§5. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ :: vuzlib.su

§5. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ :: vuzlib.su

39
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


§5. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

.

§5. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС В
СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Что можно сказать о современном
состоянии цивилизацион-ного процесса в России и на Западе? Назрел новый перелом
в рос­сийской политике. Предыдущие два: сначала “разгул демократии”, а потом
попытка структурировать общество путем усиления роли государства, были
по-своему закономерными и полезными, и по-своему случайными и неудачными. Чтобы
не говорили о логике технического развития и об усилении роли экспертов и
советников в принятии политических решений, избавиться от субъективности не
удается. В конце концов люди находят способ протеста против того, что им не
нравится. Но надо стремиться изменить и людей, а не только обстоятельства.

Молчаливой предпосылкой критики
власти является вера в си­лу печатного слова, в ценность (и покупательную
стоимость) ин­формации. За всем этим стоит еще более древняя вера: я дам вам
истину и она сделает вас свободными. Позже она была вытеснена идеологией. На
ней базируется требование интеллектуалов: дайте мне слово (в газете, на радио
или, лучше, телевидении) и я перевер­ну мир. Точно также вера в силу истины,
носителем которой счита­ется слово, выражающее мысль, присуща проповедникам
морали. Прогресс истории они связывают с ростом духовности, с красивой,
убедительной речью, призывающей к нравственному подъему по ле­стнице к высшим
ценностям.

Люди утратили веру в слова не только
ангажированных полити­ческих обозревателей, но и самим лидеров. Все устали от
обещаний. Возникает подозрение, что демократический лидер, избранный на­родом,
конечно, может давать обещания, но не сможет их выпол­нить, ибо он так же слаб,
как и остальные. В эпоху древности авто­ритет вождя держался на силе, позже
цари ссылались на силу боже­ственного авторитета. В чем состоит сила
демократически избран­ного лидера? Как это не парадоксально, в силе его
избирателей. На­личие политической воли и способности к действию у населения —
главное условие дееспособности любого политика. Это обстоятель­ство следует
прочно усвоить нашим политикам, которые должны заняться не только собственным
имиджем, но и формированием мне­ний и желаний своих избирателей. В противном
случае вскоре на улицы российских городов выйдут не автономные, занятые поис­ком
выгодных сделок, а нищая и голодная толпа.

Конечно, вера в силу и в воздействие
слова имеет свое основа­ние, ибо рациональные дискуссии, сопровождающиеся
проверкой и критикой, достижением консенсуса, имеют место не только в науч­ной
аудитории, но и в дискуссиях широкой общественности. Ни одно из средств
массовой информации не должно пренебрегать этой от­крытой еще в Древней Греции
и с тех пор вошедшей в плоть и кровь европейской культуры способностью слова,
убедительной артикули­рованной речи воздействовать на решения и поступки людей.
Однако эта способность к достижению рациональных договоров во всякую эпоху и во
всякой культуре реализуются по-разному. Есть все осно­вания считать, что
современное общественное пространство не вер-бально, а визуально. Жители
больших городов не похожи на неторо­пливых свободных граждан Афин, которые
высказывали доводы и возражения и таким путем приходили к решению самых важных
об­щественных вопросов. Сегодня люди не слышат друг друга в оглу­шающем шуме
улиц больших городов, а дикторы телевидения не ждут ответа на свои вопросы.
Даже выборы и референдумы — это прерван­ная или однонаправленная коммуникация.

Почему в истории чаще всего
случается то, чего никто не хотел? Даже сегодня, когда психологи и культурологи
постоянно пишут о рационализации и онаучивании жизни и даже предупреждают об
опас­ности проникновения планирования и расчета в такие сферы, где они раньше
не применялись (любовные, дружеские, семейно-родственные отношения), тем не
менее при наличии решений и планов каждого отдельного индивида совокупный
результат их целерациональных действий является неожиданным и даже пугающим.
Остает­ся думать, что движущие силы истории (если они вообще есть) скры­ваются
совсем не там, где их обычно ищут. В современных развитых странах объявлена эра
конца идеологии. И мы не только манифести­ровали, но, кажется, действительно
добились избавления от тотали­таризма. Но это не должно вводить в заблуждение,
ибо в обществен­ном сознании нет пустот. Судя по всему, хотя существует свобода
выражения мнений и критики, она компенсируется такими формами идеологического
воздействия, которые не замечаются ни народными массами, ни даже опытными
специалистами. Современная власть управляет не идеями, а желаниями. Дело в том,
что управление че­ловеческим поведением посредством идей опирается на дополни­тельную
и почти неуправляемую идеологическим просвещением ду­ховную практику, которую
можно назвать как “создание самого се­бя”. Речь идет о том, как человек может
рационализировать свои телесные, душевные и духовные желания. Между умением
разли­чать добро и зло и реальным добротолюбием и добродетелью неред­ко лежит
пропасть. Более того, приобщенность к возвышенным идеа­лам делает человека
чувствительным к нарушению справедливости по отношению к себе, но не всегда
служит сильным мотивом для того, чтобы поступать справедливо по отношению к
другому. Неда­ром интеллектуалы так обидчивы и ранимы и, наряду с этим, некол­лективны
и эгоистичны.

Для достижения единства людей
недостаточно разговоров и идео­логии, необходимо создание таких культурных
пространств, в кото­рых бы происходила сборка общественного тела. Это относится
ко всем группам и слоям общества. Уже средневековые гильдии и кор­порации — это
такие группы, которые были скреплены далеко не одними профессиональными узами.
Они жили на одной улице, но­сили “форменную” одежду, были переплетены
семейно-родственными отношениями. Естественно, все эти прежние способы дости­жения
единства сегодня невозможны. На Западе люди объединены по-иному и все-таки
достаточно крепко. Мультинациональная Аме­рика и особенно Нью-Йорк по всем
предсказаниям скептиков уже давно должны были развалиться. Однако уже не одно
столетие аме­риканцы представляют собой сильную единую нацию и уживаются как с
неграми, так и евреями. Более того, поселяя вновь прибываю­щих в своеобразные
гетто, они ассимилируют их, превращают в гра­ждан своей страны.

Какие дисциплинарные практики
собирают людей в единое го­сударственное тело? Надо сказать, американцы
отличаются удиви­тельной заботливостью по части их совершенствования. Страна,
став­шая символом капитализма, позитивизма и технократизма, тем не менее
никогда не была атеистической. Напротив, там существуют самые разные
религиозные движения и, наряду с жесткими закона­ми бизнеса, характерными для
рыночного пространства, существу­ют поддерживаемые социальными и
благотворительными фондами моральные пространства, ^основанные на сострадании.
Культ инди­видуальной свободы, реально воплощенный в политике либераль­ного
государства, в котором за все нужно платить самому, удиви­тельным образом
совмещается, особенно в провинции, с духом коммунитаризма, характерным для
средневековой общины. Точно так­же аполитичность основной массы населения
дополняется патрио­тизмом тех, кто начинает день с подъема государственного
флага возле своего дома. В нужном случае эта часть населения составит мощную
группу поддержки по сборке единого государственного те­ла. Америка является
местом, где формируются мощные движения протеста, и молодежь, как правило,
является активной силой этих движений. Однако проходят годы и бывшие бунтари
занимают ка­бинеты в офисах солидных фирм, превращаются в оплот порядка.
Наркотики и СПИД — чума XX века вызывают встречные движения, направленные на
защиту окружающей среды и выживание челове­ка. Очевидно, что за всем этим стоит
не только знание, но и огром­ная энергия людей, которая не растрачивается вхолостую,
ибо это приводит к апатии, как случилось у нас после первых лет энтузиаз­ма,
вызванного перестройкой, а преобразуется и используется в нуж­ном направлении.

Если мы понимаем важную роль энергии
желаний, то важно понять, каким образом общество может управлять и контролиро­вать
их. Классическая модель человека, которая исходила из дихо­томии духа и тела,
предполагала, что желания и аффекты подавля­ются разумом. Отсюда главная
нагрузка ложилась на “идеологов”, которые должны были привить принципы существования
того или иного политического режима к стандартам рациональности. По су­ществу
речь шла об оправдании и легитимации власти. Однако ос­тавалась еще одна часть,
завершающая этот процесс: каким образом разумный в государственном смысле
индивид может управлять свои­ми страстями и чувствами. Допустим, некто обижен
своим незначи­тельным заработком, низким социальным положением, как он мо­жет
справиться с чувством протеста, вызванным этой несправедли­востью? Допустим,
теоретики могут ему говорить: потерпи и (на том свете, в светлом будущем или
при условии хорошей работы в конце своей жизни — аргументы могут меняться в
зависимости от приня­той идеологии) справедливость будет. В сущности, и сам
оскорб­ленный и униженный может на какое-то время удерживаться от про­теста.
Однако такой способ, основанный на откладывании царства справедливости на
неопределенное будущее, является неэффектив­ным. Сегодня недовольны пенсионеры
и работники разваленных крупных предприятий бывшего СССР. Однако завтра это
недоволь­ство “осколков” прошлого может дополниться и протестами моло­дых. Их
энтузиазм еще не иссяк, но вскоре они спросят стоящих у руля: “Вы что наделали,
господа?”, ибо вынужденные платить за все и не имея возможности зарабатывать
деньги, -они еще сохраняют традиционно высокий интеллектуальный уровень и
помнят о бес­платном образовании.

Распад СССР, причину которого видят
в том, что суверениза-ция оказалась единственно возможным способом
удовлетворения политических амбиций, на самом деле вызван не только экономи­ческими
и политическими, но и морально-психическими факто­рами. О них не говорят, как
не любят говорить о самом распаде, отделываясь от Союза словом империя. Однако,
даже отвлекаясь от спорного вопроса об империалистической сущности бывшего
СССР, стоит задуматься о судьбе России и о ее сохранении. Если идеология не
могла сохранить Союз, то почему она сохранит Рос­сию? Нынешние ангажированные
идеологи, возразят: раньше бы­ла коммунистическая идеология, а теперь речь идет
о “Русской идее”. На самом деле, признавая отличие по содержанию, нельзя не
заме­чать ограниченных возможностей идеологии. Если обратиться к истории любого
жизнеспособного государства, то кроме объеди­няющей идеи можно указать
многообразие дисциплинарных прак­тик, направленных на душу и тело индивидов с
целью сборки их в единое коллективное тело.

Идеал свободы личности не должен
абсолютизироваться, ибо государство также должно находить формы интеграции
людей, по возможности не ущемляя чрезмерно права человека. Сегодня мало кто
разделяет марксистскую идею о решающей роли изменения в способах производства и
классового сознания. Давно уже говорят о смерти капитала и растворении рабочего
класса. Столь же безапел­ляционно заявляют и о конце истории и даже о смерти
человека. Но, разумеется, все нужно понимать как метафоры, значение кото­рых
состоит в том, чтобы подвергнуть сомнению и критической про­верке на прочность
ставшие привычными стереотипами убеждения. Действительно, безраздельная вера в
человека, служившая опорой классической философии, на самом деле наталкивается
на то об­стоятельство, что человек сам находится под властью силы, неизме­римо
более могущественной, чем он сам. Что это за сила? Маркс указал на
экономические и социальные структуры, которые при­спосабливают человека для
своих целей и делают его “совокупно­стью общественных отношений”.

Сегодня бывшие советские марксисты
почему-то восстали про­тив марксизма и Маркса, обвинив их в том, что они
превратили человека в винтик общественной системы. Но строго говоря, здесь все
поставлено с ног на голову. Вообще-то отчуждение не создается теорией Маркса,
которая его лишь обнаруживает и описывает его проявления в различных формах.
Однако критики марксизма отчас­

ти правы, так как парадоксальным
образом теория не только не унич­тожила отчуждение, против которого она была
направлена, а наобо­рот, усилила его.т. е. на практике теории чаще всего играют
вовсе не ту роль, которую первоначально на себя принимают. В сущности, так
повторилось и с другим крупным движением за эмансипацию — психоанализом,
который немало способствовал другой важной ре­волюции — сексуальной, потрясшей
устои общества в XX столетии. Как же получилось, что теории, звавшие к
освобождению, на самом деле привели к еще большему закабалению людей? Марксисты
на­чали с критики капиталистического отчуждения, которое они виде­ли в том, что
в обществе любые усилия и начинания, приватные и общественные, низкие и
благородные на самом деле приводили лишь к укреплению капиталистической
эксплуатации. Например, Маркс говорил, что рабочий сам себе кует золотые цепи
тем, что ходит сначала на работу, а затем на рынок за покупками. Однако, если
власть настолько эффективна, что любые усилия, направленные да­же против нее,
она умеет превращать в силы своей поддержки, то, строго говоря, марксисты
должны были просчитать возможность того, что их протест также будет использован
властью в своих интересах. Отчасти на Западе так и случилось: сегодня коммунист
прочно ассо­циируется с террористом и оказывается необходим как критикам, так и
репрессивным органам, которые, чтобы существовать и рас­ширенно
воспроизводиться, должны усиленно культивировать не только образ врага, но и
самих врагов.

Гуманизм настаивает на том, что все
должно быть на службе у человека, а между тем, рожденный свободным, он везде в
оковах. Это высказывание Руссо, множество раз повторенное русскими ин­теллигентами,
интенсифицировало чувство революционного про­теста. Однако почему-то
реализовалось как раз то, что было под­вергнуто разрушительной критике. Вряд ли
можно в двух словах столь же прямо, как поставлен вопрос, ответить на него.
Можно предпо­ложить, что революционная теория бьиа всего лишь фразеологией, за
которой скрывалось желание власти. Пролетариат хотел победить в политической
борьбе, занять место буржуазии, но не менять сис­тему порядка. Можно пойти
дальше и утверждать, что любой поря­док предполагает отчуждение, в том смысле,
что “общественные жи­вотные” с самого начала, не зависимо от того, формулируют
и под­писывают они общественный договор или нет, вынуждены отказы­ваться от
значительной части своих потребностей, желаний и прав ради выживания в рамках
общественного целого.

Сегодня в развитых странах имеет
место излишек вещей, и это привело к изменению стратегий управления желаниями.
Общество не ограничивает, а наоборот, стимулирует потребление. Речь идет не о
“вещизме” в советском понимании этого слова. Запад объеди­няет людей системой
вещей — комфортом, здоровьем, отдыхом. Рек­лама любой отдельной вещи уже
вписана в эти бесспорные ценно­сти и поэтому поддерживает ощущение того, что
общество заботит­ся о человеке, предлагая ему возможные постепенные улучшения
мира вещей. Различные варианты жилья и мебели, увлекательные поездки, приятное
времяпрепровождение, легкие истории, которые можно рассказать за столом с
друзьями — так создается плотный, без зазоров, мир повседневности, который
заботливо строится общест­вом и формирует общую основу взаимодействия людей.

.

    Назад

    ПОДЕЛИТЬСЯ
    Facebook
    Twitter
    Предыдущая статьяВсё о снилс
    Следующая статьяПрикрытые Веки :: vuzlib.su

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ