ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
8. Отношение Виссариона к религиозным институтам
.
8. Отношение Виссариона к религиозным институтам
“Слово Виссариона” уделяет много внимания характеристике
новой религиозной организации и требованиям, предъявляемым в ней к верующим.
При этом Церковь Последнего Завета противопоставляется традиционной христианской
организации с её институтами священнослужителей и монашества.
Священнический статус лишен, по существу, смысла и значения,
поскольку “каждый, независимо от имени своего, способен познать наибольшие
глубины духовного, поскольку Истина открывается для вас в равных условиях” [Кн.
обр. 33:72-73]. У священника не может быть прерогатив на получение
божественной благодати и передачу ее посредством специальных обрядов мирянам.
Благодать, как река, перетекает от одного рядового верующего к другому через прямые
контакты их душ, поэтому они не нуждаются для ее получения в посредничестве
церкви и ее священнослужителей.
Отношение Виссариона к монашеству двойственное: с одной
стороны, он признает его так называемые исторические заслуги и говорит, что оно
“исполнило важную миссию в становлении духовности многих народов” [B. 152], но,
с другой стороны, он решительно отвергает смысл и значение религиозного статуса
монашества, которому по традиции приписывается большая роль в духовном
совершенствовании постриженика, в спасении его души и заступничестве за мирян.
Аргументы здесь те же, что и при отрицании преимуществ священства в религиозной
активности.
Помимо этого речь идет об осуждении монашеского
затворничества, изоляции и ухода от мира, поскольку это “не позволяет полностью
расцвесть душе человеческой, ибо мирское житие есть те уступы, преодолением
которых формируется духовная сила человека” [В. 152]. Однако данный аргумент
еще не главное возражение против монашества, т.к. скорее носит светский
характер, указывая на необходимость нравственно-психологического формирования
личности в борьбе с повседневными трудностями жизни. Главный недостаток
монашества, по Виссариону, заключается в его устраненности от благих дел,
которые можно творить только находясь в гуще жизни, а не в затворе от нее.
Благие дела носят реальный, а не умозрительный характер, это “деяния плоти”,
благодаря которым только и происходит очищение грехов [В. 149], а вовсе не
посредством “монашеских подвигов”.
Третье возражение против монашества касается его ухода “от
предначертанного Творцом жития” — брачного и семейного союза. “Полный
расцвет души человеческой происходит в созидании гармонии между мужским и
женским началом. Ибо всё, чем вы наделены от Земли-Матушки и от Отца Небесного,
д’олжно привести в гармоничное звучание” [В. 152].
В конечном счете монашество как особый религиозный институт,
обладающий, по традиции, высоким сакральным статусом и имеющий важное
сотериологическое значение, отвергается потому, что для Церкви Последнего
Завета характерна, как мы говорили уже выше, особая модификация религиозности,
которая исключает полярное противопоставление небесного и земного миров,
отвергает безнадежную греховность человечества и, как следствие этого, не
нуждается для своей реализации и воспроизводства в особой категории молельщиков
и религиозных подвижников, традиционно представленных монашеским корпусом.
Таким образом, Виссарион отвергает традиционное деление верующих на мирян и
клир и приходит к догмату о “всеобщем священстве”, утвердившемся в протестантизме.
Виссарион настойчиво подчеркивает равенство людей перед
Богом и подробно разъясняет их одинаковые возможности в духовном (религиозном)
совершенствовании независимо от “занимаемой ступени в духовном мире” [Кн. обр.
36:16], т.е. отвергает наличие у священников преимуществ в приобщении к
божественной истине и в получении благодати. “В постижении истин Божиих меж
человеков не может быть авторитетов” [Кн. обр. 36:3]. Каждому дана возможность
постижения божественной мудрости, каждому предопределен путь духовного
совершенствования, который должен пройти именно он, и никто другой. В этом
божественном предопределении учтена индивидуальность человека. Поэтому
неправильно выделять из своей среды ведущего в постижении духовных истин. Такой
человек не может быть свободен от ошибок. Если же довериться его руководству,
то это будет аналогично тому, что слепой поведет слепого и оба упадут в яму
[Кн. обр. 35:19-26:36:11-19]. Спорные вопросы следует решать самим, не прибегая
к авторитету рядом стоящего человека [Кн. обр. 34:32].
Несмотря на все эти заявления об абсолютном религиозном
равенстве людей как “чад Божиих”, Виссарион допускает отступления от него ввиду
того, что Церковь Последнего Завета является не чисто религиозным объединением,
а хозяйственно-бытовой общиной верующих. Поэтому он говорит о всё ещё
сохраняющейся “необходимости определенного совместного жития” и “необходимости
выделить ведущего” [Кн. обр. 36:29-30]. Общинное житие должно основываться на
едином для всех законе, не ущемляющем индивидуальность отдельных членов общины
[Кн. обр. 36:35-39]. Неизбежно появление лица, ответственного за общее дело,
которому следует полностью доверять и которому принадлежит решающее, последнее
слово, подлежащее смиренному исполнению [Кн. обр. 36:40-46]. Если же оно
расходится с “истиной Божией”, то не подлежит исполнению. В таком случае
надо указать на ошибку, но при этом не злословить. Любого ведущего можно легко
заменить на более способного из числа ближних [Кн. обр. 36:47-63].
Становление обрядности в Церкви Последнего Завета ещё не
завершено, поэтому нет четко установленного канона и его подробных пояснений.
Тем не менее на основании “Слова Виссариона” и сообщений очевидцев можно
составить вполне определенное представление о специфических чертах ритуалов,
обрядов и символов, используемых в этом новом религиозном движении. Важнейшие
из них следующие: а) определяющее влияние на обрядность некоторых
особенностей вероучения Церкви Последнего Завета; б) второстепенное
значение обрядности в сравнении с первоочередностью “благих дел”;
в) изменение смысла и значения традиционной христианской обрядности и
символики; г) введение новых, нетрадиционных обрядов.
Действительно, все высказывания Виссариона о традиционной
христианской обрядности (сосредоточенные в основном в разделе “Встречи”), а
также об особенности новых ритуалов отражают свойственный вероучению Церкви
Последнего Завета универсализм и признание определенной роли разума в
религиозном развитии человека. Говоря о божественном предопределении к
объединению всех религий в единой универсальной вере, Виссарион не отвергает
существующее многообразие религиозных обрядов, а допускает целесообразность
каждого из них. Все они могут оказаться приемлемыми, если увидеть в их
разнообразии существенное единство, наподобие “прекрасного разнообразия цветов
на поляне, питаемых одной влагой” [В. 135]. Поэтому для Виссариона “все
ритуалы, кои есть на Земле-Матушке и кои устремлены к Богоугодному, есть
истина. Вы можете исполнять любой из сих ритуалов, какой покажется ближе вашему
сердцу” [В. 135].
Универсализм вероучения Виссариона наиболее отчетливо
проявился в требовании совершать новую, единую молитву, призванную объединить
всех людей независимо от вероисповедания, а также участвовать в особом ритуале
под названием “Магический круг”.
Переосмысливая традиционные христианские обряды и символику,
Виссарион ссылается на роль разума, сознания в человеческом поведении. Так он
допускает крещение “только в сознательном возрасте, ибо человеке сам призван
решиться сделать для себя выбор” [В. 143], “только в том возрасте, когда чадо
осознает принимаемую на себя ответственность” [В. 144].
Признавая значение религиозных обрядов, Виссарион
расценивает их, однако, не очень высоко: они нужны, но, по существу, не
обязательны. Ведь “обряд есть то, что способно укреплять восходящего, но не
есть само Восхождение. Суть Восхождения заключается в практическом исполнении
заповедей Господних” [В. 135]. Виссарион настаивает на “первостепенности
сотворения дел благих, ибо ритуал призван помочь восходящему, но не заменить суть
Веры” [В. 147].
Виссарион переосмысливает традиционное значение
христианского креста, считая, что он возник не как символ распятого на Голгофе
Бога, и поэтому отвергает правомерность изображения на кресте распятого Христа.
Виссарион не отвергает икон, говорит о большом их значении в
историческом прошлом, но считает, что сейчас не следует им поклоняться,
поскольку поклоняться надо “только Богу живому” [В. 142]. В этом он
следует библейской заповеди о несотворении кумиров, о недопустимости отношения
к иконе, как к идолу. Однако тут же заявляет о правомерности видеть в ней
фетиш, наделенный магической силой: “Ежели икона сотворена с молитвою и благим
трепетом в сердце, то… она будет источать Божественный Свет, который будет
укреплять ослабевших” [В. 142]. А как известно, фетишизм (вера в
магическую силу священных предметов) является исторически более ранней формой
религиозного поклонения, чем почитание идолов — священных изображений
животных или людей. Таким образом, отношение к иконе не получило здесь позитивного
развития, а, наоборот, явилось рецидивом еще более глубокой языческой
древности, чем та, с которой пытался бороться Моисей в своем Десятисловии.
Переосмысливается и обряд крещения, которое должно означать
не приобщение неофита к определенной конфессии, а вступление “на Единый Путь
Любви, открытый Богом всему роду человеческому” [В. 143]. В Церкви
Последнего Завета совершается “новое крещение” единой верой, даже если человек
ранее уже был крещен в каком-нибудь другом религиозном объединении.
Виссарион настаивает на том, что молитва и исповедь не
освобождают от содеянного греха [Кн. осн. 2:77], а священник не имеет права на отпущение
грехов [В. 149]. “Очищение грехов происходит исключительно благодаря деяниям
плоти” [В. 148], что лишний раз свидетельствует о том, что в Церкви Последнего
Завета “благие дела” ставятся неизмеримо выше ритуально-обрядовой практики.
По свидетельствам людей, побывавших в религиозной общине
Виссариона, ей свойственна в основном нетрадиционная обрядность. При крещении,
которое совершается в “земле обетованной”, новообращенным вручаются пояс и
специальная лента, Виссарион освящает предназначенные им для ношения крестики
при этом неважно какие: православные, католические или выструганные из дерева
собственными руками и по своему проекту.
Главным ритуалом является “магический круг”: верующие,
взявшись за руки, в сопровождении специально подобранной музыки совершают
определенные движения. Говорят, что под воздействием этого магического обряда
иные падают без чувств и их относят в сторону.
Видимо, всё зависит от целевой установки собравшихся на
проведение этого ритуала: подобные круговые движения издавна практикуются в
ритуальных целях в различных религиозных объединениях (в некоторых
суфийских орденах, у шейкеров, в группах Гурджиева), однако экстатический
подъем настроения во время этих действий не обязательно приводит к столь
эффектным демонстрациям.
Итак, на основании рассмотренных особенностей религиозной
практики в Церкви Последнего Завета и высказываний Виссариона относительно роли
и значения священнослужителей и монахов, можно сделать вполне определенные
выводы о типе данного религиозного объединения. Говорить о наличии церковного
института здесь нет никаких оснований: Виссарион настоятельно подчеркивает, что
отсутствует необходимость в посредниках между мирянами и Богом для получения
ими даров благодати и достижения спасения. Так что слово “Церковь”, стоящее в
названии новой религиозной организации следует понимать в ином смысле: не как
указание на существование религиозного института с аналогичным названием, а в
значении, принятом у первоначальных христиан, которые именовали экклезиями
(греч. ekklesia — церковь) свои религиозные группы и общины.
Организация Виссариона не является и религиозным культом,
поскольку в ней религиозное спасение не определяется ни процессом
спиритуального совершенствования, ни практикой богопоклонения. Однако все
говорит о том, что перед нами хилиастическая секта сторонников
религиозно-утопического учения о втором пришествии Христа и его тысячелетнем
царстве. Они верят, что это царство утвердится в земной действительности, а не
в потустороннем мире, и поэтому их религиозная община нацелена на создание в
минусинской тайге совершенного хозяйственно-бытового объединения под названием
“Город Солнца”. Оно должно стать прообразом и предтечей, своего рода сакральной
моделью грядущего справедливого и счастливого общества. Об этом идеальном строе
будущего веками мечтали угнетенные массы всего мира, десятилетиями советские
люди верили в светлое коммунистическое будущее, но после развала Союза, в
обстановке глубочайшего экономического и социального кризиса у определенной
части россиян эти надежды трансформировались в религиозно-утопические
устремления. Хилиастическая община Виссариона стала мистическим артефактом этих,
вновь живших с особой силой, настроений.
.
