Т. ГОББС :: vuzlib.su

Т. ГОББС :: vuzlib.su

299
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Т. ГОББС

.

Т. ГОББС

Что такое                Когда человек рассуждает, он лишь
образует в уме итоговую
рассуждение сумму путем сложения частей или остаток путем вычитания одной
суммы из другой, или, что то же, если это делается при помощи слов, образует
имя целого из соединения имен всех частей или от имени целого и одной части
образует имя другой части… Эти операции свойственны не только числам, а
всякого рода вещам, которые могут быть сложены одна с другой или вычтены одна
из другой. Ибо если
арифметика учит нас сложению и вычитанию чисел, то геометрия учит нас тем же
операциям в отношении линий, фигур (объемных и плоских), углов, пропорций,
времен, степени скорости, силы, мощности и т. п. Логики учат нас тому же самому
в отношении последовательности слов, складывая вместе два имени, чтобы
образовать суждение, и два суждения, чтобы образовать силло­гизм, и много
силлогизмов, чтобы составить доказательство. Из суммы же, или из заключения
силлогизма, логики вычитают одно предложение, чтобы найти другое. Политики
складывают вместе договоры, чтобы найти обязанности людей, а законоведы склады­вают
законы и факты, чтобы найти правильное и неправильное в действиях частных лиц.
Одним словом, в отношении всякого предмета, в котором имеют место сложение и
вычитание, может быть также и рассуждение, а там, где первые не имеют места, со­вершенно
нечего делать и рассуждению.

Определение На основании всего этого мы можем опре­делить
то, что подразумевается

рассуждения под словом рассуждение, когда включаем последнее
в число способностей человеческого ума, ибо рассуждение в этом смысле есть не
что иное, как подсчитывание (т. е. складывание и вычитание) связей общих имен с
целью отметить и обозна­чить наши мысли. Я говорю отметить их, когда мы считаем
про себя, и обозначить, когда мы доказываем или сообщаем на­ши подсчеты другим…

Польза и цель Польза и цель рассуждения заключаются не в
том, чтобы найти сумму

рассуждения или истину одной или нескольких связей, лежащих
далеко от первых

дефиниций и установленных значений имен, а в том, чтобы
начать с этих последних и двигаться вперед от одной связи к другой. Ибо не
может быть уверенности в правильности конеч­ных заключений без уверенности в
правильности всех тех утверж­дений и отрицаний, на которых они были основаны
или из ко­торых они были выведены…

Об ошибке и абсурде Человек может размышлять и без помощи
слов в отношении отдельных вещей, напри­мер, когда он при виде какой-либо вещи
предполагает то, что, по всей вероятности, предшествовало ей или, по всей
вероятности, последует за ней. Когда же этого не происходит, т. е. когда то,
что по его предположению должно было последовать, не последова­ло или то, что
по его предположению должно было предшество­вать, не предшествовало, то мы
говорим о том, что человек ошибся. Такой ошибке подвержены самые благоразумные
люди. Но когда мы, рассуждая словами, имеющими общее значение, приходим к
общему ложному заключению, то, хотя в этом случае обычно говорят об ошибке, на
самом деле здесь имеет место абсурд, или бессмысленная речь. Ибо ошибка есть
лишь обманчивое предпо­ложение, что что-либо было или будет, и хотя
предполагаемое фактически не имело места в прошлом или не произойдет в буду­щем,
однако возможность того или другого не была исключена. Когда же мы делаем
утверждение общего характера, то оно в слу­чае его неправильности не может быть
представлено как возмож­ность. А слова, при которых мы ничего не воспринимаем,
кроме звука, суть то, что мы называем абсурдом, бессмыслицей или нон­сенсом.
Вот почему, если кто-либо стал бы мне говорить о круглом четырехугольнике, или
об акциденциях хлеба в сыре, или о невещественной субстанции, или о свободном
субъекте, о свободной воле, или о какой бы то ни было свободе, за исключе­нием
свободы от внешних препятствий, я не сказал бы, что он ошибается, а сказал бы,
что его слова не имеют смысла, т. е. что он говорит абсурд.

Выше я сказал (в главе II), что человек превосходит всех
остальных животных способностью исследовать при восприятии какой-либо вещи,
каковы будут ее последствия и какого эффек­та он может достигнуть при ее
помощи. Теперь я прибавлю, что другая степень того же превосходства состоит в
том, что человек может при помощи слов свести найденные им связи к общим пра­вилам,
называемым теоремами, или афоризмами, т. е. что он уме­ет рассуждать или
считать не только числа, но и все другие вещи, которые могут быть сложены одна
с другой или вычитаемы одна из другой.

Однако это человеческое превосходство связано с противопо­ложной
привилегией, а именно привилегией абсурдов, которым не подвержено ни одно живое
существо, кроме человека. А из людей более всего подвержены им те, кто
занимается философией. Очень верно Цицерон где-то сказал, что нет такого
абсурда, которого нельзя было бы найти в книгах философов. Причина этого оче­видна:
ни один из них не начинает своих рассуждений с дефини­ций, или объяснений, тех
имен, которыми они пользуются; этот метод применялся лишь в геометрии,
благодаря чему ее заключе­ния стали бесспорными.

Причины абсурдов 1. Первую причину абсурдных заключе­ний я
приписываю отсутствию метода, тому, что философы не начинают своих рассуждений
с дефиниций, т. е. с установления значения своих слов, как будто они могли бы
составить счет, не зная точного значения числительных один, два и три…

2. Вторую причину абсурдных утверждений я приписываю тому
обстоятельству, что имена тел даются их акциденциям или имена акциденций даются
телам, как это делают те, кто говорит, что вера влита или вдунута, между тем
как ничто, кроме тела, не может быть влито или вдунуто во что-нибудь; таковы
также утверждения: протяжение есть тело, привидения суть духи и т. п.

3. Третью причину я приписываю тому обстоятельству, что
имена акциденций тел, расположенных вне нас, даются акциден­циям наших
собственных тел, как это делают те, кто говорит: цвет находится в теле, звук
находится в воздухе и т. п.

4. Четвертую причину я приписываю тому обстоятельству, что
имена тел даются именам или речам, как это делают те, кто гово­рит, что
существуют всеобщие вещи, что живое существо есть род или всеобщая вещь и т. п.

5. Пятую причину я приписываю тому обстоятельству, что имена
акциденций даются именам и речам, как это делают те, кто говорит: природа вещи
есть ее дефиниция, повеление человека есть его воля и т. п.

6. Шестую причину я вижу в использовании вместо точных слов
метафор, троп и других риторических фигур. Хотя позво­лительно (например)
сказать в обиходной речи: дорога идет или ведет сюда или отсюда, пословица
говорит то или это (хотя дорога не может ходить, а пословица — говорить), но,
когда мы рас­суждаем и ищем истину, такие речи недопустимы.

7. Седьмую причину я вижу в именах, ничего не означающих, но
заимствованных из схоластики и выученных наизусть, как ипостатический,
пресуществление, вечное-ныне и тому подобные бес­смыслицы схоластов.

Тот, кто умеет избегать таких вещей, нелегко впадает в аб­сурд,
если только это не случается в силу пространности какого-нибудь рассуждения,
при котором можно забыть то, что было ска­зано раньше. Ибо все люди рассуждают
от природы одинаково и хорошо, когда у них хорошие принципы. В самом деле, кто
же столь туп, чтобы сделать ошибку в геометрии и еще настаивать на ней, когда
другой обнаруживает ее?

Научное знание. Отсюда очевидно, что способность к рас­суждению
не есть нечто врожденное подобно ощущению и памяти, а также не нечто
приобретенное одним лишь опытом подобно благоразумию, а что она приобретается
прилежа­нием: прежде всего, в подходящем употреблении имен, во-вторых, в
усвоении хорошего и правильного метода, который состоит в про­движении вперед
от элементов, каковыми являются имена, к суждениям, образованным путем
соединения имен между собой, и отсюда к силлогизмам, которые суть связи одного
суждения с другим, пока мы доходим до знания всех связей имен, относящих­ся к
интересующей нас теме, именно это и называют люди научным знанием. Между тем
как ощущение и память дают нам лишь зна­ние факта, являющегося вещью прошлой и
непреложной, наука есть знание связей и зависимостей фактов. Благодаря такому
знанию, исходя из того, что мы можем сделать в данный момент, мы знаем, как
сделать что-нибудь отличное от этого или сходное с этим в иное время, если
таково будет наше желание. Потому что когда мы видим, по каким причинам и каким
образом что-либо совершается, то, если подобные причины попадают в сферу нашего
воздействия, мы знаем уже, как их можно заставить произвести подобные же следствия.

Дети поэтому вовсе не одарены способностью к рассуждению до
тех пор, пока они не получили способности речи; тем не менее они называются
разумными созданиями в силу очевидной воз­можности обладать способностью к
рассуждению в будущем. А что касается большинства людей, то хотя они и обладают
неко­торой способностью к рассуждению, например до известной сте­пени при
счете, однако они обладают ею в такой малой степени, что она приносит им мало
пользы в повседневной жизни. И если в повседневной жизни одни лучше, другие
хуже справляются со своими делами, то это зависит от различия их опыта,
быстроты па­мяти, различного направления их склонностей, а особенно от уда­чи и
неудачи и ошибок одних в отношении других. Когда же речь идет о науке или об
определенных правилах действий, то они на­столько далеки от них, что не знают,
что это такое. Геометрию эти люди принимают за колдовство. А что касается
других наук, то те, кто не обучался их основам и не достиг некоторого успеха
так, чтобы видеть, как эти науки получились и как они возникли, подобны в этом
отношении детям, которые, не имея представления о рождении, верят рассказам
бабушек, что их братья и сестры не родились, а были найдены в огороде.

Тем не менее те, кто не обладает никаким научным знанием,
находятся в лучшем и более достойном положении со своим при­родным
благоразумием, чем люди, которые благодаря собствен­ному неправильному
рассуждению или доверию тем, кто непра­вильно рассуждает, приходят к
неправильным и абсурдным общим правилам. Ибо незнание причин и правил не так
отдаляет людей от достижения их целей, как приверженность к ложным правилам и
принятие ими за причины того, к чему они стремятся, того, что является причиной
не этого, а скорее чего-то противопо­ложного.

Резюмируем. Свет человеческого ума — это вразумительные
слова, однако предварительно очищенные от всякой двусмыслен­ности точными
дефинициями. Рассуждение есть шаг, рост зна­ния — путь, а благоденствие
человеческого рода — цель. Мета­форы же и бессмысленные и двусмысленные слова,
напротив, суть что-то вроде ignes fatui [блуждающих огней], и рассуждать с их
помощью — значит бродить среди бесчисленных нелепостей. Результат, к которому
они приводят, есть разногласие и возму­щение или презрение.

Благоразумие и мудрость и их различие. Если богатый опыт
есть благоразумие, то богатство знания есть мудрость. Ибо хотя мы обычно
обозначаем именем мудрость и то и другое, однако римляне всегда различали между
prudentia и sapientia, приписывая первое свойство опыту, а второе — знанию…

Признаки научного знания. Некоторые из признаков научного
знания достоверны и безошибочны, другие недосто­верны. Достоверны, когда тот,
кто претен­дует на обладание знанием какой-либо вещи, сам способен учить этому,
т. е. вразумительно доказать другому правильность своего притязания.
Недостоверны, когда лишь некоторые частные явле­ния соответствуют его претензии
и вследствие многих случайно­стей оказываются такими, какими, по его
утверждению, они должны быть. Признаки благоразумия все недостоверны, ибо
невозможно замечать путем опыта и запоминать все обстоятель­ства, которые могут
изменить успех. Но признаком безрассудства, презрительно называемого
педантизмом, является то, что человек, не имеющий в каком-либо деле
безошибочного знания, необхо­димого для успеха в этом деле, отказывается от
собственной природной способности суждения и руководствуется общими
сентенциями, вычитанными у писателей и подверженными много­ численным
исключениям. И даже среди тех людей, которые на совещаниях по государственным
вопросам любят показать свою начитанность в политике и в истории, весьма
немногие делают это
в своих домашних делах, где затрагиваются их частные интересы, ибо они
достаточно благоразумны в отношении своих частных дел. В общественных же делах
они больше озабочены репутацией собственного остроумия, чем успехом дела.

Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и

власть государства церковного и гражданского / /

 Избранные произве­дения. В 2 т. М., 1964. Т. 2.

С. 75— 76, 77—83

.

    Назад

    ПОДЕЛИТЬСЯ
    Facebook
    Twitter
    Предыдущая статьяЖенская одежда
    Следующая статьяР. ДЕКАРТ :: vuzlib.su

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ