Г. БАШЛЯР :: vuzlib.su

Г. БАШЛЯР :: vuzlib.su

211
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Г. БАШЛЯР

.

Г. БАШЛЯР

Не останавливаясь преждевременно на преимущественно ло­гических
вопросах, обратимся к характеристике индетерминизма. В основе его лежит идея
непредсказуемости поведения. Например, нам ничего не известно об атоме, если он
не рассматривается как то, что сталкивается, в модели, используемой
кинетической теорией газа. В частности, мы ничего не знаем о времени атом­ных
соударений; как это элементарное явление может быть пред­видимо, если оно
«невидимо», т. е. не поддается точному описанию? Кинетическая теория газа
исходит, следовательно, из элементар­ного неопределимого или неопределяемого
явления. Разумеется, неопределяемость здесь не синоним недетерминированности.
Но когда ученый приводит доводы в пользу тезиса, что некий феномен неопределим,
он этим обязан методу, заставляющему считать этот феномен недетерминированным.
Он приходит к индетерми­низму, исходя из факта неопределенности.

Применить некоторый метод детерминации в отношении ка­кого-то
феномена — значит предположить, что феномен этот испы­тывает воздействие других
феноменов, которые его определяют. В свою очередь, если предположить, что некий
феномен не детерминирован, это значит тем самым предположить, что он независим
от других феноменов. То огромное множество, которое представ­ляют собой явления
межмолекулярных столкновений газа, обна­руживается как некое целостное
распыленное явление, в котором элементарные явления совершенно независимы одно
от другого. Именно с этим связано появление на сцене теории вероятностей.

В ее простейшей форме эта теория исходит из абсолютной
независимости элементов. Существование даже малейшей зави­симости внесло бы
путаницу в мир вероятностной информации и потребовало бы больших усилий для
выявления взаимодействия между связями реальной зависимости и чисто
вероятностными законами.

Такова, на наш взгляд, концептуальная основа появления в
научном мышлении теории вероятностей. Как уже сказано, пси­хология вероятности
еще не окрепла, ей противостоит вся психо­логия действия. Homo faber * не считается с Homo aleator **; реа­лизм не признает
спекуляций. Сознание некоторых (даже извест­ных) физиков противится восприятию
вероятностных идей. Анри Пуанкаре вспоминает в этой связи такой любопытный факт
из биографии лорда Кельвина: «Странное дело,— говорит Пуанка­ре,— лорд Кельвин
одновременно склонялся к этим идеям и соп­ротивлялся им. Он никогда так и не
понял общий смысл уравнения Максвелла — Больцмана. Он полагал, что у этого
уравнения должны быть исключения, и, когда ему показывали, что якобы найденное
им исключение не является таковым, он начинал искать другое» 1б. Лорд Кельвин,
который «понимал» естественные явле­ния с помощью гироскопических моделей,
считал, видимо, что зако­ны вероятности иррациональны. Современная же научная
мысль занимается освоением этих законов случая, вероятностных свя­зей между
явлениями, которые существуют без всякого отношения к реальным связям. Причем
она плюралистична уже в своих ба­зовых предположениях. Мы находимся в этом
смысле как бы в царстве рабочих гипотез и различных статистических методов, естественно,
по-своему ограниченных, но в равной мере прини­маемых нами. Принципы статистики
Бозе — Эйнштейна, с одной стороны, и принципы статистики Ферми — с другой,
противореча друг другу, используются в различных разделах физики.

Несмотря на свои неопределенные основы, вероятностная
феноменология уже достигла значительных успехов в преодо­лении существующего
качественного разделения знания. Так, по­нятие температуры интерпретируется
сегодня с позиций кине­тики и, прямо скажем, носит при этом более вербальный,
чем реальный, характер. Как верно заметил Эжен Блок: «Принцип эквивалентности
тепла и работы материализован с самого начала тем, что мы создали тепло» 17. Но
не менее верно то, что одно каче­ство выражается через другое и что даже в
предположении механики в качестве основы кинетической теории газа настоящая
объяснительная сила принадлежит сочетанию вероятностей. Сле­довательно, нужно
всегда учитывать вероятностный опыт. Веро­ятное имеет место в виде позитивного
момента. Правда, его трудно разместить между пространством опыта и
пространством разума. Конечно, не следует при этом думать, что вероятность
совпа­дает с незнанием, что она основывается на незнании причин. Маргенау по
этому поводу тонко заметил: «Есть большая раз­ница между выражениями: «Электрон
находится где-то в про­странстве, но я не знаю, где, и не могу знать» и «Каждая
точка — равновероятное место нахождения электрона». Действительно, в последнем
утверждении содержится явная уверенность в том, что если я выполню большое
число наблюдений, то результаты их будут равномерно распределены по всему
пространству»18 . Так зарождается совершенно позитивный характер вероятностного
знания.

Далее, не следует отождествлять вероятностное с ирреаль­ным.
Опыт вероятности имеет основание в коэффициентах на­шего психологического
ожидания более или менее точно рас­считываемых вероятностей. Хотя проблема эта
поставлена нечет­ко, соединяя две неясные, туманные вещи, но она отнюдь не ирре­альна.
Может быть, следует даже говорить о причинной связи в сфере вероятного. Стоит
задуматься над вероятностным прин­ципом, предложенным Бергманом: «Событие,
обладающее боль­шей математической вероятностью, появляется и в природе соот­ветственно
с большей частотой» 19. Время нацелено на то, чтобы реализовать вероятное,
сделать вероятность эффективной. Име­ется переход от закона, в каком-то смысле
статичного, рассчи­тываемого исходя из сложившейся на данный момент возмож­ности,
к развитию во времени. И это происходит не потому, что вероятность выражается
обычно как мера случая, когда феномен, который она предсказывает, должен
появиться. Между вероят­ностью a priori и вероятностью a posteriori существует
та же пропасть, что и между логической геометрией a priori и геометриче­ским
описанием a posteriori реального. Совпадение между пред­полагаемой вероятностью
и измеренной вероятностью является, по-видимому, наиболее тонким и убедительным
доводом в пользу того, что природа проницаема для разума. Путь к рационализа­ции
опыта вероятности действительно лежит через соответствие вероятности и частоты.
Не случайно Кэмпбелл приписывает атому что-то вроде реального вероятного: «Атом
a priori более расположен к тому, чтобы находиться в одном из более преиму­щественных
состояний, нежели в одном из менее преимуществен­ных»20. Поэтому длящаяся реальность
всегда кончает тем, что воплощает вероятное в бытие.

Короче, как бы там ни было, с метафизической точки зрения
ясно по крайней мере следующее: современная наука приучает нас оперировать
настоящими вероятностными формами, стати­стикой, объектами, обладающими
иерархическими качествами, т. е. всем тем, постоянство чего не абсолютно. Мы
уже говорили о педагогическом эффекте процесса «совмещения» знаний о твер­дых и
жидких телах. Мы могли бы обнаружить при этом над слоем исходного
индетерминизма топологический детерминизм общего порядка, принимающий
одновременно и флуктуации и вероятности. Явления, взятые на уровне
недетерминирован­ности элементов, могут, однако, быть связаны вероятностью,
которая и придает им форму целостности. Именно к этим формам целостности и
имеет отношение причинность.

* * *

Ганс Рейхенбах на нескольких страницах блестяще показал, что
между идеей причины и идеей вероятности существует связь. Он пишет, что самые
строгие законы требуют вероятностной интерпретации. «Условия, подлежащие исчислению,
на самом деле никогда не реализуются; так, при анализе движения мате­риальной
точки (например, снаряда) мы не в состоянии учесть все действующие факторы. И
если тем не менее мы способны на предвидение, то обязаны этим понятию
вероятности, позволяю­щему сформулировать закон относительно тех факторов,
которые не рассматриваются в вычислении» 21. Любое применение к реаль­ности
причинных законов, полагает Рейхенбах, включает сооб­ражения вероятностного
характера. И он предлагает заменить традиционную формулировку причинности
следующими двумя:

— если явление описывается с помощью некоторого числа
параметров, то следующее состояние, также определяемое неко­торым числом хорошо
определенных параметров, можно пред­видеть с вероятностью S;

— вероятность S
приближается к единице по мере увеличения числа учитываемых параметров.

Если бы, следовательно, можно было учесть все параметры
некоего реального эксперимента — если бы слово «все» имело смысл в отношении
реального эксперимента,— то можно было бы сказать, что производное явление
определено во всех деталях, что оно, в сущности, предопределено. Рассуждая
таким образом, подходят к пределу, и этот подход к пределу совершается без той
опаски, которая свойственна философам-детерминистам. Мысленно они учитывают все
параметры, всю совокупность об­стоятельств, не задаваясь, однако, вопросом о
том, а поддаются ли они исчислению. Или, другими словами, могут ли быть в са­мом
деле даны эти «данные». В противовес этому действия уче­ного ориентированы
всегда на первое высказывание; его инте­ресуют наиболее характерные параметры,
в отношении которых наука и осуществляет свое предвидение. Эти параметры обра­зуют
как бы оси предвидения. И уже сам тот факт, что некоторые элементы
игнорируются, приводит к тому, что предвидение вы­ражается здесь обязательно в
вероятностной форме. В конечном счете опыт склоняется в сторону детерминизма,
но определять последний иначе, чем в плане сходящейся вероятности,— значит
совершать грубую ошибку. Как верно замечает Рейхенбах: «Часто мы забываем о
таком определении посредством сходящегося вероятностного высказывания, в силу
чего и появляются совер­шенно ошибочные представления о понятии причины, такие,
в частности, что понятие вероятности можно устранить. Эти ошибочные выводы
подобны тем, которые появляются при опреде­лении понятия производной через
отношение двух бесконечно ма­лых величин».

Далее Рейхенбах делает следующее, чрезвычайно важное заме­чание.
Ничто не доказывает a priori, говорит он, что вероятность любого типа явлений
непременно должна сводиться к единице. «Мы предчувствуем, что каузальные законы
могут быть, в дей­ствительности, с необходимостью сведены к статистическим за­конам».
Продолжая это сравнение, можно сказать, что статисти­ческие законы без сведения
к причинности — это то же самое, что непрерывные функции без производной. Эти
статистические законы были бы связаны с отрицанием второго постулата
Рейхенбаха. Эти законы открывают дорогу некаузальной физике в том же примерно
смысле, в каком отрицание постулата Евклида означало рождение неевклидовой
геометрии. В самом деле, Гейзенберг привел убедительные доводы против
рейхенбаховского постулата. Согласно Гейзенбергу, недетерминистская физика да­лека
от грубого и догматического отрицания положений класси­ческого детерминизма.
Недетерминистская физика Гейзенберга как бы поглощает детерминистскую физику,
четко выявляя те ус­ловия и границы, в которых явление может считаться
практически детерминированным.

 Башляр Г. Новый рационализм.

 М., 1987. С. 109—114

               

.

    Назад

    ПОДЕЛИТЬСЯ
    Facebook
    Twitter
    Предыдущая статьяШифер для крыши
    Следующая статьяД. ЮМ :: vuzlib.su

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ