Джек и бобовое дерево :: vuzlib.su

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Джек и бобовое дерево

.

Джек и бобовое дерево

Давным-давно на маленькой ферме жил маленький мальчик по
имени Джек. На ферме он жил со своей мамой, и они были исключены из обычных
сфер экономической активности. Эта жестокая реальность постоянно держала их в
стесненных обстоятельствах, пока как-то од­нажды мать Джека не попросила его
отвести их корову в город и про­дать ее как можно дороже.

Забыты литры молока, которые они украли у нее! Забыты часы
удо­вольствия, которые доставляло им их верное животное! Забыт и навоз, которым
они удобряли свой сад! Теперь корова для них лишь часть их собственности. Джек,
который не понимал, что просто животные наде­лены столькими же правами, что и
животные-люди, — а может, и большим количеством прав, — сделал, как велела ему
мать. По пути в город он встретил старого волшебника-вегетерианца, кото­рый
рассказал Джеку об опасностях, с которыми можно столкнуться, если есть говядину
и молочные продукты.

Приведенные тексты не нуждаются в комментариях. Обратим вни­мание
лишь на несколько «политически корректных» исправлений при­вычных слов.

Слова Snow White и Белоснежна политически некорректны в
обоих языках (и в английском, и в русском), потому что имеют white и бело- и
таким образом внушают расистскую идею, что «белый» — это хорошо, положительно,
а «черный» — плохо, отрицательно.

Вместо привычного very poor [очень бедный] в описании Джека
и его матери читаем very excluded from the normal circles of economic activi­ty
[исключены из сфер обычной экономической активности]. В дру­гой сказке вместо
very poor приводится обычный политически коррект­ный вариант — very
economically disadvantaged [экономически ущем­ленный].

В сказке о трех козлятах самый маленький (the smallest)
описывает­ся так: this goat was the least chronologically accomplished of the
siblings and thus had achieved the least superiority in size [этот козленок
хроноло­гически был наименее развитым из всех братьев и поэтому не добился
преимущества в размере]». Некрасивые сестры Золушки были differently visaged
[нестандартной внешности], а красивая Белоснежка описана по законам «недооцен­ки»
— understatement: not at all unpleasant to look at [вовсе не непри­ятная на
вид]. И в корзине у Красной Шапочки, разумеется, не было политически
некорректных пирожков и масла. Это была a basket of fresh fruit and mineral
water [корзиночка с фруктами и минеральной водой] по вполне очевидным причинам,
которые Красная Шапочка не преми­нула объяснить бабушке: Red Riding Hood entered
the cottage and said: «Grandma, I have brought you some fat-free, sodium-free
snacks» [Красная Шапочка вош­ла в дом и сказала: «Бабушка, я принесла тебе обез­жиренные
гостинцы, не содержащие нитратов»].

Политическая корректность как направление развития языка
вызывала много вопросов, критики, сомнений. Бесспорно, что в живом языке все
попыт­ки создать стилистически нейтральные «заповедни­ки» разбиваются о
способность слов приобретать в новых условиях новые коннотации, часто негатив­ные.

Своеобразный эксперимент такого рода был про­делан в
лингвистической школе профессора 0. С. Ахмановой, выдающегося советского
лингвис­та международного уровня. В лингводидактических и лингвопрагматических
целях О. С. Ахманова и ее ученики (к числу которых автор этих строк с гордо­стью
принадлежит) разработали учебный вариант английского языка — «The English We
Use». Принципы выделения этого варианта представ­лены в известной книге 0. С.
Ахмановой и Р. Идзелиса «What is the English We Use?»20, в докторской
диссертации И. М. Магидовой 21 и в мно­гочисленных диссертациях и публикациях
членов лингвистической школы Ахмановой.

В качестве предмета изучения английский язык как иностранный
представлен двумя разновидностями: 1) The English We Speak About, то есть тот
английский язык, который ориентирован на навыки узнавания (recognition skills)
— чтение и восприятие на слух; 2) The English We Use — английский язык,
направленный на развитие навыков речепро­изводства (production skills) — письмо
и говорение. В основе этого варианта учебного английского языка
(прагмалингвистического стиля, по терминологии И. М. Магидовой) лежат
моделированные тексты. Мо­делированный текст — это такой текст, из которого, по
научно разра­ботанным принципам, изъято все, что не может быть скопировано, зау­чено
и употреблено иностранным учащимся; в нем каждое слово, каж­дое словосочетание,
каждая грамматическая форма (а в устном виде — каждый звук) — образец для
подражания, то есть язык представлен в самой чистой и правильной с точки зрения
современных норм форме. Эти два основных «подвида» — язык, о котором мы
говорим, и язык, на котором мы говорим, — коррелируют соответственно с двумя
основными функциональными стилями (художественным и научным), отра­жающими две
важнейшие функции языка — воздействие и сообщение.

The English We Use, «английский, который мы употребляем», —
это учебный вариант английского как иностранного, это абсолютно нейт­ральный
стилистически, научно стерилизованный, «безопасный» для иностранцев язык
учебников, лингафонных курсов и т. п., нацеленных на обучение активному
владению языком, на производство речи — ус­тной и письменной. В 70-80-е годы
кафедра английского языка фило­логического факультета МГУ издала множество
учебных пособий по лингвистике и общей филологии, написанных на этой разновидности
языка. Идея, как и в случае с политической корректностью, была абсо­лютно
правильная, благородная (уберечь учащихся от глупых и слож­ных ситуаций, в
которые можно попасть, взяв за образец английский, который мы должны понимать,
о котором мы, иностранцы, можем и дол­жны говорить, но не использовать его в
собственной речи), научно обо­снованная, но живой язык сломал рамки
заповедника. Стилистически выверенные, абсолютно нейтральные фразы стали
превращаться в ко­довый язык кафедры, обросли коннотациями, их употребление
стало производить нарочитый, часто комический эффект.

Особо избитые, ключевые фразы типа «the problem has not
received all the attention it deserves» [проблема не была исследована с долж­ным
вниманием], произносимые с одинаковой заученной интонацией, стали вызывать
иронию, усмешку, восприниматься как развлечение, тай­ный общий код. Это отнюдь
не означает, что нужно отказаться от идеи, поскольку идея — правильная. Это
означает, что ее надо модифициро­вать, представить более гибко, не загоняя
лексику в жесткие рамки «за­поведника», соблюдая чувство меры и не ускоряя
внедрение новых форм.

Политическая корректность языка направлена на то, чтобы
обере­гать права и достоинства индивидуума, и поэтому нельзя допустить, что­бы
она себя дискредитировала крайностями или выродилась в свою противоположность,
став средством лакировки, завуалирования вся­кого рода человеческих проблем,
красивой упаковкой горького, гряз­ного, гнилого продукта. Такого рода обвинения
в адрес политической корректности уже формулируются в общественной и научной
прессе. По словам С. С. Аверинцева, Умберто Эко считает политическую коррект­ность
главным врагом толерантности сегодня.

В результате постоянного интереса к человеческой личности
как Центру западной идеологии, на который направлены усилия и полити­ки, и
экономики, и культуры, английский язык и добрее, и гуманнее, и вежливее к
человеку, чем — увы! — русский язык. С нашей идеологи­ей коллективизма и
игнорирования индивидуализма (само это слово имеет в русском языке негативные
коннотации) трудно ожидать чего-то другого. Русский язык, как правило, не
обременяет себя соображе­ниями гуманности и чуткости по отношению к отдельному
человеку.

Так, мой ровесник и коллега, профессор истории из США Питер
Запп, получил по достижении определенного возраста так называемый golden
passport — «золотой паспорт», дающий ему «за выслугу лет» много мо­ральных и
материальных льгот. Я в возрасте 55 лет также получила ана­логичный документ —
пенсионное удостоверение, первая строчка ко­торого извещает всех интересующихся
этим документом: «пенсия на­значена по старости». Этот документ тоже
предоставил мне много льгот (бесплатный проезд на общественном транспорте по
Москве, например), но прямота формулировки и полное отсутствие всякого намека
на по­литическую корректность надолго испортили настроение.

Еще пример. В МГУ пересматривались зарплаты и должности
сотруд­ников. В результате этой кампании моя коллега, работавшая на истори­ческом
факультете МГУ старшим редактором, получила должность «ис­торика третьего
разряда». Увеличение зарплаты ее мало утешило: не­корректное название новой
должности («третий разряд» звучало как «третий сорт») огорчило ее до слез.

Английский язык проявляет заботу о человеке, избегая
«негативных» антонимов в парах: good — bad [хорошо — плохо], present — absent
[присутствовует — отсутствует]. В старейшей и известнейшей школе английского
языка как иностранного International House при проверке письменных работ
учащихся антонимом слова good стало не bad, как можно было ожидать, а словосочетание
to think about [подумать о], после чего перечислялись недостатки работы. В
таком психологически тон­ком деле, как преподавание иностранных языков, нужно
быть особен­но внимательными и чуткими к учащимся, чтобы не отпугнуть их от
пред­мета изучения, не углубить неизбежных комплексов, чувства неуверен­ности и
страха при вступлении на территорию чужого языка, чужой куль­туры, чужого мира.
Приглашение подумать о, to think about ободряет идти дальше по трудному пути.

В англоязычных официальных документах: протоколах разного
рода заседаний комитетов, ассоциаций, конференций — после перечисле­ния
участников под словом present, соответствующего русскому присут­ствовали,
вместо ожидаемого absent ‘отсутствовали’ употребляется «ан­тоним» apologies, то
есть ‘прислали извинения в связи со своим отсут­ствием’. Даже если Вы не
прислали никаких извинений и вообще про­игнорировали это заседание, английский
язык представит Вас макси­мально вежливо и культурно.

Русский язык такого уровня изящества еще не достиг, хотя
«влияние Запада» (на этот раз, для разнообразия, благоприятное) уже дает о себе
знать. Так, говоря об отзыве оппонента на защите диссертации, доцент факультета
иностранных языков Е. В. Маринина сказала: «В отзыве были отражены и
позитивные, и спорные стороны моей работы», избежав очевидного антонима
негативные.

Русский язык советского времени, отражая идеологию полного
под­чинения интересов отдельного человека интересам коллектива, не снис­ходил
до выражения заботливого, теплого отношения к человеку. От­ношения учитель —
ученик, врач — пациент, офицер — солдат тради­ционно строились на приказах,
командах, предполагающих беспрекос­ловное выполнение. Приведу только один
пример. В студенческом ка-

пустнике филологического факультета МГУ в 60-е годы была сцена
об­суждения школьного урока методистом — руководителем студенческой
педагогической практики:

практикантка. Ну как?

методист. Хорошо!

практикантка. А мне так страшно было!

методист. Только говорить школьникам «спасибо» и «пожалуй­ста»
— непедагогично.

В «женском вопросе» русский язык, до которого пока не
добрался феминизм, все еще стоит на позициях «мужского шовинизма»: мужчи­ны в
русском языке женятся или берут в жены, а женщины — выходят замуж, то есть
прячутся за мужа.

Постсоветский русский, разумеется, претерпевает радикальные
из­менения, в первую очередь в связи с радикальной переменой идеоло­гии (см.
следующую главу). Однако «политическая корректность» как мощное языковое
движение еще только зарождается и пока что раз­вивается по линии эвфемизмов. Так,
аборт рекламируется как преры­вание беременности. Горьковские босяки были
вытеснены в 20-30-е годы бездомными и беспризорниками, затем эти слова выпали
из обо­рота вместе с явлением, ушедшим из жизни, а в постсоветской России,
когда явление не просто вернулось, а расцвело пышным цветом, вошел в
употребление милицейский термин бомж (сокращение от без опреде­ленного места
жительства) и производные от него бомжиха, бомжевать и т. п.

Итак, сопоставление двух языков отчетливо демонстрирует
подчер­кнутую вежливость, заботливое, чуткое отношение к человеку со сто­роны
английского языка, и игнорирование, в соответствии с противо­положной
идеологией, этого аспекта со стороны русского языка.

Однако изучение более обширного материала английского языка
в этом плане раскрывает подлинные корни и идеологии, и соответствую­щей реакции
языка. В подавляющем большинстве корректность анг­лийского языка вызвана
коммерческими мотивами. В центре идеоло­гии Запада оказывается, таким образом,
человек, рассматриваемый как потенциальный клиент, покупатель, пассажир,
абонент. И этого клиен­та (покупателя и т. д.) надо привлечь, обласкать, не
спугнуть, побудить сделать, купить, продать то, что нужно компании, магазину,
организа­ции.

Это коммерческая корректность и коммерческая забота о челове­ке-клиенте.
В этом вопросе английский язык достиг высокого мастер­ства. Так, пассажиры
разных видов транспорта делятся на 1) first class [первый класс] — это
престижно, первый класс возвышает человека в собственных и чужих глазах; 2)
business (dub) class [бизнес-класс (клуб)] — тоже избранные, но рангом чуть
пониже, и билеты, соответ­ственно, дешевле; 3) все остальные, но, конечно, не
второй класс. Второй класс вообще не существует. Клиенту не нравится быть
человеком второго класса или сорта. Поэтому у пассажиров самолета не первый и
не бизнес-класс называется economy class [экономический класс] (экономным быть
не зазорно, даже похвально), а у пассажиров железнодо­рожного транспорта —
standard class [стандартный класс]. Standard — это хорошо, это, как все,
стандартно. Однако в самолете, чтобы не за­деть чувств пассажиров непервого
класса и не потерять клиентов, на салоне первого класса пишут: First cabin
customers [Пассажиры первого класса].

Для того чтобы привлечь, а вернее, не оттолкнуть покупательниц
больших размеров, владельцы и директора магазинов проявляют изоб­ретательность
в придумывании приятных, комплиментарных, привле­кательных вывесок: BIB —
сокращенно от Big Is Beautiful [Большое — это великолепно]; Renoir Collection
[ренуаровская коллекция]. Все точ­но продумано: ренуаровские женщины — розовые,
нежные, приятно округлые. «Рубенсовская коллекция» звучала бы гораздо менее при­влекательно.

Телефонный тариф классифицируется также с учетом «чувств»
кли­ента. Он может быть cheap [дешевый]. Это хорошо для клиента, выгод­но,
клиент доволен. Следующий разряд — дороже — называется все тем же удобным
нейтральным словом standard [стандартный]. Наконец, максимальный по дороговизне
разряд должен был бы, как антоним cheap, называться expensive [дорогой]. Но,
разумеется, это коммерчес­ки некорректно, слишком прямо, слишком «в лоб». И
самое дорогое те­лефонное время называется peak [пик].

Стиральные порошки продаются в трех упаковках: small
[маленькая], medium [средняя], но вместо пугающего large [большая] используется
гораздо более «корректное» и приятное слово family [семейная] или Jumbo
[Джамбо] — по имени милого мультипликационного слоненка.

Даже зубные щетки продаются очень деликатно: for small teeth
— для маленьких зубов, for standard teeth — для стандартных зубов, а боль­ших
зубов у носителей английского языка не бывает — это не соответ­ствует
представлениям о красоте лица, поэтому следующий, последний размер называется
for regular teeth — для обычных, нормальных, пра­вильных зубов, именно так
переводится слово regular.

И сигарет не бывает ни big, ни large — ни больших, ни
крупных раз­меров. Это было бы как-то слишком прямолинейно. Сигареты бывают
King size — королевского размера.

Все слова, которые могут привлечь покупателя при описании
това­ра: натуральная кожа — real, genuine, natural leather, при описании обуви
или одежды обязательно будут упомянуты. Однако не натураль­ная кожа только
по-русски так будет называться: искусственная, син­тетическая, кожезаменитель.
Английский язык не допускает ни artificial, ни synthetic. Антоним натуральной
кожи даже и не переводит­ся на русский язык: man-made — буквально ‘сделанный
человеком’.

Русские продукты маркированы без всякой коммерческой коррект­ности:
Годен до и дальше дата. И подразумевается: а потом — негоден. И покупатель не
купит этот продукт на следующий день после срока годности. Английский язык
выражается очень аккуратно и не так кате­горично: Best before [Лучше всего
употребить до] — и дата. Но это —

best, превосходная степень, не исключающая годности, когда
better [лучше], сравнительная степень, а потом еще некоторое время может быть
просто good [хорошо] — положительная степень.

Итак, повышенная корректность английского языка, его
вежливость и заботливое отношение к индивидууму обусловлены следующими фак­торами:

1) высоким уровнем социальной культуры и хорошими традициями
общественного поведения;

2) идеологией и менталитетом общества, провозгласившего
культ отдельной личности и устоев ее индивидуального мира (privacy) — в
противоположность идеологии Советской России, сосредоточенной на общих
интересах народа, коллектива;

3) коммерческим интересом к человеку как к потенциальному
кли­енту.

Знание социокультурного, идеологического компонента
чрезвычай­но важно для изучающих иностранные языки, для правильной и эф­фективной
речевой коммуникации. Так, например, для русского мента­литета характерно
нормальное отношение к людям, определенная ис­кренность реакций,
эмоциональность, сентиментальность.

В результате на самый распространенный вопрос общения: How
are you? [Как поживаете?] русскоязычный, изучающий английский язык, как
правило, начинает давать подробный, часто пространный ответ, описы­вая свое
здоровье, семейные обстоятельства, успехи или неприятности на работе, в то
время как английский язык, в соответствии с требовани­ями культуры,
национального характера и менталитета, допускает прак­тически только один
ответ: «Fine, thank you [Спасибо, хорошо]», даже если говорящий глубоко
несчастлив или на пороге смерти. How are you? — пустая формула общения, за ней
не стоит реальный интерес к личности собеседника, это формальное признание
контакта.

Без знания культурно-речевых традиций каждого из народов и
каж­дого из языков межкультурная коммуникация не происходит, а имеет место
конфликт культур. Иностранцы недоумевают: зачем эти простран­ные ответы
русских, русские обижаются на пренебрежение иностран­цев. Вот как объясняет эту
коллизию А. В. Павловская: «Чувство брат­ства и коллективизма породило
множество других особенностей наци­онального характера русских. Отношения между
людьми в России но­сят неформальный характер, и понятие дружбы ценится очень
высоко. Будьте готовы к тому, что на обычный вопрос „как дела?» вы
получите от русского знакомого подробный отчет. Формальность иностранцев в
Данном случае часто обижает русских. Г. Волчек, известный режиссер московского
театра „Современник», рассказывала, как, находясь в Америке, она провела
своеобразный эксперимент. На вопрос „How are you?» Поспешно выпалила: „У
меня муж утопился». На что услышала обычное »Рада слышать». Важна не
столько достоверность истории, сколько сам факт обиды известного человека,
много путешествующего за границей, образованного и начитанного, но реагирующего
на ситуацию в соответствии с особенностями русской традиции» 22.

Русский язык более прямолинеен и категоричен, поэтому изучаю­щие
английский язык обычно совершают социокультурную ошибку, ре­гулярно пользуясь
словосочетанием of course [конечно]. По-русски это звучит вполне приемлемо и
энергично как ответ на вопрос, просьбу и т. д. Для англоязычного общества of
course — слишком категорично и имеет обидные оттенки: это так очевидно, неужели
вы этого не пони­маете, неужели вы такой глупый, необразованный. Нужно быть
очень осторожным с of course: социокультурные ошибки, напоминаем, воспри­нимаются
гораздо более болезненно, чем собственно языковые.

Формальная вежливость — ярко выраженная черта англоязычного
общества. На простой вопрос: «Tea or coffee? [Чаю или кофе?]» нельзя ответить
просто «Tea [Чаю]», нужно обязательно всегда добавлять please: «Tea, please
[Чаю, пожалуйста]». «Black or white? [Черный или с моло­ком?]» — «Black, please
[Черный, пожалуйста]». В отрицательном от­вете надо добавить thank you
[спасибо], но не пускаться в разъясне­ния. Например, на вопрос: «Sugar?
[Сахар?]» надо ответить: «No, thank you [Нет, спасибо]». Это будет абсолютно
по-английски: коротко, ясно и вежливо. Ответ же: «Thank you, but I don’t eat
sugar. They say, it is harmful [Спасибо, я не употребляю сахар. Говорят, это
очень вредно]», несмотря на грамматическую и лексическую правильность, совершен­но
не приемлем с точки зрения культуры и менталитета.

В проблемах межкультурного общения нет мелочей.

.

Назад