ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Деррида и грамматология
.
Деррида и грамматология
Перед читателем — книга, очень нелегкая для чтения. Тема ее
обозначена заглавием — «О грамматологии». Граммато-логия — наука о
письме, о предмете, которого нет: есть конкретные знания о разных видах письменности,
но нет знаний о письме в абстрактном и философском смысле слова. Предлог
«о» (французское «de» еще менее определенное — нечто из
области грамматологии) выражает суть подхода: предмет (тем более отсутствующий)
не берется прямо, мы блуждаем «вокруг да около», обходим с разных
сторон то место, где он должен (был бы) или мог бы, по нашему мнению,
находиться. В книге высказывается парадоксальный тезис: письмо возникло раньше
речи, раньше языка. На этих страницах мы постараемся прояснить смысл этого
парадокса.
Конечно, были свои причины, по которым письмо стало главным
героем толстой книги. Их много, и они разные. Одна из причин связана с тем, о
чем сейчас много говорят: это разрастание, разбухание слоя посредников, а
также умножение форм деятельности, порождаемых затрудненной коммуникацией в
обществе. Приходится вводить много промежуточных звеньев, чтобы люди могли
понять друг друга. Это стало заметно и в обыденной жизни, и в познании.
Казалось, не осталось ничего прямо и непосредственно данного, наличного,
несомненного. Где только ни искали новые опоры: в очевидностях обыденного
человеческого существования, в механизмах бессознательной психики, в
мельчайших фактах познания, в самой жизненной стихии. Одним казалось важным
целиком очистить сознание, с тем чтобы увидеть механизм его работы в действии,
другим, напротив, как можно полнее учесть все наслоения культурной жизни и
социальные предпосылки, которые никогда не позволяют надеяться на чистые
данные сознания. В результате те основные направления европейской мысли, для
которых наука и познание были важными предметами (рационализм с опорой на
исходные интуиции и эмпиризм с опорой на чистые научные факты), разочаровались
в своих программах и пришли, по сути, к общей теме — к посредникам и
предпосылкам познания, без которых ничто «очевидное» и
«достоверное» невозможно.
Прошло уже немало времени с тех пор, как философам стало
ясно; подобно тому, как в XIX веке главной проблемой для философии была
проблема сознания, так в XX веке на это место претендует язык: самодостаточный
субъект стал «учеником текста». Само слово «язык» понимается
при этом достаточно широко: это и естественный язык, и языки науки и культуры,
и язык как способ человеческой связи. Без языка, без осознания его роли было бы
невозможно, по сути, ни одно философское построение в аналитической или
герменевтической философии, у Хайдеггера или Витгенштейна. Уже в 1943 году,
когда над Парижем кружили бомбардировщики, вышла в свет книга Сартра
«Бытие и ничто», а в далеком Нью-Йорке, в Школе свободных
исследований, встретились Роман Якобсон и Клод Леви-Стросс, и эта встреча стала
историческим событием, предвестником французского структурализма 50—60-х годов,
основанного на перенесении методов исследования языка на такие социальные
предметы, как мифы, системы родства, маски, различные установления и
механизмы, факты истории идей. Французский структурализм был научной
программой, а не философией, но его цели соответствовали главным интересам
современной философии, ищущей новые модели значения и понимания.
Общая картина умонастроений во Франции 60-х годов
определялась различными темами, сосредоточенными вокруг «конца
философии». Выражалось это по-разному: и как призыв перейти от теории к
политической практике (марксисты и сартровцы), и как призыв строить научную
философию («теоретический антигуманизм» Альтюссера) на месте
идеологических конструкций, и как подведение итогов эпохи господства имперского
западного разума (в мире заканчивалась эпоха колониализма) и критика
«этноцентризма», сопровождавшаяся широким интересом к
«экзотическим» объектам. Деррида отвечает на эти запросы к философии
двояко: широкомасштабной и все более расширявшейся критикой всех
«центризмов» европейской мысли и вместе с тем — спокойной и совсем
не революционной радикальностью (в этимологическом значении слова —
укорененность) мысли о том, что принадлежность эпохе не обязательно есть
признак рабства, равно как и попытки из нее выйти — не обязательно есть признак
свободы. Деррида был с самого начала замечательно точен в обозначении
сомнительного и несомненного: ограниченность (тупик) метафизики не есть конец
философии — можно строить любые проекты критики разума, однако уже одна только
необходимость формулировать эту критику в языке обрекает ее на провал, с чем
не могут не считаться самые новаторские начинания. Эти установки по-своему
преломляются в проекте грамматологии Деррида.
Книга «О грамматологии» (1967) вышла почти
одновременно с другими работами Деррида — «Голос и явление» и
«Письмо и различие»: из заглавий видно, что все они во многом
перекликаются и поясняют друг друга. Книга появилась в ближайшем соседстве с
такими знаменитыми произведениями, как «Слова и вещи» Фуко и
«Ecrits» Лакана, с «Критикой и истиной» Барта, который еще
в 1953 году («Нулевая ступень письма») пользовался категорией письма
для выяснения специфики новых подходов в литературоведении и литературной
критике. В плеяде структуралистов и постструктуралистов Деррида стоит как
человек со своими темой, предметом и подходом. Своей эмпирией стали для него
философские и литературные тексты, точнее, этим предметом стали несистемное в
философских текстах и те художественные тексты, которые заостряют нашу
способность видеть эту несистемность. Своим способом работы с текстами стала
для него деконструкция — разборка и сборка — философской традиции западной
разума. Именно в книге «О грамматологии» была впервые развернута — и
концептуально, и эмпирически—та стратегия деконструкции, которая потом
оказалась преобладающей в его творчестве.
Таким образом, очевидно, что отношение Деррида к
структурализму было очень непростым. На страницах этой книги Деррида жестко
трактует Соссюра и Леви-Стросса, показывая неувязки и противоречия их концепций
и даже упрекая их (что случается у него крайне редко) — в
«ненаучности», вторгаясь тем самым на «чужую» территорию. И
одновременно с этим он видел в структурализме естественный и необходимый жест
— критическое беспокойство культуры по поводу языка. И потому в рассматриваемой
нами книге широко присутствует классический структуралистский материал (от
Соссюра до Леви-Стросса), но прочерчиваются также и тенденции, идущие ему
наперекор. При этом постструктуралистичность Деррида во многом определялась его
феноменологической закваской: его диссертация была посвящена гуссерлевской
феноменологии (она была опубликована только в 1990 году), а ранние замыслы
предполагали исследование литературы как идеального объекта. Тем самым в
Деррида сложилось свое проблемное напряжение — структуралистское внимание к
языку спорило в нем с феноменологическим призывом к обнаружению доязыковых
интуиции как основы строгого знания: в данном случае его внимание к языку было
чрезмерным для феноменолога, а способ анализа — слишком «ненаучным»
для структуралиста. Но в его творчестве были и другие влияния: Ницше и
Хайдеггер, Фрейд и Левинас, толкование священных еврейских книг и
авангардистская литература — все это так или иначе участвовало в образовании
проекта деконструкции.
«О грамматологии» — книга стилистически
неоднородная: в ней есть элементы эссеистического, источниковедческого,
традиционно философского, комментаторского, игрового стиля. Правда, на фоне
некоторых будущих экспериментально-литературных работ она покажется чуть ли не
академической по стилю и приемам изложения. В этой работе можно видеть
элементы психоаналитического комментария (в нем есть общие психоаналитические
темы — сон, желание, вытеснение и даже сублимация), структуралистские (язык) и
постструктуралистские (до-язык и вне-язык) темы и средства. Семантически —
исходный парадокс (письмо до языка) поддерживается целым рядом других
парадоксов. Синтаксически — много крайностей. Есть фразы длиной по две с
половиной страницы, а есть — с рваным синтаксисом: фраза буксует, не хочет
выстраиваться, и ее приходится заново начинать, чтобы как-то продолжить. Любое
слово в принципе может приобрести статус понятия и одновременно — ритмически
повторяющегося лейтмотива. В тексте много цитат и цитатных перекличек.
Важен в нем и принцип осторожности: он обычен у французских
авторов, но в данном случае мощно усилен. Оговорки типа «так называемый»
могут относиться к чему угодно — от вполне осязаемых вещей до абстрактных
понятий (вроде «так называемый XVIII век»). Это, конечно, связано с
подкопом под установившиеся смыслы и под привычные предпосылки этих смыслов.
Иногда, переводя, хотелось сокращать эти «так называемости»
(«своего рода структурализм», «некоторого рода
феноменология»). Отметим сразу же неизбежно ослабляемый в русском
переводе оттенок сослагательности, активно используемый в описаниях
экспериментальных предметов (у Руссо — «почти язык», «почти
общество»). В тексте огромное количество субъективирующих оговорок типа
«как нам кажется…» Много слов в кавычках — это значит, что все
слова чужие и значат не то, что в словаре, а что именно — неизвестно.
Сначала предполагалось, что Деррида напишет небольшое
вступление для данного русского издания, однако от этой мысли пришлось отказаться.
Неизбежная ретроспективная модернизация стала бы еще одним — и притом очень
трудным — посредником между читателем и текстом. Нам показалось лучше следовать
принципам собственного подхода Деррида к Соссюру, изложенным в данной книге:
намерения Соссюра, говорил Деррида с подчеркнутой резкостью продуманной позиции,
его не интересуют, а интересует лишь текст. А потому и мы прежде всего
обратимся непосредственно к тексту книги. Презумпция непонимания и попытка
самостоятельно разобраться представляются более уместными, чем презумпция
мнимого диалога без тяжелой предварительной работы.
Именно поэтому нам представляются неверными и обреченными на
неуспех попытки «следовать букве и духу» Деррида: для нас — людей
другой культуры, других мыслительных привычек и читательского опыта- это почти
неизбежно оборачивается подражанием, неосуществимыми перевоплощениями.
Наверное, более важно сейчас читать, стараясь думать о том, что читаешь, а
потом внятно написать о том, что удалось (или же не удалось!) понять. К такой
внятности мы и стремились, конечно по мере сил. И если читатель захочет
проработать книгу целиком (а может быть, даже и с карандашом в руках), он
сможет сам наметить (или продолжить) цепочки и ряды сплетающихся терминов — и
на материале данного текста, и на других текстах, развертывая, укрепляя, обогащая
и свой концептуальный язык, и свои возможности понимания.
Эта книга — перевод текста «О грамматологии»; и
эта вступительная статья посвящена в основном представляемой работе, хотя и с
некоторыми выходами вовне: она ни в коей мере не претендует быть общим очерком
творчества Деррида. Поскольку тема деконструкции и принципы де-конструктивной
работы были впервые запечатлены именно в «О грамматологии», после нее
легче будет следить за развертыванием дер-ридианских тем в других работах. В
данной статье несколько разделов:
чем? (основные понятия) что? (основное содержание) как?
(отклики и оценки) для чего? (смысл проекта) исследует Деррида. И вдобавок к
этому — несколько слов о трудностях перевода книги.
.