфуцианства и мог лучше других доказать свое умение
реализовывать эту мудрость в интересах системы. Однако при всем том
конфуцианская структура не игнорировала отставших и непреуспевших: она
гарантировала каждому достаточный минимум социальных благ при условии строгого
соблюдения признанной этической нормы, сохранения порядка, беспрекословного
повиновения авторитету старших. В задачу власти входило создание условий для
обеспечения оптимального существования всех. Неумение справиться с этой
задачей, ставившее обычно под угрозу само существование структуры (кризис,
крестьянские восстания и т. п.), считалось достаточным основанием для свержения
администрации и замены ее новой, которая опять-таки будет ревностно стоять на
страже незыблемости структуры.
Хотя в плане этической и религиозно-доктринальной (мистика и
метафизика даосов и буддистов и даже конфуцианский культ Неба) нормы Китай был
близок Индии и в этом смысле составлял с ней единую метатрадицию, незнакомую с
монотеизмом и некоторыми другими идейными конструкциями
ближневосточ-но-средиземноморского региона, в ряде других весьма важных для его
характеристики отношений он явственно обнаруживает определенное сходство с
исламской структурой. Прежде всего это организованность и дисциплинированность
социума, сила централизованной администрации, всесилие государства. Правда,
здесь есть и различия.
Китайский социум заметно отличен от исламского. Он основан
не на вере и покорности, а, скорее, на принципах осознанного долга, восходящего
к консенсусу во всем том, что касается этики, нормы, представлений о социальной
гармонии, о роли мудрых старших и идентифицируемой с ними администрации, в
конечном счете и государства, империи. Как и в исламе, сфера чувств в
конфуцианской традиции ограничена и сознательно направлена в сторону
преданности системе, мудрости старших, постижения знаний и т. п., так что на
долю неформальных связей, особенно между мужчиной и женщиной, обычно оставалось
не слишком много. Но существенно то, что культивируемые чувства не имели ничего
общего ни с сильными страстями, ни с
исступленными радениями, ни с нерассуждающим фатализмом и
тем более фанатизмом. Это были хорошо организованные, строго контролируемые (в
первую очередь контролируемые изнутри, самообуздываемые) и в нужной форме
направленные, общепризнанные для каждого случая эмоции этически грамотного и
социально дисциплинированного индивида.
Традиционный китайский социум не принижал индивида в той
степени, как это было характерно для ислама, где царил произвол власть имущих
(пусть даже и несколько ограниченный шариатом и адатом) и где «поголовное
рабство» представляло обычную норму взаимоотношений, а главным средством
сделать карьеру оказывались сила и удачный случай. В Китае, где место наверху
достигалось за счет способностей, труда и знаний, положение индивида было в
социальном смысле более надежным: потенциально каждый мог рассчитывать на
лучшее и каждому вполне искренне желали «три много» — много лет, богатства и
сыновей. Нерелигиозная же ориентация всей жизни и деятельности индивида
способствовала тому, что человек ценил жизнь и стремился достичь в ней как
можно больше — фактор весьма важный при сопоставлении китайской традиции с
исламской или индуистско-буддийской.
.
