Г. В. Ф. ГЕГЕЛЬ :: vuzlib.su

Г. В. Ф. ГЕГЕЛЬ :: vuzlib.su

53
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Г. В. Ф. ГЕГЕЛЬ

.

Г. В. Ф. ГЕГЕЛЬ

Счастлив тот, кто устроил свое существование так, что оно со­ответствует
особенностям его характера, его желаниям и его про­изволу и таким образом сам
наслаждается своим существованием. Всемирная история не есть арена счастья.
Периоды счастья явля­ются в ней пустыми листами, потому что они являются
периода­ми гармонии, отсутствия противоположности. Рефлексия в себе, эта
свобода является вообще абстрактно формальным моментом дея­тельности абсолютной
идеи. Деятельность есть средний термин заключения, одним из крайних терминов
которого является общее, идея, пребывающая в глубине духа, а другим — внешность
вооб­ще, предметная материя. Деятельность есть средний термин, бла­годаря
которому совершается переход общего и внутреннего к объективности.

Я попытаюсь пояснить и сделать более наглядным сказан­ное
выше некоторыми примерами.

Постройка дома прежде всего является внутренней целью и
намерением. Этой внутренней цели противополагаются как сред­ства отдельной
стихии, как материал — железо, дерево, камни. Стихиями пользуются для того,
чтобы обработать этот материал: огнем для того, чтобы расплавить железо,
воздухом для того, чтобы раздувать огонь, водою для того, чтобы приводить в
движение колеса, распиливать дерево и т. д. В результате этого в построенный
дом не могут проникать холодный воздух, потоки дождя, и, поскольку он
огнеупорен, он не подвержен гибельному действию огня. Камни и бревна
подвергаются действию силы тя­жести, давят вниз, и посредством их возводятся
высокие стены. Таким образом стихиями пользуются сообразно с их природой, и
благодаря их совместному действию образуется продукт, которым они
ограничиваются. Подобным же образом удовлетворяются страсти: они разыгрываются
и осуществляют свои цели сообразно своему естественному определению и создают
человеческое об­щество, в котором они дают праву и порядку власть над собой.
Далее, из вышеуказанного соотношения вытекает, что во всемир­ной истории
благодаря действиям людей вообще получаются еще и несколько иные результаты,
чем те, к которым они стремятся и которых они достигают, чем те результаты, о
которых они не­посредственно знают и которых они желают; они добиваются удо­влетворения
своих интересов, но благодаря этому осуществляется еще и нечто дальнейшее,
нечто такое, что скрыто содержится в них, но не сознавалось ими и не входило в
их намерения. Как на подходящий пример можно указать на действия человека,
который из мести, может быть справедливой, т. е. за несправедливо нане­сенную
ему обиду, поджигает дом другого человека. Уже при этом обнаруживается связь
непосредственного действия с дальней­шими обстоятельствами, которые, однако,
сами являются внеш­ними и не входят в состав вышеупомянутого действия,
поскольку оно берется само по себе в его непосредственности. Это действие, как
таковое, состоит, может быть, в поднесении огонька к неболь­шой части бревна.
То, что еще не было сделано благодаря этому, делается далее само собой:
загоревшаяся часть бревна сообщает­ся с его другими частями, бревно — со всеми
балками дома, а этот дом — с другими домами, и возникает большой пожар, уничто­жающий
имущество не только тех лиц, против которых была на­правлена месть, но и многих
других людей, причем пожар может даже стоить жизни многим людям. Это не
заключалось в общем действии и не входило в намерения того, кто начал его. Но
кроме того, действие содержит в себе еще дальнейшее общее определе­ние:
соответственно цели действующего лица действие являлось лишь местью,
направленной против одного индивидуума и выра­зившейся в уничтожении его
собственности; но кроме того, оно оказывается еще и преступлением, и в нем
содержится наказание за него. Виновник, может быть, не сознавал и еще менее
того же­лал этого, но таково его действие в себе, общий субстанциальный элемент
этого действия, который создается им самим. В этом примере следует обратить
внимание именно только на то, что в непосредственном действии может заключаться
нечто, выходящее за пределы того, что содержалось в воле и в сознании
виновника. Однако, кроме того, этот пример свидетельствует еще и о том, что
субстанция действия, а следовательно, и самое действие вообще обращается против
того, кто совершил его; оно становится по отношению к нему обратным ударом,
который сокрушает его. Это соединение обеих крайностей, осуществление общей
идеи в непос­редственной действительности и возведение частности в общую истину
совершается прежде всего при предположении различия обеих сторон и их
равнодушия друг к другу. У действующих лиц имеются конечные цели, частные
интересы в их деятельности, но эти лица являются знающими, мыслящими.
Содержание их целей проникнуто общими, существенными определениями права,
добра, обязанности и т. д. Ведь простое желание, дикость и грубость хо­тения
лежат вне арены и сферы всемирной истории. Эти общие определения, которые в то
же время являются масштабом для целей и действий, имеют определенное
содержание. Ведь такой пустоте, как добро ради добра, вообще нет места в живой
действи­тельности. Если хотят действовать, следует не только желать добра, но и
знать, является ли то или иное добром. А то, какое со­держание хорошо или
нехорошо, правомерно или неправомерно, определяется для обыкновенных случаев
частной жизни в законах и нравах государства…

…Исторических людей следует рассматривать по отношению к
тем общим моментам, которые составляют интересы, а таким об­разом и страсти
индивидуумов. Они являются великими людьми именно потому, что они хотели и
осуществили великое и притом не воображаемое и мнимое, а справедливое и
необходимое. Этот способ рассмотрения исключает и так называемое психологичес­кое
рассмотрение, которое, всего лучше служа зависти, старается выяснять внутренние
мотивы всех поступков и придать им субъек­тивный характер, так что выходит, как
будто лица, совершавшие их, делали все под влиянием какой-нибудь мелкой или
сильной страсти, под влиянием какого-нибудь сильного желания и что, будучи
подвержены этим страстям и желаниям, они не были мо­ральными людьми. Александр
Македонский завоевал часть Гре­ции, а затем и Азии, следовательно, он отличался
страстью к за­воеваниям. Он действовал, побуждаемый любовью к славе, жаж­дой к
завоеваниям; а доказательством этого служит то, что он совершил такие дела,
которые прославили его. Какой школьный учитель не доказывал, что Александр
Великий и Юлий Цезарь руководились страстями и поэтому были безнравственными
людь­ми? Отсюда прямо вытекает, что он, школьный учитель, лучше их, потому что
у него нет таких страстей, и он подтверждает это тем, что он не завоевывает
Азии, не побеждает Дария и Пора, но, конечно, сам хорошо живет и дает жить
другим. Затем эти психологи берутся преимущественно еще и за рассмотрение тех
особенностей великих исторических деятелей, которые свойствен­ны им как частным
лицам. Человек должен есть и пить, у него есть друзья и знакомые, он испытывает
разные ощущения и минутные волнения. Известна поговорка, что для камердинера не
существует героя; я добавил,— а Гете повторил это через десять лет,— но не
потому, что последний не герой, а потому что первый — камерди­нер. Камердинер
снимает с героя сапоги, укладывает его в постель, знает, что он любит пить
шампанское и т. д. Плохо прихо­дится в историографии историческим личностям,
обслуживае­мым такими психологическими камердинерами; они низводятся этими их
камердинерами до такого же нравственного уровня, на котором, стоят подобные
тонкие знатоки людей, или, скорее, не­сколькими ступеньками пониже этого
уровня. Терсит у Гомера, осуждающий царей, является бессмертной фигурой всех
эпох. Правда, он не всегда получает побои, т. е. удары крепкой палкой, как это
было в гомеровскую эпоху, но его мучат зависть и упрям­ство; его гложет неумирающий
червь печали по поводу того, что его превосходные намерения и порицания
все-таки остаются без­результатными. Можно злорадствовать также и по поводу
судьбы терситизма.

Всемирно-исторической личности не свойственна трезвенность,
выражающаяся в желании того и другого; она не принимает мно­гого в расчет, но
всецело отдается одной цели. Случается также, что такие личности обнаруживают
легкомысленное отношение к другим великим и даже священным интересам и,
конечно, подоб­ное поведение подлежит моральному осуждению. Но такая вели­кая
личность бывает вынуждена растоптать иной невинный цве­ток, сокрушить многое на
своем пути.

Итак, частный интерес страсти неразрывно связан с обнару­жением
всеобщего, потому что всеобщее является результатом частных и определенных
интересов и их отрицания. Частные ин­тересы вступают в борьбу между собой, и
некоторые из них ока­зываются совершенно несостоятельными. Не всеобщая идея про­тивополагается
чему-либо и борется с чем-либо; не она подвер­гается опасности; она остается недосягаемою
и невредимою на заднем плане. Можно назвать хитростью разума то, что он за­ставляет
действовать для себя страсти, причем то, что осуществля­ется при их посредстве,
терпит ущерб и вред. Ибо речь идет о яв­лении, часть которого ничтожна, а часть
положительна. Частное в большинстве случаев слишком мелко по сравнению со
всеобщим:

индивидуумы приносятся в жертву и обрекаются на гибель. Идея
уплачивает дань наличного бытия и бренности не из себя, а из страстей
индивидуумов.

Гегель. Философия истории

 Сочине­ния. М.; Л., 1935. Т. 8. С. 25-28, 30-32

Одним принципом гражданского общества является конкрет­ная
личность, которая служит для себя целью как особенная, как целокупность
потребностей и смесь природной необходимости и произвола,— но особенное лицо,
как существенно находящееся в соотношении с другой такой особенностью, так что
оно заявля­ет свои притязания и удовлетворяет себя лишь как опосредство­ванное
другим особым лицом и вместе с тем как всецело опосред­ствованное формой
всеобщности — другим принципом граждан­ского общества.

Прибавление. Гражданское общество есть разъединение, которое
появляется посредине между семьей и государством, хотя развитие гражданского
общества наступает позднее, чем развитие государства, так как в качестве
разъединения оно предполагает наличность государства, которое оно должно иметь
перед собою как нечто самостоятельное, чтобы существовать. Гражданское общество
создалось, впрочем, лишь в современном мире, который один только воздает свое
каждому определению идеи. Когда го­сударство представляют как единство
различных лиц, как един­ство, которое есть лишь общность, то этим разумеют лишь
опре­деление гражданского общества. Многие новейшие государство веды не могли
додуматься до другого воззрения на государство. В гражданском обществе каждый
для себя — цель, все другие суть для него ничто. Но без соотношения с другими
он не может дос­тигнуть объема своих целей; эти другие суть потому средства для
целей особенного. Но особенная цель посредством соотношения с другими дает себе
форму всеобщности и удовлетворяет себя, удовлетворяя вместе с тем благо других.
Так как особенность связана с условием всеобщности, то целое есть почва
опосредствования, на которой дают себе свободу все частности, все слу­чайности
рождения и счастья, в которую вливаются волны всех страстей, управляемых лишь
проникающим в них сиянием разума. Особенность, ограниченная всеобщностью, есть
единственная мера (Мая), при помощи которой всякая особенность способ­ствует
своему благу…

Таким образом, себялюбивая цель, обусловленная в своем
осуществлении всеобщностью, обосновывает систему всесторонней зависимости, так
что пропитание и благо единичного лица и его правовое существование переплетены
с пропитанием, благом и правом всех, основаны на них и лишь в этой связи
действитель­ны и обеспечены. Можно рассматривать эту систему ближайшим образом
как внешнее государство,— как основанное на нужде го­сударство рассудка.

Гегель. Философия права / / Сочинения.

 М.: Л.. 1934. Т. 7. С. 211—212

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ