ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
1. Истоки и принципы
.
1. Истоки и принципы
Теория биологической эволюции, разработанная в трудах Ч.
Дарвина, Г. Спенсера, А. Уоллеса, Т. Хаксли, произвела колоссальное впечатление
на современников. Естественно, что научное событие такого масштаба не могло не
затронуть сферу социальных наук. С середины XIX в. принципы теории эволюции
энергично вторгаются в самые разнообразные области социального знания – от
экономики и государствоведения до лингвистики, где известный немецкий лингвист
Август Шлейхер делает одну из первых попыток применения теории Дарвина вне
биологии.
В Англии, помимо Г. Спенсера, систематически применявшего
свою эволюционную теорию к социальной жизни, Уолтер Беджгот, известный
экономист, социолог и публицист, стремился распространить принципы дарвинизма
на изучение социально-исторических процессов. Обоснованием и пропагандой
подобных идей во Франции занималась французская писательница, автор трудов в
области философии, социологии и политической экономики Клеманс Руайе
(1830–1902). В США, где Спенсер к концу XIX в. был властителем дум, его идеи
были, в частности, ассимилированы Л. Уордом и Ф. Гиддингсом, не говоря уже о
таком ортодоксальном спенсерианце, как Уильям Самнер. В Германии в 1900 г.
Йенский университет объявил конкурс научных работ на тему “Чему учат нас
принципы теории происхождения видов в отношении внутриполитического развития и
законодательства государства?” Первое место на этом конкурсе заняла работа
Вильгельма Шальмайера “Наследственность и отбор в жизни народов”.
В целом ключевые понятия теории биологической эволюции:
“естественный отбор”, “борьба за существование”, “выживание сильнейшего” –
стали в какой-то мере характерными для всей социальной науки второй половины
XIX в. Поэтому социальный дарвинизм выступил не только и не столько как особое
направление, сколько как определенная парадигма, проникшая в разные направления
социологической мысли. Кроме уже упомянутых, в разное время и в разной степени
под влиянием этих идей находились столь различные социологи, как К. Маркс, Г.
Тард, А. Лориа, Ж. Ляпуж, Э. Ферри, Г. Зиммель, Т. Веблен и др. Даже ученые,
весьма далекие от собственно социального дарвинизма или откровенно враждебные
ему, нередко находились под его влиянием и использовали его категории. Даже
Эмиль Дюркгейм, несмотря на свой радикальный антиредукционизм в изучении
социальных явлений и акцент на роли социальной солидарности, рассматривал
разделение общественного труда как “смягченную форму” борьбы за существование.
Некоторые социологи были озабочены выявлением специфики
естественного отбора и борьбы за существование в социальном мире в отличие от
мира животных, но при этом оставались в рамках той же биолого-эволюционистской
парадигмы. Именно такое стремление обнаружить особенности человеческой борьбы
за существование пронизывает книгу итальянского социолога Анджело Ваккаро
“Борьба за существование и ее последствия для человечества” [1].
Но идеи борьбы за существование и выживания сильнейшего к
концу XIX в. выходят далеко за пределы науки и становятся популярными в
массовом сознании, публицистике, бизнесе, практической политике, художественной
литературе. Известно, что этими идеями были очарованы американские писатели
Джек Лондон и Теодор Драйзер (трилогия “Финансист”, “Титан”, “Стоик”).
Представители экономической элиты, магнаты бизнеса с удовольствием узнали из
теории эволюции (или, во всяком случае, пожелали ее так истолковать), что они
не просто самые удачливые, энергичные и талантливые, а, согласно закону
эволюции, зримое воплощение естественного отбора и победы в универсальной
борьбе за существование. “Соответственно для Рокфеллера было вполне в порядке
вещей заявлять, что “образование большой компании – это просто выживание
наиболее приспособленного”, а великолепия Американской розы можно достичь,
только пожертвовав первыми бутонами, которые вырастают вокруг нее. Для Джеймса
Хилла – утверждать: “Богатства железнодорожных компаний определяются законами
выживания самых приспособленных”. Или для Джорджа Херста сказать в сенате, в
котором так много было магнатов бизнеса, что в народе его прозвали “клубом
миллионеров”: “Я не очень знаком с книгами, я не очень много читал, но я много
ездил, видел людей и много чего еще. Накопив опыт, я пришел к выводу, что члены
сената – это те, кто выжил, это самые приспособленные”” [2, 191].
Было бы, однако, ошибочно видеть истоки социального
дарвинизма только в теории биологической эволюции и считать его простым
продолжением этой теории. Прежде всего, вопреки закрепившемуся за этим
направлением мысли выражению, сам Дарвин не был сторонником “социального”
дарвинизма, так же как и другие создатели “биологического” дарвинизма: А.
Уоллес и Т. Хаксли. С другой стороны, некоторые представители “социального”
дарвинизма были противниками дарвинизма “биологического” (например, Людвиг
Гумплович).
Необходимо отметить, что биологическому редукционизму,
присущему рассматриваемому направлению, предшествовал социальный редукционизм в
теориях биологической эволюции. В данном случае мы видим любопытный пример
“путешествия” понятий из сферы социального знания в естественнонаучное, и
обратно. Известно, что понятие “борьба за существование” Дарвин заимствовал у
английского экономиста Томаса Мальтуса (1766–1834). Затем уже, внедрившись в
теорию биологической эволюции, указанное понятие вновь вернулось в социальное
знание. При этом интерпретация “борьбы за существование”, разумеется,
претерпевала значительные изменения. Небиологические истоки понятия “борьба за
существование” свидетельствуют о том, что теория биологической эволюции в
известном смысле лишь актуализировала и вновь обосновала определенную и давнюю
традицию социальной мысли. Эта традиция восходит к формуле “homo homini lupus”
(“Человек человеку волк”), которую мы находим еще в пьесе римского комедиографа
III–II вв. до н. э. Плавта “Ослы”.
Новая теория биологической эволюции актуализировала старую
идею о ведущей роли конфликтов в жизни общества и во взаимоотношениях между
обществами; она дала новое обоснование этой старой идее. В разное время о
значении этого фактора размышляли Полибий, Ибн Хальдун, Никколо Макиавелли, Жан
Боден и многие другие. Для Томаса Гоббса состояние “войны всех против всех” –
естественное состояние человечества до возникновения общества (государства).
Последние обуздывают это состояние, выступая как устрашающая всех и тем самым
умиротворяющая сила. Общество (государство), по Гоббсу, – результат договора
между людьми, но этот договор может быть не только добровольным, но и
навязанным группой завоевателей [3].
Учение о диалектике, разработанное в немецкой классической
философии Кантом, Фихте, Шеллингом и особенно Гегелем, обосновывало роль
противоречий в качестве источника развития. Согласно Гегелю, противоречие
представляет собой “корень всякого движения и жизненности” [4,520]. П. Прудон,
отчасти опираясь на гегелевскую диалектику, рассматривал социальное развитие
как борьбу идей и систему противоречий, не разрешающихся диалектическим
синтезом и всегда заключающих в себе “положительные” и “отрицательные” стороны.
Французские историки-романтики Ф. Гизо, Ф. Минье, О. Тьерри, А. Тьер
подчеркивали ведущую роль классовой борьбы в историческом развитии, уходящей
своими корнями в борьбу “рас” победителей и побежденных.
Под влиянием этих историков, а также гегелевской и
прудоновской диалектики К. Маркс и Ф. Энгельс в “Коммунистическом манифесте”
провозгласили знаменитый тезис о том, что “история всех до сих пор
существовавших обществ была историей борьбы классов”, тезис, который впоследствии
Энгельс несколько смягчил, уточняя в позднейших изданиях “Манифеста”, что речь
идет лишь об истории, дошедшей до нас в письменных источниках, и оговариваясь,
что речь идет о всей прежней истории, “за исключением первобытного состояния”
[5, 424, прим. 2; 6, 208]. Маркс и Энгельс, доказывая антагонистический,
ожесточенный и бескомпромиссный характер классовых конфликтов, нередко
характеризовали их как своего рода военное противоборство и использовали при
этом соответствующую терминологию: “…Буржуазия не только выковала оружие,
несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это
оружие, – современных рабочих, пролетариев” [5, 430].
Биологический редукционизм в социальной мысли, опиравшийся
на теорию эволюции и получивший во второй половине XIX в. название “социальный
дарвинизм”, продолжил и усилил тенденцию, присутствующую в теориях
вышеназванных мыслителей. Наиболее общий признак социального дарвинизма –
рассмотрение социальной жизни как арены непрерывной и повсеместной борьбы, конфликтов,
столкновений между индивидами, группами, обществами, а также между социальными
движениями, институтами, обычаями, нравами, социальными и культурными типами и
т. п.
У некоторых социальных ученых, оставивших след в истории
социологии, этот признак проявился более ярко и отчетливо, чем у других. Их
можно рассматривать как главных представителей социал-дарвинистской школы.
.
