ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Г. БАШЛЯР
.
Г. БАШЛЯР
Современная наука стремится познать явления, а не вещи. Она
совершенно «не вещественная». Вещь есть не что иное, как остановленное явление.
Мы сталкиваемся здесь как бы с инверсией понятия сложности; нужно, по существу,
воспринимать объекты в движении и искать, при каких условиях их можно
рассматривать как находящиеся в состоянии покоя, как застывшие в пространстве
обычного представления. То есть уже нельзя, как это было раньше, считать
естественным восприятие объектов в качестве покоящихся — как будто они были
вещами — и искать затем, при каких условиях они способны двигаться.
Естественно, что эта инверсия вызывает изменения и в
метафизических установках, постулировавшихся в качестве исходных. Она приводит
нас к метафизическому заключению, прямо противоположному той поправке, которую
внес в кантианство Шопенгауэр. Шопенгауэр хотел перевести все кантовские
категории из сферы рассудка в сферу чувственности, истолковать их на основе
причинности. Чтобы удовлетворить новым требованиям рассудка,
перестраивающегося перед лицом новых явлений, мы считаем, напротив, что
следует поднять обе формы чувственного представления (пространство и время.—
Ред.) до уровня рассудочных, сохранив за чувственностью ее чисто аффективную
роль, роль помощника в обиходной деятельности. В результате мы придем к
определению явлений в мыслимом пространстве, в мыслимом времени, короче, в
формах, строго приспособленных к условиям, в которых явления воспроизведены.
Таким образом, мы приходим к заключению, возникшему у нас
уже в ходе размышлений о несубстанциализме: план воспроизведения, должным
образом интеллектуализированный, и есть тот план, где работает современная
научная мысль; мир научных явлений и есть наше интеллектуализированное воспроизведение.
Мы живем в мире шопенгауэровских воспроизведений, но мыслим в мире
интеллектуализированных воспроизведений. Мир, в котором мы мыслим, не есть мир,
в котором мы живем. Философское отрицание стало бы общей теорией, если бы оно
могло скоординировать все примеры того, когда мысль порывает с требованиями
жизни.
И что бы ни следовало из этого общего метафизического
вывода, на наш взгляд, одно заключение, по меньшей мере совершенно справедливо:
это то, что динамические характеристики, отвечающие требованиям изучения
микрообъектов, должны быть неразрывно связаны с функциями определения
пространственного положения. Обобщенная логика не может более выступать как
статическое описание любого объекта. Логика не может больше быть «вещной», она
должна вновь включить вещи в динамику явлений. Но, становясь динамической
физикой произвольного объекта, логика должна годиться для всех новых теорий,
изучающих новые динамические объекты. Она должна кристаллизовать их в такие
системы, которые представляли бы собою типы объектов, сделанных подвижными.
Устойчивый объект, неподвижный объект, вещь в состоянии
покоя задавали область подтверждений аристотелевской логики. Теперь перед
человеческой мыслью возникают другие объекты, которые невозможно остановить, которые
в состоянии покоя не имеют никаких признаков и, следовательно, никакого
концептуального определения. Значит, нужно каким-то образом изменить действие
логических ценностей; короче — необходимо разработать столько логик, сколько
существует типов объектов любой природы.
Башляр Г. Новый рационализм.
М., 1987. С. 251 — 252
.