Деррида и грамматология :: vuzlib.su

Деррида и грамматология :: vuzlib.su

61
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Деррида и грамматология

.

Деррида и грамматология

Перед читателем — книга, очень нелегкая для чтения. Тема ее
обозначе­на заглавием — «О грамматологии». Граммато-логия — наука о
письме, о предмете, которого нет: есть конкретные знания о разных видах пись­менности,
но нет знаний о письме в абстрактном и философском смыс­ле слова. Предлог
«о» (французское «de» еще менее определенное — не­что из
области грамматологии) выражает суть подхода: предмет (тем более отсутствующий)
не берется прямо, мы блуждаем «вокруг да око­ло», обходим с разных
сторон то место, где он должен (был бы) или мог бы, по нашему мнению,
находиться. В книге высказывается парадоксаль­ный тезис: письмо возникло раньше
речи, раньше языка. На этих стра­ницах мы постараемся прояснить смысл этого
парадокса.

Конечно, были свои причины, по которым письмо стало главным
ге­роем толстой книги. Их много, и они разные. Одна из причин связана с тем, о
чем сейчас много говорят: это разрастание, разбухание слоя посред­ников, а
также умножение форм деятельности, порождаемых затруднен­ной коммуникацией в
обществе. Приходится вводить много промежуточ­ных звеньев, чтобы люди могли
понять друг друга. Это стало заметно и в обыденной жизни, и в познании.
Казалось, не осталось ничего прямо и непосредственно данного, наличного,
несомненного. Где только ни ис­кали новые опоры: в очевидностях обыденного
человеческого существо­вания, в механизмах бессознательной психики, в
мельчайших фактах по­знания, в самой жизненной стихии. Одним казалось важным
целиком очистить сознание, с тем чтобы увидеть механизм его работы в действии,
другим, напротив, как можно полнее учесть все наслоения культурной жиз­ни и
социальные предпосылки, которые никогда не позволяют надеять­ся на чистые
данные сознания. В результате те основные направления ев­ропейской мысли, для
которых наука и познание были важными предметами (рационализм с опорой на
исходные интуиции и эмпиризм с опорой на чистые научные факты), разочаровались
в своих программах и пришли, по сути, к общей теме — к посредникам и
предпосылкам по­знания, без которых ничто «очевидное» и
«достоверное» невозможно.

Прошло уже немало времени с тех пор, как философам стало
ясно; подобно тому, как в XIX веке главной проблемой для философии была
проблема сознания, так в XX веке на это место претендует язык: само­достаточный
субъект стал «учеником текста». Само слово «язык» пони­мается
при этом достаточно широко: это и естественный язык, и языки науки и культуры,
и язык как способ человеческой связи. Без языка, без осознания его роли было бы
невозможно, по сути, ни одно философское построение в аналитической или
герменевтической философии, у Хай­деггера или Витгенштейна. Уже в 1943 году,
когда над Парижем кружи­ли бомбардировщики, вышла в свет книга Сартра
«Бытие и ничто», а в далеком Нью-Йорке, в Школе свободных
исследований, встретились Роман Якобсон и Клод Леви-Стросс, и эта встреча стала
историческим событием, предвестником французского структурализма 50—60-х годов,
основанного на перенесении методов исследования языка на такие со­циальные
предметы, как мифы, системы родства, маски, различные ус­тановления и
механизмы, факты истории идей. Французский структу­рализм был научной
программой, а не философией, но его цели соответствовали главным интересам
современной философии, ищущей новые модели значения и понимания.

Общая картина умонастроений во Франции 60-х годов
определялась различными темами, сосредоточенными вокруг «конца
философии». Выражалось это по-разному: и как призыв перейти от теории к
полити­ческой практике (марксисты и сартровцы), и как призыв строить науч­ную
философию («теоретический антигуманизм» Альтюссера) на мес­те
идеологических конструкций, и как подведение итогов эпохи господства имперского
западного разума (в мире заканчивалась эпоха ко­лониализма) и критика
«этноцентризма», сопровождавшаяся широким интересом к
«экзотическим» объектам. Деррида отвечает на эти запро­сы к философии
двояко: широкомасштабной и все более расширявшей­ся критикой всех
«центризмов» европейской мысли и вместе с тем — спо­койной и совсем
не революционной радикальностью (в этимологическом значении слова —
укорененность) мысли о том, что принадлежность эпохе не обязательно есть
признак рабства, равно как и попытки из нее выйти — не обязательно есть признак
свободы. Деррида был с самого на­чала замечательно точен в обозначении
сомнительного и несомненно­го: ограниченность (тупик) метафизики не есть конец
философии — можно строить любые проекты критики разума, однако уже одна толь­ко
необходимость формулировать эту критику в языке обрекает ее на про­вал, с чем
не могут не считаться самые новаторские начинания. Эти ус­тановки по-своему
преломляются в проекте грамматологии Деррида.

Книга «О грамматологии» (1967) вышла почти
одновременно с дру­гими работами Деррида — «Голос и явление» и
«Письмо и различие»: из заглавий видно, что все они во многом
перекликаются и поясняют друг друга. Книга появилась в ближайшем соседстве с
такими знаменитыми произведениями, как «Слова и вещи» Фуко и
«Ecrits» Лакана, с «Кри­тикой и истиной» Барта, который еще
в 1953 году («Нулевая ступень письма») пользовался категорией письма
для выяснения специфики но­вых подходов в литературоведении и литературной
критике. В плеяде структуралистов и постструктуралистов Деррида стоит как
человек со сво­ими темой, предметом и подходом. Своей эмпирией стали для него
фи­лософские и литературные тексты, точнее, этим предметом стали неси­стемное в
философских текстах и те художественные тексты, которые заостряют нашу
способность видеть эту несистемность. Своим способом работы с текстами стала
для него деконструкция — разборка и сборка — философской традиции западной
разума. Именно в книге «О грамма­тологии» была впервые развернута — и
концептуально, и эмпиричес­ки—та стратегия деконструкции, которая потом
оказалась преоблада­ющей в его творчестве.

Таким образом, очевидно, что отношение Деррида к
структурализ­му было очень непростым. На страницах этой книги Деррида жестко
трактует Соссюра и Леви-Стросса, показывая неувязки и противоречия их концепций
и даже упрекая их (что случается у него крайне редко) — в
«ненаучности», вторгаясь тем самым на «чужую» территорию. И
од­новременно с этим он видел в структурализме естественный и необхо­димый жест
— критическое беспокойство культуры по поводу языка. И потому в рассматриваемой
нами книге широко присутствует класси­ческий структуралистский материал (от
Соссюра до Леви-Стросса), но прочерчиваются также и тенденции, идущие ему
наперекор. При этом постструктуралистичность Деррида во многом определялась его
феноменологической закваской: его диссертация была посвящена гуссерлевской
феноменологии (она была опубликована только в 1990 году), а ран­ние замыслы
предполагали исследование литературы как идеального объекта. Тем самым в
Деррида сложилось свое проблемное напряже­ние — структуралистское внимание к
языку спорило в нем с феномено­логическим призывом к обнаружению доязыковых
интуиции как осно­вы строгого знания: в данном случае его внимание к языку было
чрезмерным для феноменолога, а способ анализа — слишком «ненауч­ным»
для структуралиста. Но в его творчестве были и другие влияния: Ницше и
Хайдеггер, Фрейд и Левинас, толкование священных еврейских книг и
авангардистская литература — все это так или иначе участвовало в образовании
проекта деконструкции.

«О грамматологии» — книга стилистически
неоднородная: в ней есть элементы эссеистического, источниковедческого,
традиционно философ­ского, комментаторского, игрового стиля. Правда, на фоне
некоторых будущих экспериментально-литературных работ она покажется чуть ли не
академической по стилю и приемам изложения. В этой работе мож­но видеть
элементы психоаналитического комментария (в нем есть об­щие психоаналитические
темы — сон, желание, вытеснение и даже суб­лимация), структуралистские (язык) и
постструктуралистские (до-язык и вне-язык) темы и средства. Семантически —
исходный парадокс (письмо до языка) поддерживается целым рядом других
парадоксов. Синтакси­чески — много крайностей. Есть фразы длиной по две с
половиной стра­ницы, а есть — с рваным синтаксисом: фраза буксует, не хочет
выстра­иваться, и ее приходится заново начинать, чтобы как-то продолжить. Любое
слово в принципе может приобрести статус понятия и одновре­менно — ритмически
повторяющегося лейтмотива. В тексте много ци­тат и цитатных перекличек.

Важен в нем и принцип осторожности: он обычен у французских
авторов, но в данном случае мощно усилен. Оговорки типа «так назы­ваемый»
могут относиться к чему угодно — от вполне осязаемых вещей до абстрактных
понятий (вроде «так называемый XVIII век»). Это, ко­нечно, связано с
подкопом под установившиеся смыслы и под при­вычные предпосылки этих смыслов.
Иногда, переводя, хотелось со­кращать эти «так называемости»
(«своего рода структурализм», «некоторого рода
феноменология»). Отметим сразу же неизбежно ос­лабляемый в русском
переводе оттенок сослагательности, активно ис­пользуемый в описаниях
экспериментальных предметов (у Руссо — «почти язык», «почти
общество»). В тексте огромное количество субъ­ективирующих оговорок типа
«как нам кажется…» Много слов в ка­вычках — это значит, что все
слова чужие и значат не то, что в слова­ре, а что именно — неизвестно.

Сначала предполагалось, что Деррида напишет небольшое
вступле­ние для данного русского издания, однако от этой мысли пришлось от­казаться.
Неизбежная ретроспективная модернизация стала бы еще од­ним — и притом очень
трудным — посредником между читателем и текстом. Нам показалось лучше следовать
принципам собственного под­хода Деррида к Соссюру, изложенным в данной книге:
намерения Сос­сюра, говорил Деррида с подчеркнутой резкостью продуманной пози­ции,
его не интересуют, а интересует лишь текст. А потому и мы прежде всего
обратимся непосредственно к тексту книги. Презумпция непони­мания и попытка
самостоятельно разобраться представляются более уместными, чем презумпция
мнимого диалога без тяжелой предваритель­ной работы.

Именно поэтому нам представляются неверными и обреченными на
неуспех попытки «следовать букве и духу» Деррида: для нас — людей
другой культуры, других мыслительных привычек и читательского опы­та- это почти
неизбежно оборачивается подражанием, неосуществимы­ми перевоплощениями.
Наверное, более важно сейчас читать, стараясь думать о том, что читаешь, а
потом внятно написать о том, что удалось (или же не удалось!) понять. К такой
внятности мы и стремились, ко­нечно по мере сил. И если читатель захочет
проработать книгу целиком (а может быть, даже и с карандашом в руках), он
сможет сам наметить (или продолжить) цепочки и ряды сплетающихся терминов — и
на ма­териале данного текста, и на других текстах, развертывая, укрепляя, обо­гащая
и свой концептуальный язык, и свои возможности понимания.

Эта книга — перевод текста «О грамматологии»; и
эта вступительная статья посвящена в основном представляемой работе, хотя и с
некото­рыми выходами вовне: она ни в коей мере не претендует быть общим очер­ком
творчества Деррида. Поскольку тема деконструкции и принципы де-конструктивной
работы были впервые запечатлены именно в «О грамматологии», после нее
легче будет следить за развертыванием дер-ридианских тем в других работах. В
данной статье несколько разделов:

чем? (основные понятия) что? (основное содержание) как?
(отклики и оценки) для чего? (смысл проекта) исследует Деррида. И вдобавок к
это­му — несколько слов о трудностях перевода книги.

.

    Назад

    ПОДЕЛИТЬСЯ
    Facebook
    Twitter
    Предыдущая статьяПодъемный стол
    Следующая статьяЛ. ФЕЙЕРБАХ :: vuzlib.su

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ