ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
1. Перспективы трансформационного процесса в контексте свободы-несвободы
.
1. Перспективы трансформационного
процесса в контексте свободы-несвободы
Главный вывод, который можно сделать
из проведенного анализа, состоит в том, что а) провозглашенное движение к
западной институционально-правовой свободе и б) продвижение российского
общества к более свободному (в том смысле, как понимают свободу большие группы
его членов), – это два разных процесса, которые требуют разных условий и
разного времени реализации. Судя по набору важнейших стратификационных шкал, по
доминирующим образам индивидуальной свободы и действительным изменениям в
системе социальных отношений, которые скрываются за новыми экономическими и
неэкономическими ролями, существенный разрыв между этими процессами сохранится
и в перспективе. В принципе, большие группы и слои российского общества сегодня
находятся в таких условиях, что способны почувствовать себя более свободными и
без необходимых атрибутов западной свободы или в самом начале пути к ней. В
этом смысле либерализм (особенно в его классической версии, какую пытались
реализовать отечественные реформаторы) пока не является единственным (и тем
более неизбежным) путем перехода российского общества к более свободному (как
понимают свободу большие группы его членов). По крайней мере, в ближайшей
перспективе.
Исследование образов индивидуальной
свободы, которые сегодня имеются у разных индивидов (групп), а также динамики
социальной стратификации в контексте свободы показало, что поле индивидуальной
свободы в настоящее время лежит преимущественно в социально-экономическом, а не
в политическом или юридическом пространстве. У большинства групп (прежде всего
из базового и нижнего, по типологии Т.И.Заславской, слоев), динамика
индивидуальной свободы в современных условиях определяется (и в ближайшее время
будет определяться) результативностью усилий, направленных на улучшение позиций
в первую очередь на материальной, профессионально-трудовой и образовательной
осях, а по возможности и на оси стабильности жизненных позиций и безопасности.
В большинстве случаев эта динамика отрицательная, что связано как с ростом
(естественным и искусственным) числа ограничителей свободы, так и с сужением
доступных способов преодоления этих ограничителей или конструктивной адаптации
к тем из них, которые преодолеть нельзя.
Что касается самостоятельных и
независимых от властей социальных действий и состояний (а именно они необходимы
для успешной институционализации новых прав), то в большинстве случаев они
лежат вне области актуальной индивидуальной свободы. На входе в реформы
независимость и самостоятельность не являлись элементами свободы в том смысле,
как ее понимает большинство населения. В перспективе же они могут
интегрироваться со свободой, лишь став более эффективными (по сравнению с
несамостоятельными и зависимыми) способами достижения действительно важных в
данный момент целей и ценностей. Пока же этого нет, говорить об индивидуальной
свободе только в терминах самостоятельности и независимости, значит существенно
усечь сложившиеся у большинства россиян образы свободного человека и
значительно их исказить. Какими бы “неправильными” и даже “уродливыми” ни казались
эти образы ученым экспертам, они отражают реальное состояние массового сознания
в данных условиях, особенности национальной культуры, результаты аккумуляции
социального опыта (своего и других) и пр.
Динамика индивидуальной свободы,
самостоятельности и независимости – разные процессы, со своими закономерностями,
ограничителями и благоприятствующими факторами. Поэтому целесообразно разделять
социальные действия: а) выполняемые самостоятельно; б) способствующие
увеличению (сохранению) индивидуальной свободы и в) содействующие
институционализации провозглашенной социетальной свободы. Степень включения
людей в самостоятельные социальные действия, без опоры на помощь властей, уже
сейчас достаточно велика. Но эта самостоятельность в большинстве случаев не стала
ни способом расширения индивидуальной свободы (будучи в большинстве случаев не
добровольной, а вынужденной), ни средством претворения в жизнь элементов новой
социетальной свободы.
Несмотря на, казалось бы, бесспорное
продвижение к западной институционально-правовой свободе (судя по изменениям в
ролевой системе общества), подлинной либерализации общественных отношений в
России не произошло. Использование новых прав в качестве способа расширения
самостоятельности и свободы в современных условиях нередко сопряжено не с
уменьшением, а, напротив, с еще большим усилением зависимости от властей, а
также с ростом незащищенности и от противоправных действий властей, и от чисто
преступных действий. В ходе современных реформ большие группы лишились
первостепенных социально-экономических прав, и в этих условиях им либо вообще
нет дела до “западных” прав, либо они, хотя и желаемы, но не доступны.
В желаемом образе социетальной
свободы как сторонники, так и противники “западной” модели отводят важное место
усилению роли государства. И хотя разные группы понимают ее по-разному, все
соглашаются с тем, что без сильной государственной власти новые права не могут
установиться, а первостепенные социально-экономические права — воспроизводиться
на необходимом уровне. К тому же без усиления роли государства невозможно
создать условия для развития отечественного производства, восстановить продовольственную
безопасность и усилить независимость страны.
На примере города и села, мы
убедились, что, наряду с различиями в образах желаемой правовой свободы,
существенны различия и в социоструктурной доступности новых прав, которая
становится новым фактором социальных неравенств.
В условиях правового беспредела и
безучастности государства самостоятельные попытки разных групп преодолеть возросшее
число ограничителей свободы или адаптироваться к ним (добровольно или
вынужденно) способствуют институционализации такой социетальной свободы,
которая отклоняется как от “западной”, так и от желаемой для них самих.
Формирующаяся при этом самостоятельность имеет принципиально отличную от
западных аналогов природу. А большие группы населения чувствуют себя еще менее
свободными, чем прежде.
Современная “свобода по-российски” —
это некий гибрид прежней (административно-командной) и новой свободы, в котором
прежняя социетальная свобода видоизменилась за счет усиления неправового и непроизводительного
элементов, а новая (рыночная и демократическая), формируясь в условиях
произвола и безнаказанности, обретает сущностные признаки, отличные от западной
социетальной свободы. Современную социетальную свободу в России можно
определить как неправовую и “незаконопослушную” (в гражданском плане), в
значительной мере сохранившую прежние административно-командные зависимости,
где властвует не закон, а личные предрасположенности, распоряжения, улаживания,
неформальные связи и др. (в экономико-политическом плане); как
непроизводительную, больше способствующую торгово-финансовой, чем
производственной активности (в структурно-отраслевом плане).
Отношения господства-подчинения (или
властвования), как известно, являются базисными социальными отношения
административно-командной системы. Они же выступают и главным внутренним
ограничителем ее возможностей. И именно их в первую очередь должны были
потеснить российские реформы, ориентированные на западное общественное
устройство. Однако в силу инерции, которая неизбежна в динамике любых
общественных структур, в трансформации социетальной свободы сегодня
присутствуют и еще долгое время будут иметь место “административно-командные” элементы
(т.е. прежние нормы социальных взаимодействий). Как мы видели, в современных
социальных взаимодействиях традиционные для советского общества зависимости
воспроизводятся вновь и вновь. Они тесно оплетают новую ролевую систему общества,
которая пока напоминает западную больше по форме, чем по содержанию.
Более того, прежние
административно-командные зависимости дополнились ныне усилением неправовых
элементов. Причем неправовая свобода не просто нарастает, но и активно
институционализируется. Она превращается в очень устойчивый элемент новой
социетальной свободы, который в будущем еще долго будет определять направление
и пределы трансформации последней.
В современных условиях для
большинства россиян (как сторонников, так и противников новой институционально-правовой
свободы) “неправовая свобода” выступает средой адаптационного процесса (ибо
неправовое социальное пространство стало более реальным, чем правовое); широко
распространенным адаптационным механизмом и каналом новых социальных
неравенств; одним из наиболее трудно преодолимых препятствий социальной
адаптации к новым условиям и одним из наиболее неблагоприятных ее результатов.
Отрицательная динамика
индивидуальной (групповой) свободы чаще всего наблюдается вовсе не потому, что
всё более прочные позиции занимает западная социетальная свобода. Проверка
общества западной свободой — дело будущего и, судя по всему, достаточно
отдаленного. Тем более, что в ходе самостоятельных адаптаций разных групп к
новым условиям уже сложился целый ряд механизмов, которые препятствуют институционализации
и интернализации новых прав. Принимая во внимание бессилие и безучастность государства,
ослабление институционально-правовой и разрушение производственной систем за
годы реформ, можно признать, что сегодня у российского общества шансов
продвинуться к западной институционально-правовой свободе стало еще меньше, чем
в начале реформ.
Однако это вовсе не означает, что
автоматического (и пропорционального) снижения шансов российского общества
стать более свободным в том смысле, как чаще всего понимает свободу большинство
его членов. Напротив, как раз здесь благоприятные перспективы более вероятны.
Во-первых, планка в данном случае не столь высока, как у западной
институционально-правовой свободы, а во-вторых, точка отсчета, крайне низкая и
в дореформенный период, за годы реформ еще более снизилась и, находясь на
низком уровне продолжительное время, стала привычной для большой части
общества. Подчеркну, что феномен “привыкания к худшему” — важный элемент
современных регрессивных адаптаций. Более того, в новых условиях социализировалось
уже целое поколение молодежи, склонное воспринимать нынешнюю точку отсчета как
саму собой разумеющуюся данность (“Нам не с чем сравнивать”). Так что любое
продвижение вверх в значимом жизненном пространстве не останется незамеченным,
и будет восприниматься как расширение уровня индивидуальной свободы и молодыми,
и более старшими группами.
Каковы же перспективы
институционализации и интернализации провозглашенных в ходе реформ прав,
которые по природе своей предполагают включение индивидов в самостоятельные и
независимые действия и состояния? Относительно невысокая значимость
самостоятельности и независимости – даже на фоне демонстрируемой лояльности
населения к либеральным правам, — указывает на то, что при сохранении нынешних
условий эти права еще долго будут занимать второстепенное место в поле
актуальной индивидуальной свободы или же вообще находиться за его пределами.
В перспективе шансы на
интернализацию новых прав будут тем выше, чем больше они будут способствовать
продвижению индивидов на действительно значимых для них осях (преимущественно
социально-экономических). Важно, чтобы индивиды быстрее достигли таких позиций
на них, которые создадут им своеобразный тыл, позволяющий оторваться от материально-бытовых
проблем и нищеты и по заслуге оценить новые права, а вместе с ними —
самостоятельность и независимость в их западном понимании. В этом смысле
либерализация российского общества в западной трактовке этого слова может
произойти лишь по мере и на основе его подлинной либерализации, соответствующей
пониманию свободы самими россиянами.
На ценностно-деятельностном уровне
пока сохраняется потенциал и для интернализации западных прав, и для роста
самостоятельности как самоценного состояния и способа увеличения (сохранения)
индивидуальной свободы. Во-первых, еще далеко не все желающие воспользовались
новыми правами, а во-вторых, не все воспользовавшиеся ими имеют возможность
отстоять полученные и важные для них права законными способами. В результате
велика доля тех, кто включаются в неправовые действия вынужденно и испытывают
от этого внутренний дискомфорт. В то же время более половины респондентов
отметили, что чувствуют себя комфортнее, когда имеют возможность действовать
самостоятельно, обходиться без помощи других людей и ни от кого не зависеть.
Даже среди проживающих в сельской местности 88% респондентов предпочли, чтобы
их дети в новых условиях были самостоятельными, стремились всего достичь
собственными силами и не зависеть от кого-либо.
Будут ли в перспективе разные группы
активнее обращаться к новым правам, покажет время. При сохранении существующих
условий ценностно-деятельностный потенциал для интернализации новых прав так и
останется нереализованным, а потенциал для роста самостоятельности, если и
реализуется, то, вероятнее всего, в неправовом социальном пространстве,
способствуя дальнейшей институционализации неправовой свободы.
.
