ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
9
.
9
Наряду с естественными интерпретациями Галилей заменяет
также восприятия, которые, по-видимому, угрожали учению Коперника. Он согласен,
что такие восприятия существуют, хвалит Коперника за пренебрежение ими и
стремится устранить их, прибегая к помощи телескопа. Однако он не дает
теоретического обоснования своей уверенности в том, что именно телескоп дает
истинную картину неба
Я повторяю и суммирую. Выдвинут аргумент, опровергающий
концепцию Коперника с помощью наблюдения. С этим аргументом было проделано
обращение для того, чтобы вскрыть естественные интерпретации, Обусловившие
противоречие. Неприемлемые интерпретации заменяются другими, пропаганда и
апелляция к отдаленным и в высшей степени теоретичным областям здравого смысла
используются для ниспровержения старых привычек и введения новых. Новые
естественные интерпретации, которые формулируются явно в виде вспомогательных
гипотез, обосновываются отчасти той поддержкой, которую они дают концепции
Коперника, а отчасти правдоподобными рассуждениями и гипотезами ad hoc.
Благодаря этому возникает совершенно новый «опыт». Независимые
свидетельства пока еще совершенно отсутствуют, однако это.не служит
препятствием, поскольку есть надежда, что через некоторое время независимая
поддержка появится. Для этого нужны теория твердого тела и аэродинамика, а это
– науки будущего. Но уже теперь их задачи вполне определены, так как допущения
Галилея, включая его гипотезы ad hoc, достаточно ясно и просто задают
направление будущего развития.
Следует заметить, между прочим, что действия Галилея резко
уменьшают содержание динамики. Аристотелевская динамика была общей теорией
изменения, охватывая перемещение, качественное изменение, возникновение и
развитие, и давала теоретическую основу также для теории колдовства. Динамика
Галилея и его последователей имеет дело только с перемещением, причем с
перемещением только материи. Другие виды движения были оставлены в стороне на
том основании (восходящем к Демокриту); что перемещение способно объяснить
всякое движение. Таким образом, всеохватывающая эмпирическая теория движения
заменяется гораздо более узкой теорией, соединенной с некоторыми
метафизическими соображениями относительно движения [1], и точно так же «эмпирический» опыт заменяется
опытом, содержащим спекулятивные элементы. Однако теперь ясно, что
контриндукция способна играть важную ль и по отношению к теориям, и по
отношению к фактам и что она способствует успехам науки. На этом можно
закончить рассуждения, начатые в гл. 6, и обратиться к другой части
«пропагандистской кампании» Галилея, имеющей дело уже не с естественными
интерпретациями, а с чувственной сердцевиной наших утверждений наблюдения.
Отвечая собеседнику, выразившему удивление столь малым
числом коперниканцев, Сальвиати, «играющий роль Галилея» [2], дает следующее объяснение: «…вас удивляет, что у
пифагорейского учения {о движении Земли} так мало последователей, я же
изумляюсь тому, что находятся люди, которые усваивают это учение и следуют ему,
и я не могу достаточно надивиться возвышенности мысли тех, которые его приняли
и почли за истину; живостью своего ума они произвели такое насилие над
собственными чувствами, что смогли предпочесть то, что было продиктовано им
разумом, явно противоречившим показаниям чувственного опыта. Мы уже видели, что
доводы против суточного обращения Земли, разобранные нами раньше, по-видимому,
чрезвычайно внушительны, и то обстоятельство, что ученики Птолемея и Аристотеля
и все их последователи считают их чрезвычайно доказательными, является уже
величайшим аргументом в пользу их значимости; но чувственный опыт, который явно
противоречит годовому движению, с такой видимой убедительностью выступает
против этого учения, что, повторяю, я не могу найти пределов моему изумлению
тому, как мог разум Аристарха и Коперника произвести такое насилие над их
чувствами, чтобы вопреки последним восторжествовать в убедить» [3].
Несколько ниже Галилей замечает, что они (коперниканцы)
«вполне доверялись велениям собственного разума» [4]. Краткое изложение своего понимания истоков
коперниканства он завершает утверждением о том, что «он {Коперник},
направляемый единственно доводами разума, все время продолжал утверждать то,
чему, видимо, противоречили чувственные опыты». «И я не могу, –
продолжает Галилей, – достаточно надивиться тому, что он все время продолжал
настаивать, что Венера вращается вокруг Солнца и что она находится от нас в 7
раз дальше в одном случае, чем в другом, несмотря на то, что она всегда
представляется нам одинаковой, тогда как должна была бы представляться в 40 раз
большей» [5].
«Опыты, которые явно противоречат годовому
движению» и которые «обладают гораздо большей убеждающей силой»,
чем даже динамические аргументы, изложенные выше, состоят в том, что «если
бы он {Марс} действительно так изменял свои расстояния от Земли, что между
наименьшим и наибольшим его удалением имелась бы разница, равная двукратному
расстоянию от Земли до Солнца, то диск его при наибольшем к.нам приближении
казался бы в 60 с лишком раз большим, чем когда он наиболее удален, однако мы
не замечаем такой разницы в видимой его величине; в противостоянии с Солнцем,
когда он близок к Земле, он кажется нам только в 4 или 5 раз большим, чем когда
он в соединении затмевается лучами Солнца» [6].
«Другие и еще большие затруднения причиняет нам Венера:
если бы она вращалась вокруг Солнца, как утверждает Коперник, то она была бы
иногда выше, иногда ниже его, удаляясь от нас и приближаясь к нам в зависимости
от диаметра описываемого ею круга; и когда она ниже Солнца и особенно близка к
нам, диск ее должен был бы казаться нам немного меньше, чем в 40 раз
превосходящим тот, которым она обладает, будучи выше Солнца и близка к другому
своему соединению; в действительности же разница почти неуловима» [7].
В своем более раннем сочинении, «Пробирщик»,
Галилей выразился еще более резко. Отвечая противнику, поставившему вопрос о
коперниканстве, он замечает, что «ни Тихо, ни другие астрономы, и даже сам
Коперник не смогли ясно опровергнуть {Птолемея}, так как наиболее важные
аргументы, следующие из движения Марса и Венеры, всегда стояли на их
пути». (Эти «аргументы» вновь упоминаются в «Диалоге»
и только что были процитированы.) Он заключает, что «эти две системы
{Коперника и Птолемея} несомненно ложны» [8].
Опять-таки мы видим, что понимание Галилеем источника
коперниканства заметно отличается от более известных исторических трактовок. Он
не указывает новых фактов, которые давали бы индуктивную поддержку идее
движения Земли, и не упоминает каких-либо наблюдений, которые опровергали бы геоцентрическую
точку зрения, но объяснялись бы коперниканцами. Напротив, он подчеркивает, что
не только теория Птолемея, но и теория Коперника также опровергается фактами [9], и восхваляет Аристарха и Коперника за то, что те не
сдались перед лицом таких громадных трудностей. Он отдает им должное за то, что
они действовали контриндуктивно.
Однако это еще не все [10].
В то время как можно согласиться с тем, что Коперник
действовал просто под влиянием веры [11], относительно Галилея нужно сказать, что он находился в
совершенно ином положении. В конце концов, Галилей придумал новую динамику. Он
изобрел телескоп. Можно указать на то, что новая динамика устраняет
противоречие между движением Земли и «условиями, воздействующими на мае и
существующими в воздухе над нами» [12]. А телескоп устраняет «даже еще более резкое»
столкновение между изменениями видимой яркости Марса и Венеры, рассматриваемыми
невооруженным глазом и предсказанными на основе схемы Коперника. Это, между
прочим, собственная точка зрения Галилея. Он допускает, что «если бы
чувство, более возвышенное и.более совершенное, чем обычное и природное, не
объединилось с разумом», то он «был бы… еще противником системы
Коперника» [13]. Это «более возвышенное и более совершенное
чувство» есть, конечно, телескоп; иногда отмечается, что по видимости
контриндуктивная процедура, по существу, была индукцией (или предположением
плюс опровержением плюс новым предположением), но опирающейся на лучший опыт,
который включал в себя не только лучшие естественные интерпретации, но и лучшее
чувственное содержание по сравнению с тем, что было доступно аристотеликам –
предшественникам Галилея [14]. Проанализируем последнее утверждение более подробно.
Телескоп есть «более возвышенное и более совершенное
чувство», которое дает новые и более надежные свидетельства для суждений
по астрономическим вопросам. Как проверить эту гипотезу и какие аргументы были
представлены в ее пользу?
В работе «Звездный вестник» [15], которая содержала отчеты о первых телескопических
наблюдениях Галилея и была его первым крупным шагом к славе, он пишет, что
добился успеха {в сооружении телескопа}, «углубившись в теорию
преломления». Это внушает мысль о том, что у него были теоретические
основания предпочесть результаты телескопических наблюдений наблюдениям
невооруженным глазом. Однако частное основание, которое он указывает, а именно
разработка теории рефракции, не было ни корректным, ни достаточным.
Это основание некорректно, ибо существуют серьезные сомнения
относительно знания Галилеем тех частей современно физической оптики, которые
важны для понимания телескопических феноменов. В письме к Джулиано Медичи от 1
октября 1610 г. [16], т.е. более чем через полгода после опубликования
«Звездного вестника», он просит прислать ему копию «Оптики»
Кеплера, появившейся в 1604 г. [17], и говорит, что до сих пор ему не удалось достать ее в
Италии. Жан Тард, который в 1614 г. спрашивал Галилея относительно построения
телескопов заранее намеченной силы, отмечает в своем дневнике, что Галилей
считал этот вопрос трудным и нашел «Оптику» Кеплера 1611 г. [18] настолько темной, что, «возможно, сам автор не
понимал ее» [19]. В письме к Личети, написанном за два года до смерти,
Галилей замечает, что, насколько ему известно, природа света все еще остается
неизученной [20]. Даже если рассматривать подобные высказывания с той
осторожностью, которой требует столь эксцентричный автор, как Галилей, мы
все-таки должны признать, что он знал оптику гораздо хуже, чем Кеплер [21]. К такому же выводу приходит проф. Э. Хоуп, который
резюмирует ситуацию следующим образом:
«Утверждение Галилея о том, что, услышав о телескопе,
созданном в Нидерландах, он усовершенствовал этот прибор на основании
математических вычислений, следует понимать с определенными оговорками, так как
в его бумагах мы не находим никаких вычислений, а сообщение в письме о его
первых попытках говорит о том, что в его распоряжении не было хороших линз.
Шесть дней спустя мы уже видим его на пути в Венецию с улучшенной линзой в
руках, которую он везет в подарок дожу Леонардо Донати. Все это похоже не на
вычисления, а скорее напоминает метод проб и ошибок. Могли быть вычисления
иного рода, которые оказались успешными, так как 25 августа 1609 г. его жалование было увеличено в три раза» [22].
Выражение «метод проб и ошибок» означает, что
«в случае с телескопом опыт, а не математика привел Галилея к твердой
уверенности в надежности его при бора» [23]. Эта вторая гипотеза о происхождении телескопа также
подтверждается сообщениями Галилея, который писал, что он проверил телескоп
«сотни тысяч раз на сотне тысяч звезд и других объектов» [24]. Эти проверки завершились удивительно успешно.
Современная Галилею литература – письма, книги, памфлеты – свидетельствует о
том необычайном впечатлении, которое произвел телескоп как средство улучшения
видения земных предметов.
Юлий Цезарь Лагалла, профессор философии в Риме, описывает
встречу 16 апреля 1611 г., на которой Галилей демонстрировал свой прибор:
«Мы находились на вершине Яникульского холма, недалеко от городских ворот,
названных впоследствии воротами Святого Духа, на том месте, где когда-то, как
говорят, стояла вилла поэта Марциала, а теперь это собственность его
высокопреосвященства архиепископа Мальвазиа. С помощью этого инструмента мы
видели дворец знаменитейшего герцога Альтемпса на Тосканском холме столь
отчетливо, что легко могли пересчитать все окна, даже самые маленькие, и эго на
расстоянии шестнадцати итальянских миль. С того же места мы читали буквы на
галерее, воздвигнутой папой Сикстом для бенедиктинцев на Латеранском холме, Так
ясно, что различали даже промежутки между буквами на расстоянии по меньшей мере
в две мили» [25].
Другие отчеты подтверждают это и подобные события. Сам
Галилей указывает на те «большие и важные выгоды, которые можно ожидать от
этого инструмента при использовании его на суше и на море» [26]. Следовательно, успех телескопа на Земле не вызывал
сомнений. Однако наблюдение с его помощью за небесными. светилами – совсем
другое дело.
.
