ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Ф. НИЦШЕ
.
Ф. НИЦШЕ
В течение всей самой длительной эпохи человеческой истории
— ее называют доисторической — поступок оценивали по его последствиям: о
поступке «в себе», о его истоках не рассуждали, а все было примерно так, как и
до сих пор в Китае, где отличия и позор сына отражаются на родителях,— успех и
неуспех имел обратную силу и побуждал людей думать о поступках хорошо или
дурно. Назовем этот период доморальным периодом в истории человечества: об
императиве «Познай себя!» не имели еще понятия. За последние же десять
тысячелетий на значительных пространствах земной поверхности шаг за шагом
пришли к тому, чтобы о ценности поступка судить не по его последствиям, а по
его истокам,— н целом это великое событие, знаменовавшее заметное утончение
взгляда и меры,— продолжавшееся неосознанное действие господствующих
аристократических ценностей, веры в «происхождение», признак периода, который
в более узком смысле слова можно назвать моральным,— первый опыт самопознания
был осуществлен. Вместо следствия исток — какое обращение всей перспективы!
И, конечно, произведено оно было после долгой борьбы, после колебаний! Однако,
впрочем, вследствие всего случившегося воцарилось новое, роковое суеверие,
малодушная узость интерпретации,— начали интерпретировать исток действия как
преднамеренный в самом точном смысле слова и согласились считать, что ценность
поступка гарантируется ценностью намерения. Намерение как исключительный
источник и предыстория поступка,— такое предубеждение сложилось, и под знаком
его вплоть до самого последнего времени на земле раздавали моральные хвалы и
порицания, судили, а также и философствовали… Однако сегодня — не подошли ли
мы уже к необходимости решиться на новое обращение, на фундаментальный сдвиг
ценностей благодаря новому самоосмыслению и самоуглублению человека,— не стоим
ли мы на пороге периода, который негативно можно было бы обозначить как
внеморальный? Ведь сегодня по крайней мере среди нас, имморалистов, не утихает
подозрение, не заключается ли решительная ценность поступка как раз во всем
том, что непреднамеренно в нем, и не относится ли все намеренное в поступке,
то, о чем может знать действующий, что он может «осознавать», лишь к
поверхности, к «коже» поступка,— как и всякая кожа, она что-то выдает, но
больше скрывает… Короче говоря, мы, полагаем, что намерение — это лишь знак и
симптом, еще нуждающийся в истолковании, притом знак, который означает слишком
разное, а потому сам по себе не значит почти ничего; мы полагаем, что мораль в
прежнем смысле слова, мораль преднамеренности, была предрассудком, чем-то
предварительным и преждевременным, чем-то вроде астрологии и алхимии, что во
всяком случае надлежало преодолеть. Преодоление морали, а в известном смысле и
ее самоопределение,— пусть так назовется тот длительный, подспудно совершаемый
труд, какой поручен самой тончайшей и правдивейшей совести — но тоже и самой
злоковарной совести наших дней, живым пробирным камням души…
Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Вопросы философии.
1989. №5 С. 140—141
.
