ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
3. ОБЩЕСТВО КАК РЕАЛЬНАЯ ГРУППА ЛЮДЕЙ
.
3. ОБЩЕСТВО КАК РЕАЛЬНАЯ ГРУППА ЛЮДЕЙ
Все сказанное выше позволяет нам рассматривать общество как
субстанциально автономную реальность, не сводимую к сумме образующих его
индивидов. Переводя это философское утверждение на язык социологии, мы имеем
право относить общество к особому классу реальных социальных групп.
Как известно, в социологической теории существует множество
классификаций общественных групп и объединений, которые подразделяют на
формальные и неформальные, самореферентные и объективно-статусные, общности и
организации и т. д. и т. п. Для понимания общества мы должны будем прежде всего
определить различие между группами реальными и группами номинальными, которое
имеет важное значение для социальной философии -и философии истории.
Из сказанного выше становится понятным, что реальные социальные
группы основаны на системном взаимодействии образующих их субъектов, вне и
помимо которого невозможно (или затруднено) достижение их личных целей, задач
индивидуального самосохранения и развития. Такое взаимодействие создает особые
интегральные реалии совместной деятельности, которые выходят за рамки отдельных
человеческих действий и влияют на их содержание, во многом определяя его.
Системный характер реальных групп проявляется в наличии выраженной взаимосвязи
между частями и целым, при которой существенное изменение каждой выделенной
части сказывается на свойствах и состояниях других частей и целого, и,
наоборот, изменение интегральных свойств и состояний целого сказывается на его
частях.
Именно так устроены реальные группы, в которых отдельные
действия людей вплетены в систему организованного взаимодействия, а каждый
индивид имеет место и свою роль (свой статус и свою функцию) в коллективной
деятельности. Наличие такой коллективной деятельности, направляемой
надындивидуальными интересами, целями, ценностями, нормами и институтами,
является главным и решающим признаком реальной социальной группы, отличной от
суммы образующих ее индивидов.
Номинальные группы, напротив, не обладают свойствами внутренней
системной самоорганизации. В действительности они представляют собой некие
статистические совокупности людей, не связанных формами и институтами
совместной деятельности, выделяемые внешним наблюдателем на основе признаков,
которые или не могут быть, или еще не стали причиной реальной консолидации
человеческих коллективов.
В первом случае речь идет о социально нейтральных признаках,
общность которых «в норме» не порождает у людей сколько-нибудь значимых
социальных следствий. Возьмем, к примеру, такие номинальные группы, как
«сладкоежки», «близорукие», «люди среднего роста» или «носящие желтую кожаную
обувь». Совершенно очевидно, что сам по себе рост людей или фасон их обуви не
создает у них ни общих интересов, ни коллективных целей, ни вытекающей из них
совместной скоординированной активности. Соответственно у групп, подобранных
под эти признаки, отсутствует как реальная социальная бщность, так и ее
самосознание, то своеобразное чувство «мы», которое присутствует у футболистов
«Спартака», членов бригады плотников или функционеров либерально-демократической
партии.
Конечно, мы должны учесть, что в некоторых случаях отношение
к сладкому или характер одежды людей может обретать определенное
социокультурное значение, — как это происходило, к примеру, в галактике
Кин-дза-дза (в одноименной комедии Г. Данелия), где ношение малиновых штанов
означало высокий социальный статус их владельца (нечто подобное происходило,
как мы знаем, в реальном феодализме с присушим ему институтом престижного
потребления, позволявшим носить меха лишь строго определенным сословным группам
людей). Но это вовсе не значит, что особенности одежды становились
действительной основой консолидации людей — напротив, они лишь символизировали
собой реальные отношения собственности и власти, не будучи способны подменить
их в качестве такой основы, точно так же как номерок из гардероба не может
заменить собой обозначаемую им шубу. В данном случае мы имеем классический
пример «отношений представленности», о которых упоминалось выше в связи с
пониманием идеальности как способности социокультурных объектов и процессов
являть собой иное, обозначать нечто отличное от них самих.
Далее. Выделяя подобные номинальные группы (которые, на наш
взгляд, не следовало бы вовсе именовать группами, если бы не сложившаяся
социологическая традиция), мы должны помнить, что их отличие от реальных групп
является абсолютным лишь до тех пор, пока мы рассматриваем их в качестве
«идеальных типов», классификационных таксонов, а не действительных
таксономических единиц. В последнем случае, когда мы имеем дело с исторически
конкретными коллективами или статистическими совокупностями людей, их различие
не является абсолютным, не исключает взаимопереходов между ними.
Так, реальные социальные группы могут со временем
превращаться в номинальные совокупности, как это происходит, к примеру, с
бывшими членами государственной думы, связанными лишь обшей строкой в
биографии. Напротив, вполне номинальная совокупность людей может в принципе
стать реальной социальной группой. В самом деле, если предположить, что некое
правительство начнет преследовать такую статистическую группу людей, как
«рыжие», велика вероятность того, что «нонконформистские», т. е.
неперекрасившиеся, члены этого сообщества создадут реальную централизованную
организацию, своего рода «Союз рыжих», сплотившихся для защиты своих интересов.
Не столь смешным и куда более реальным примером такого рода
могут служить расы и расовые отношения между людьми. Не вызывает сомнений тот
факт, что ни «белые», ни «черные», ни «желтые» никогда в истории как единая интегрированная
сила не действовали. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что расы
выделяются на основе чисто антропологических признаков (цвет кожи, пропорции
черепа, некоторые особенности психофизиологии и пр.), которые сами по себе не
способны порождать значимые импульсы социального действия.и взаимодействия
человека. Это значит, что из цвета кожи человека не следует, что ему с
астрономической непреложностью предопределено место в «клубе» собственников или
лишенных собственности, статус властвующего или подчиняющегося, потребляющего
блага культуры, а не производящего их, и т. д.
Однако мы знаем, что в исторически сложившейся
социокультурной среде цвет кожи может стать поводом к дискриминации, нарушению
экономических, политических и прочих прав людей. Это заставляет людей,
принадлежащих к одной и той же номинальной группе — расе, — создавать
своеобразные «союзы самообороны», представляющие собой вполне реальные
социальные объединения.
Это не означает, конечно, что сами расы превращаются в
реальные социальные группы: мы должны помнить, что при любых обстоятельствах
социологическое и культурологического понятие «негритянская община США» не
становится синонимом антропологического понятия «негры». Тем не менее, расовые
признаки, по сути своей нейтральные в социальном отношении (как бы ни спорили с
этим утверждением идеологи расизма), выражают и обозначают реальный статус их
носителя в важнейших отношениях разделения труда, собственности и власти.
Тем не менее, в рамках социально-философской постановки проблемы,
ограничивая свой анализ универсальными нормами общественной организации и не
вникая еще в сложность и запутанность реальной человеческой истории, мы вправе
считать номинальными любые несистемные совокупности людей, подобранных внешним
наблюдателем на основе социально нейтральных статистических признаков.
Сложнее обстоит дело в ситуации, когда такая подборка
осуществляется на основе социально значимых критериев. Возьмем, к примеру,
такие группы людей, как «мужчины» и «женщины», или «молодые» и «старые». Что бы
ни думал на этот счет известный философ X. Ортега-и-Гассет, объяснявший
социальные события борьбой поколений как реальных субъектов общественной
жизни, мы убеждены, что никогда в истории возрастные и половые группы не
действовали в качестве единой интегрированной силы. В норме общественной жизни
не заложена ситуация, при которой линия разделения взаимодействующих и
противоборствующих экономических, социальных или политических сил проходила бы
по «паспортным» данным возраста и пола — когда все мужчины объединялись бы
против всех женщин или вся молодежь находилась бы по иную линию баррикад, чем
люди старших поколений26. Очевидно, что действуют в общественной жизни не
общности пола и возраста, а отличные от них женсоветы, феминистские партии или
молодежные организации, т. е. реальные группы, берущие на себя функцию выражать
и защищать присущие половозрастным общностям интересы и цели.
Важно, однако, что и те и другие отнюдь не являются фикцией.
Нельзя не видеть, что тип социальной интеграции, который связан с разделением
по признакам пола и возраста, отличается от той эфемерной интеграции, которую
мы имеем в случае со «сладкоежками» или «близорукими». Все дело в том, что
половозрастная и подобные ей общности людей связаны с наличием общих признаков,
имеющих вполне определенное социокультурное значение, вполне определенные
социальные следствия для их носителей.
В самом деле, принадлежность к женскому полу — это не только
«медицинский факт», анатомическое свойство человека, но и вполне определенная
характеристика его роли и положения в обществах разного типа. Первые формы
общественного разделения труда, как мы помним из истории, были связаны именно с
его половозрастной спецификацией, в частности с биологической специализацией
женщин как продолжательниц рода человеческого, особенностями физиологии и
психологии, которые исключали или ограничивали участие женщин в «престижных»
мужских процессиях (таких, как охота, война и прочее). Негативным следствием
подобного разделения труда стало экономическое и политическое неравенство
полов, до сих пор консервируемое частью современного человечества и с трудом
преодолеваемое другой его частью (при постоянных спорах о том, предполагает ли
равноправие женщин тотальное профессиональное равенство или же является надругательством
над женской природой, когда включает в себя право убивать себе подобных в
качестве солдата на войне или заниматься тяжелой атлетикой).
Как бы то ни было, в социальной группе, именуемой «женщины»,
мы обнаружим и вполне очевидное сходство интересов (связанных, к примеру, с
защитой материнства) и выраженное самосознание «общей судьбы», чувство «мы»,
отсутствующее в группе носящих желтую обувь или кладущих две ложки сахара в
стакан чая.
Для обозначения подобных социальных обшностей, у которых
присутствуют, такие признаки реальных групп, как объективное сходство
интересов и целей, однако отсутствует важнейший признак самоорганизации и
самодеятельности, П.А. Сорокин предлагает использовать термин «как бы
организованные группы» (as if integrated groups). Тот же тип социальной
интеграции имел в виду К. Маркс, рассуждавший на примере парцеллярного
крестьянства Франции о «классе в себе» группе людей, которая поставлена в
одинаковое экономическое положение, рождающее сходство интересов и целей, но
еще не способна объединить и скоординировать свои усилия, чтобы совместной
деятельностью реализовать общие устремления. Такой «класс в себе», по Марксу,
напоминает картофель, ссыпанный в один мешок (в котором каждый из клубней
существует сам по себе, не взаимодействуя с себе подобными), и качественно
отличен от «класса для себя», осознавшего свои общие интересы и действующего
как единая интегрированная сила27.
Итак, формулируя различие между реальными, номинальными и
«как бы организованными» группами, мы должны безоговорочно отнести человеческие
общества к первому типу, рассматривая их как системную совокупность
взаимодействующих людей. Это следует из самого определения общества как
организационной формы воспроизводства социального, предполагающей совместную
деятельность людей, направленную на создание необходимых условий их
существования.
Конечно, нельзя не сказать, что далеко не все философы и социологи
согласны с пониманием общества как организационной формы взаимодействия, в
рамках которого удовлетворяются потребности, общие всем его членам. Мы знаем,
что весьма влиятельным в социальной теории XX века оказалось иное понимание
общества, в котором оно представлялось не как группа взаимодействующих людей,
обладающих общими интересами и целями, а как своего рода плацдарм, на котором
развертывается бескомпромиссное сражение противостоящих друг другу армий.
Так, с позиций ортодоксального марксизма деятельностное единство
всех членов общества — вещь абсолютно невозможная до тех пор, пока оно лишено
социальной однородности, пока в нем существуют, в частности, классы с
противоположными экономическими и, следовательно, политическими и духовными
интересами. Единство такого общества может быть только фиктивным, а
государство, которое объявляет себя гарантом единства, третейской
«надклассовой» силой, — бесстыдно лицемерит. В действительности оно состоит
на службе господствующего класса, является «комитетом по управлению его
делами», орудием насильственного подавления его оппонентов.
Руководствуясь таким подходом, В.И.Ленин, как мы знаем,
считал, что при капитализме невозможно существование единого русского общества,
выделял в нем «две нации» и «две культуры», представляющие собой непримиримые
враждебные силы, социальное партнерство или «классовый мир» между которыми
невозможен в принципе.
Вопрос о существовании классов и характере отношений между
ними будет рассмотрен нами ниже. Пока же заметим, что наличие социальных
конфликтов — даже столь серьезных, как классовые, — само по себе не дает
оснований сомневаться в реальной целостности обществ (хотя и заставляет
социологов дифференцировать их по «индексу солидарности», деля на собственно
«общества» и «общины», как это делал Ф. Теннис, на общества с «органической» и
«механической» солидарностью, как это делал Э. Дюркгейм, и т. д.). Самые острые
конфликты образующих общество групп не означают отсутствия у них объективно
общих взаимоположенных интересов и целей, не ставят под сомнение необходимость
совместных усилий, направленных на поддержание «единства противоположностей».
Непонимание этой истины дорого обошлось тем обществам, которые не сумели
выработать стабилизационные механизмы, не позволяющие политическим экстремистам
провоцировать искусственный антагонизм там, где его можно избежать,
«раскачивать лодку», в которой находятся все конфликтующие социальные силы.
Общность интересов и осознание этой общности, выраженное в
общепринятых целях как условии скоординированной совместной деятельности,
является, таким образом, необходимым признаком любого общества, способного к
нормальному функционированию, не вступившего в полосу диссимиляции, распада
социальных связей, антагонистического противодействия образующих его групп,
приходящего на смену их конфликтному взаимодействию (об этом ниже). Подобное
перерождение обществ нередко случается в истории, образуя, однако, не норму
общественной жизни, а ее патологию28.
Однако нельзя не видеть, что признак самодеятельности,
свойство быть реальным, а не номинальным человеческим коллективом является
необходимой, но не достаточной характеристикой общества. В самом деле, как мы
видели выше, обладать общими интересами и целями, действовать как единое целое
может и армия, и футбольная команда, которые мы считаем не обществами, а
«частями» полноценного человеческого общества. Какие же еще признаки
характеризуют такое общество, выделяя его из прочих реальных групп?
.
