Ф. БЭКОН :: vuzlib.su

Ф. БЭКОН :: vuzlib.su

196
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Ф. БЭКОН

.

Ф. БЭКОН

Судьбы вещей поистине являются сестрами их природы. Ведь
понятие судьбы охватывает и происхождение вещей, и их суще­ствование, и их
гибель, равно как и упадок и возвышение, стра­дание и счастье, наконец, вообще
любое состояние индивидуума, которое, однако, за исключением каких-то
выдающихся индиви­дуумов (будь то человек, или город, или народ), вообще не под­дается
наблюдению и познанию. Но источником всех этих столь разнообразных состояний
индивидуумов является Пан 12, т. е. при­рода вещей, так что по отношению к
индивидуумам природные связи и нить Парок представляют собой по существу одно и
то же. Кроме того, Пан, по представлению древних, живет всегда под открытым
небом, Парки 13 же — в огромной подземной пещере, от­куда они внезапно, как
вихрь, налетают на людей: этот образ го­ворит о том, что природа и внешняя
сторона Вселенной открыты и доступны для взора, судьбы же индивидуумов скрыты и
неожи­данны. И если даже брать понятие судьбы в более широком смыс­ле, применяя
его решительно к любому факту, а не только к более или менее замечательному, то
и в этом смысле оно великолепно совпадает с понятием мироздания, ибо в природе
нет ничего столь незначительного, что не имело бы своей причины, и, с другой
сто­роны, нет ничего столь великого, что в свою очередь не зависело бы от
чего-то другого. Итак, сама мастерская природы в своем лоне и в своих недрах
производит все явления, большие и малые, в свое время и по определенному
закону. Поэтому нет ничего удивитель­ного в том, что Парки изображаются
законными сестрами Пана. Ведь Фортуна — дочь черни и привлекает лишь
несерьезных фи­лософов. Конечно же, Эпикур произносит не только безбожные, но
даже, как мне кажется, и совершенно безумные речи, когда го­ворит, что «лучше верить
мифу о богах, чем быть рабом судьбы» 14, как будто во Вселенной, подобно
острову в море, может существо­вать хоть что-нибудь, что было бы свободно от
естественной взаи­мосвязи вещей. Но дело в том, что Эпикур (как явствует из его
собственных слов), приспосабливая свою естественную филосо­фию к нуждам своей
этики и подчиняя ее им, не желал допустить ни одного теоретического положения,
которое могло бы подейство­вать угнетающе и болезненно на душу, нарушить и
поколебать знаменитую эвтимию («благодушие»), понятие, заимствованное им у
Демокрита. Поэтому, заботясь скорее о радостном состоя­нии духа, чем об истине,
он полностью освободился от тяготею­щего над людьми ига, отбросив прочь как
неизбежность судьбы, так и страх перед богами. Однако об отношении Парок и Пана
сказано вполне достаточно.

Мир (Пан) изображается с рогами — внизу, в основании, ши­рокими
и кверху заостренными. Но и вся природа образует собой своего рода заостренную
пирамиду. Действительно, индивидуумы, образующие основание природы, бесчисленны;
они образуют мно­гочисленные виды; в свою очередь виды объединяются в роды; эти
последние, поднимаясь к более общим категориям, постепен­но все теснее
стягиваются, пока наконец природа не соединяется как бы в одной точке; это и
обозначается пирамидальной формой рогов Пана. Нет совершенно ничего
удивительного и в том, что его рога достигают даже до неба: ведь самое
возвышенное в при­роде, т. е. общие идеи, в какой-то мере соприкасается с
божествен­ным. Поэтому и говорили, что знаменитая, воспетая Гомером цепь
естественных причин прикреплена к подножию престола Юпитера, поэтому же все,
кто занимался метафизикой и изучал вечное и не­изменное в природе, отвлекаясь в
какой-то мере от преходящих ве­щей, приходили одновременно с этим к занятиям
естественной тео­логией: до такой степени близок и естествен переход от вершины
пирамиды природы к вещам божественным.

Трудно найти более тонкий и верный образ, чем изображение
тела природы, покрытого волосами,— ведь это же лучи, которые исходят от
различных вещей. Действительно, лучи — это своего рода волосы или «шерстяной
покров» природы, ибо все в природе в большей или меньшей степени испускает
лучи. Особенно ясным это становится в зрительной способности, точно так же как
и во всяком проявлении магнетизма и вообще во всяком действии на расстоянии.
Ведь обо всем, что способно действовать на расстоянии, поистине можно сказать,
что оно испускает лучи. Но особенно длинны волосы в бороде Пана, так как лучи,
исходящие от небес­ных тел, и прежде всего от солнца, действуют на особенно
большом расстоянии и проникают повсюду, совершенно меняя, переделы­вая и
наполняя жизнью все не только на поверхности земли, но даже и под землей. Этот
образ оказывается еще более изысканным, если мы вспомним, что само солнце
кажется нам бородатым, когда его закрывает сверху облако и снизу из-под облака
пробиваются яркие лучи.

В высшей степени правильно и изображение тела природы, об­ладающего
двоякой формой (biforme), ибо тела высшей сферы отличны от тел низшей.
Действительно, первые благодаря своей красоте, равномерности и устойчивости
движения, а также своему господству над землей и земными вещами с полным
основанием изображаются в облике человека, ибо человеку по природе при­суще
стремление к порядку и господству. Вторые же вследствие своей беспорядочности,
неустойчивости движения и подчинения в большинстве случаев небесным явлениям
вполне могут удоволь­ствоваться образом бессловесного животного. Более того, та
же двоякая форма тела может олицетворять и взаимоотношение ви­дов. Ведь ни один
из существующих в природе видов не может рас­сматриваться как простой, но
всегда предстает как заимствующий что-то у другого вида и как бы слитый из двух
элементов. В самом деле, человек имеет что-то общее с животным, животное — с
рас­тением, растение — с неодушевленным телом, и по существу все обладает
двойственной природой и любая вещь оказывается ре­зультатом соединения
элементов высшего и низшего видов. Очень тонкой и остроумной является
аллегория, заключенная в образе козлиных ног и раскрывающая восхождение земных
тел к облас­тям атмосферы и неба, где они существуют как бы в подвешен­ном
состоянии и откуда они скорее падают, чем спускаются. Ведь коза —- животное
горное, она любит взбираться на крутые скалы и почти повисать над пропастью;
нечто подобное происходит уди­вительным образом и с вещами, казалось бы
принадлежащими к нижней сфере, что особенно ясно, когда мы наблюдаем облака или
метеоры. Поэтому Гильберт, написавший книгу о магните, основанную на
тщательнейших и обстоятельных эксперименталь­ных данных, имел немалые основания
высказать предположение о том, что, возможно, тяжелые тела на большом
расстоянии от Земли постепенно теряют способность падать.

Пан держит в руках два символа — гармонии и власти. Ибо
свирель из семи тростниковых трубочек достаточно ясно символи­зирует созвучие и
гармонию вещей или единство согласия и разно­гласия, возникающее в результате
движения семи планет. Ведь в небе нельзя обнаружить другие неправильные
движения или явные отклонения, за исключением движения семи планет. Эти отклонения
и блуждания в сочетании с устойчивым, посто­янным и неизменным по отношению
друг к другу положением звезд способны определять как устойчивость видов, так и
изменчивость индивидуумов. Ну а если на небе существуют все же и меньшие
планеты, которые, однако, нельзя обнаружить невооруженным гла­зом, или если на
небе происходят какие-то более значительные изменения, как это, например, можно
сказать о движении некото­рых комет в надлунном пространстве, то их, конечно,
можно пред­ставить в виде или совсем немой свирели, или издающей только время
от времени отдельные звуки: ведь они либо не оказывают на нас никакого
воздействия, либо лишь ненадолго прерывают гар­монию семитрубчатой свирели
Пана. Посох же является прекрас­ной метафорой власти, ибо пути, указываемые
природой, могут быть то прямыми, то окольными. Этот посох, или прут (virga),
изогнут именно в своей верхней части, ибо все, что совершает в мире
божественное провидение, осуществляется не прямо, а сложными и окольными
путями, так что внешний ход событий может порой показаться противоречащим их
подлинному смыслу, как это можно видеть на примере сказания об Иосифе,
проданном в Еги­пет 15, и на других подобных примерах. Да и все более или менее
разумные правители с большим успехом внушают и указывают на­роду то, что они
считают нужным и полезным для него, опять-таки не прямо, а исподволь, прибегая
к разного рода уловкам и околич­ностям. И даже в чисто естественных процессах
(хотя, пожалуй, это может показаться и удивительным) легче обмануть природу,
чем грубо подавить ее, и, таким образом, то, что осуществляется слишком прямо,
оказывается часто неудачным и приносящим вред самому же себе, тогда как
обходный и постепенный путь бывает и удобнее, и эффективнее. Очень удачна и
остроумна аллегория одежды Пана — накидки, сделанной из шкуры леопарда. Ведь
шкура леопарда пятниста. Но и небо усеяно звездами, моря — островами, земля
покрыта цветами, да и вообще почти все отдель­ные вещи обладают неоднородной
поверхностью, которая являет­ся своего рода «одеждой» вещи.

Говоря о занятиях Пана, трудно было найти более верную и
удачную аллегорию, чем сделав его богом охотников. Ведь любой акт природы,
любое движение, любое развитие есть не что иное, как охота. Ведь и науки, и
искусства «охотятся» за своими созда­ниями, человеческие замыслы преследуют
свои цели, да и все во­обще создания природы стремятся либо к тому, чтобы найти
пищу, либо к тому, чтобы получить какое-то удовольствие и наслаждение, потому
что каждый идет на охоту или ради добычи, или для соб­ственного удовольствия,
прилагая к этому все свое умение и все силы:

Львица за волком бежит свирепая; волк за козою,

А за китисом бегут цветущим блудливые козы 16.

Но Пан является также и вообще богом всех сельских жите­лей,
ибо именно они живут по природе, в то время как в городах и дворцах природа
почти уничтожена ростом цивилизации, так что слова поэта любви, сказанные о
римской девушке, можно при­менить и к природе, имея в виду одинаковый результат
влияния культуры:

Дева себя лишь наименьшая часть 17.

О Пане говорят, что он прежде всего господствует над го­рами,
ибо именно в горах и на возвышенных местах раскрывается природа, становясь
более доступной и открытой для созерцания и изучения. Пан, как было сказано,
второй после Меркурия вестник богов. Это поистине божественная аллегория,
потому что вслед за словом божьим сам образ Мира является провозвестни­ком
божественного могущества и мудрости. Об этом говорит и божественный поэт:
«Небеса повествуют о славе господа, и твердь небесная указывает на творения рук
его» 18. Пана услаждают нимфы, т. е. души, ибо души живущих — это услада мира,
а он с полным основанием считается их пове­лителем, ибо каждая из них следует
за своей природой, как за вождем: в беспрерывном движении, в бесконечном
разнообразии фигур они танцуют и ведут вечные хороводы вокруг него. Один из
новейших философов очень тонко и удачно свел все способности души к движению и
указал на небрежность и поспешность неко­торых из древних философов, которые,
рассматривая только па­мять, воображение и рассудок, опрометчиво упустили из
виду спо­собность мышления, которой принадлежит первое место среди всех
способностей души. Ведь и тот, кто помнит или просто пытается вспомнить,—
мыслит, и кто воображает — равно мыслит, и кто рассуждает — тоже мыслит.
Наконец, подчиняясь ли наставле­ниям чувств или же собственной воле,
осуществляя ли функции интеллекта или же функции аффектов и воли, душа как бы
танцует под музыку мышления, и это и есть та самая пляска нимф, о кото­рой
говорится в мифе. Пана постоянно сопровождают сатиры и силены, т. е. старость и
молодость. Ведь всему на свете присущ и возраст веселья и резвости, и возраст
неторопливости и пьян­ства, и пристрастия обоих этих возрастов могут иной раз
показать­ся мудрому человеку даже смешными и безобразными, подобно какому-нибудь
сатиру или силену. Очень глубокий смысл зало­жен в образе панического страха.
Природа всему живому дала чувство страха как средство сохранения жизни и
существования, помогающее избежать и отразить надвигающуюся опасность. Од­нако
та же самая природа не умеет сохранить меру и к спаситель­ному страху
примешивает всегда страхи пустые и неоснователь­ные, так что если заглянуть
поглубже, то мы увидим, что все во­круг охвачено паническим страхом, особенно
же люди, и прежде всего толпа, которая в огромной степени подвержена суеверию
(а оно есть не что иное, как панический страх), особенно в труд­ные, тяжелые,
смутные времена. Правда, суеверие это не только царит в толпе, но и
распространяется иной раз под ее влиянием на людей более мудрых, так что
поистине божественно сказал Эпикур (если бы только остальные его мысли о богах
были в том же духе): «Нечестие состоит не в том, чтобы отрицать богов толпы, а
в том, чтобы приписывать богам представления толпы» 19.

Что же касается дерзости Пана, вызвавшего на борьбу Купи­дона,
то смысл этого состоит в следующем: материя обладает из­вестной склонностью,
стремлением к разрушению своей формы и возвращению к первоначальному состоянию
Хаоса, и только бо­лее могучая сила согласия (изображаемая Амуром или Купидо­ном)
сдерживает ее разрушительные порывы и заставляет подчи­ниться мировому порядку.
Поэтому если Пан терпит поражение в этой борьбе и удаляется побежденный, то это
происходит по счастливой судьбе и людей, и всей природы или же скорее по без­граничной
милости божьей. Сюда же можно в полной мере отнести и рассказ о Тифоне,
окутанном сетями. Ведь всюду в природе время от времени мы можем наблюдать
обширные и необыкновенные вздутия вещей (что и символизирует образ Тифона) —
вздувают­ся моря, набухают тучи, вздымается земля и т. п.; однако природа
неразрывными сетями сдерживает и обуздывает такие возмущения и эксцессы, как бы
сковывая их стальной цепью 20.

Говорят также, что именно бог Пан обнаружил Цереру, отпра­вившись
на охоту, остальным же богам это не удалось, хотя они старательно искали и все
делали для того, чтобы найти ее. Этот эпизод заключает в себе удивительный и
глубокий смысл: не сле­дует ждать открытия полезных и необходимых для
практической жизни вещей от философов, погруженных в абстракции, которые
оказываются здесь похожими на старших богов, хотя они всеми силами стремятся
принести пользу; этого следует ждать только от Пана, т. е. от тонкого
эксперимента и всеобъемлющего познания природы, и такие открытия происходят
почти всегда случайно, как будто бы во время охоты. Ведь всеми самыми полезными
от­крытиями мы обязаны опытному знанию, и эти открытия подобны некоему дару,
доставшемуся людям по счастливой случайности.

 Бэкон Ф. О достоинстве и

 приумно­жении наук // Сочинения.

 В 2 т. М., 1971. Т, 1. С. 191—197

.

    Назад

    ПОДЕЛИТЬСЯ
    Facebook
    Twitter
    Предыдущая статьяАвтоинструктор
    Следующая статьяС. СОЛОВЬЕВ :: vuzlib.su

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ