ЛИЧНОСТЬ :: vuzlib.su

ЛИЧНОСТЬ :: vuzlib.su

43
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


ЛИЧНОСТЬ

.

 ЛИЧНОСТЬ

 «Личность» и Я. О чем бы я ни думал, я всегда в то же время
более или менее сознаю самого себя, свое личное существование. Вместе с тем
ведь это я сознаю, так что мое самосознание в его целом является как бы
двойственным — частью познаваемым и частью познающим, частью объектом и частью
субъектом: в нем надо различать две стороны, из которых для краткости одну мы
будем называть личностью, а другую — Я. Я говорю «две сторо­ны», а не «две
обособленные сущности», так как признание тож­дества нашего Я и нашей
«личности» даже в самом акте их раз­личения представляет, быть может, самое
неукоснительное тре­бование здравого смысла, и мы не должны упускать из виду
это требование с самого начала при установлении терминологии, к каким бы
выводам относительно ее состоятельности мы ни пришли в конце нашего
исследования. Итак, рассмотрим сначала позна­ваемый элемент в сознании
личности, или, как иногда выражают­ся, наше эмпирическое Эго.

Эмпирическое Я, или «личность». В самом широком смысле
личность человека составляет общая сумма всего того, что он может назвать
своим: не только его физические и душевные ка­чества, но также его платье, его
дом, его жена, дети, предки и друзья, его репутация и труды, его имение, его
лошади, его яхта и капиталы. Все это вызывает в нем аналогичные чувства. Если
по отношению ко всему этому дело обстоит благополучно — он торжествует; если
дела приходят в упадок — он огорчен; разумеет­ся, каждый из перечисленных нами
объектов влияет не в одина­ковой степени на состояние его духа, но все они
оказывают бо­лее или менее сходное воздействие на его самочувствие. Понимая
слово «личность» в самом широком смысле, мы можем прежде всего подразделить
анализ ее на три части в отношении:

а) ее составных элементов;

б) чувств и эмоций, вызываемых ими (самооценка);

в) поступков, вызываемых ими (заботы о самом себе и само­сохранение).

(а) Составные элементы личности могут быть подразделены на
три класса:

физическая личность,

социальная личность и

духовная личность.

Физическая личность. В каждом из нас телесная организация
представляет существенную часть нашей физической личности, а некоторые части
нашего тела могут быть названы нашими в тесней­шем смысле слова. За телесной
организацией следует одежда. Старая поговорка, что человеческая личность
состоит из трех частей: души, тела и платья,— нечто большее, нежели простая
шутка. Мы в такой степени присваиваем платье нашей личности, до того
отождествляем одно с другим, что немногие из нас дадут, не колеблясь ни минуты,
решительный ответ на вопрос, какую бы из двух альтернатив они выбрали: иметь
прекрасное тело, облеченное в вечно грязные и рваные лохмотья, или под вечно
новым костю­мом с иголочки скрывать безобразное, уродливое тело. Затем
ближайшей частью нас самих является наше семейство, наши отец и мать, жена и
дети — плоть от плоти и кость от кости нашей. Когда они умирают, исчезает часть
нас самих. Нам стыдно за их дурные поступки. Если кто-нибудь обидел их,
негодование вспы­хивает в нас тотчас, как будто мы сами были на их месте. Далее
следует наш «домашний очаг». Сцены в нем составляют часть нашей жизни, его вид
вызывает в нас нежнейшее чувство при­вязанности, и мы неохотно прощаем гостю,
который, посетив нас, указывает недостатки в нашей домашней обстановке или пре­зрительно
к ней относится. Мы отдаем инстинктивное предпоч­тение всем этим разнообразным
объектам, связанным с наиболее важными практическими интересами нашей жизни.
Все мы имеем бессознательное влечение охранять наши тела, облекать их в платья,
снабженные украшениями, лелеять наших родителей, жену и детей и приискивать
себе собственный уголок, в котором мы могли бы жить, совершенствуя свою
домашнюю обста­новку.

Такое же инстинктивное влечение побуждает нас накоплять со­стояние,
а сделанные нами ранее приобретения становятся в боль­шей или меньшей степени
близкими частями нашей эмпирической личности. Наиболее тесно связанными с нами
частями наше­го имущества являются произведения нашего кровного труда. Немногие
люди не почувствовали бы своего личного унич­тожения, если бы произведение их
рук и мозга (например, кол­лекция насекомых или обширный труд в рукописи),
создававши­еся ими

в течение целой жизни, вдруг оказалось уничтожен­ным.
Подобное же чувство питает скупой к своим деньгам.

Социальная личность. Признание в нас личности со стороны
других представителей человеческого рода делает из нас общест­венную личность.
Мы не только стадные животные, не только любим быть в обществе себе подобных,
но имеем даже прирож­денную наклонность обращать на себя внимание других и
произ­водить на них благоприятное впечатление. Трудно придумать более
дьявольское наказание (если бы такое наказание было физически возможно), как
если бы кто-нибудь попал в общество людей, где на него совершенно не обращали
бы внимания. Если бы никто не оборачивался при нашем появлении, не отвечал на
наши вопро­сы, не интересовался нашими действиями, если бы всякий при встрече с
нами намеренно не узнавал нас и обходился с нами как с неодушевленными
предметами, то нами овладело бы извест­ного рода бешенство, известного рода
бессильное отчаяние, от которого были бы облегчением жесточайшие телесные муки,
лишь бы при этих муках мы чувствовали, что, при всей безвыходно­сти нашего
положения, мы все-таки не пали настолько низко, чтобы не заслуживать внимания.

Собственно говоря, у человека столько социальных личностей,
сколько индивидуумов признают в нем личность и имеют о ней представление.
Посягнуть на это представление — значит по­сягнуть на самого человека. Но,
принимая во внимание, что лица, имеющие представление о данном человеке,
естественно распа­даются на классы, мы можем сказать, что на практике всякий
человек имеет столько же различных социальных личностей, сколько имеется
различных групп людей, мнением которых он до­рожит. Многие мальчики ведут себя
довольно прилично в при­сутствии своих родителей или преподавателей, а в
компании не­воспитанных товарищей бесчинствуют и бранятся, как пьяные из­возчики.
Мы выставляем себя в совершенно ином свете перед нашими детьми, нежели перед
клубными товарищами: мы дер­жим себя иначе перед нашими постоянными
покупателями, чем перед нашими работниками; мы—нечто совершенно другое по
отношению к нашим близким друзьям, чем по отношению к нашим хозяевам или к
нашему начальству. Отсюда на практике получа­ется подразделение человека на
несколько личностей; это может повести к дисгармоническому раздвоению
социальной личности, например в том случае, если кто-нибудь боится выставить
себя перед одними знакомыми в том свете, в каком он представляется другим; но
тот же факт может повести к гармоническому распре­делению различных сторон
личности; например, когда кто-ни­будь, будучи нежным к своим детям, является
строгим к подчи­ненным ему узникам или солдатам.

Добрая или худая слава человека, его честь или позор — это
названия для одной из его социальных личностей. Своеобраз­ная общественная
личность человека, называемая его честью, является результатом одного из тех
раздвоений личности, о ко­торых мы говорили. Представление в известном свете
человека в глазах окружающей его среды является руководящим мотивом для
одобрения или осуждения его поведения, смотря по тому, приме­няется ли он к
требованиям данной общественной среды, к тре­бованиям, которые он мог бы не
соблюдать при другой житейской обстановке. Так, например, частное лицо может
без зазрения совести покинуть город, зараженный холерой, но священник или
доктор нашли бы такой поступок несовместимым с их понятием о чести. Честь
солдата побуждает его сражаться и умирать при таких обстоятельствах, когда
другой человек имеет полное право скрыться в безопасное место или бежать, не
налагая на свое социальное Я позорного пятна. Подобным же образом судья или
государственный муж в силу облекающего их звания находят про­тивным своей чести
принимать участие в денежных операциях, не заключающих в себе ничего
предосудительного для частного лица. Весьма часто можно слышать, как люди
проводят различие между отдельными сторонами своей личности: «Как человек, я
жалею вас, но как официальное лицо, я не могу вас пощадить». «В поли­тическом
отношении он мой союзник, но как нравственную лич­ность я не выношу его». То,
что называют мнением среды, со­ставляет один из сильнейших двигателей в жизни.
Вор не смеет обкрадывать своих товарищей; карточный игрок обязан платить свои
карточные долги, хотя бы он вовсе не платил иных своих долгов. Всегда и везде
кодекс чести «фешенебельного» обще­ства возбранял или разрешал известные
поступки единственно в угоду одной из сторон нашей социальной личности. Вообще
говоря, вы не должны лгать, но в том, что касается ваших отношений к известной
даме — лгите, сколько вам угодно; от равного себе вы принимаете вызов на дуэль,
но вы засмеетесь в глаза лицу низшего, сравнительно с вами, общественного
положения, если это лицо вздумает потребовать от вас удовлетворения,— вот
примеры для пояснения нашей мысли.

Духовная личность. Под духовной личностью, поскольку она
стоит в связи с эмпирической, мы не разумеем того или другого отдельного
преходящего состояния нашего сознания. Скорее мы разумеем под духовной
личностью полное объединение отдельных состояний сознания, конкретно взятых
духовных способностей и свойств. Это объединение в каждую отдельную минуту
может стать объектом моей мысли и вызвать эмоции, аналогичные с эмоциями,
производимыми во мне другими сторонами моей лич­ности. Когда мы думаем о себе
как о мыслящих существах, все другие стороны нашей личности представляются
относительно нас как бы внешними объектами. Даже в границах нашей духов­ной
личности некоторые элементы кажутся более внешними, чем другие. Например, наши
способности к ощущению представляют­ся, так сказать, менее интимно связанными с
нашим Я, чем наши эмоции и желания. Самый центр, самое ядро нашего Я, поскольку
оно нам известно, святое святых нашего существа, это — чув­ство активности,
обнаруживающееся в некоторых наших внут­ренних душевных состояниях.

За составными элементами личности в нашем изложении сле­дуют
характеризующие ее чувства и эмоции.

Самооценка. Она бывает двух родов: самодовольство и недо­вольство
собой. Самолюбие может быть скорее отнесено к третьему отделу, к отделу
поступков, ибо сюда по большей части отно­сят скорее известную группу действий,
чем чувствований в тесном смысле слова. Для обоих родов самооценки язык имеет
доста­точный запас синонимов. Таковы, с одной стороны, гордость,
самодовольство, высокомерие, суетность, самопочитание, заносчи­вость,
тщеславие; с другой — скромность, униженность, смуще­ние, неуверенность, стыд,
унижение, раскаяние, сознание собствен­ного позора и отчаяние в самом себе. Эти
два противополож­ных класса чувствований являются непосредственными, первич­ными
дарами нашей природы.

Можно сказать, что нормальным возбудителем самочувствия
является для человека его благоприятное или неблагоприятное положение в свете —
его успех или неуспех. Человек, эмпириче­ская личность которого, имеет широкие
пределы, который с по­мощью своих собственных сил всегда достигал успеха,
личность с высоким положением в обществе, обеспеченная материально, окруженная
друзьями, пользующаяся славой, едва ли будет склон­на поддаваться страшным
сомнениям, едва ли будет относиться к своим силам с тем недоверием, с каким она
относилась к ним в своей юности. «Разве я не возрастил сады великого Вавилона?»
Между тем лицо, потерпевшее несколько неудач одну за другой, падает духом на
половине житейской дороги, проникается болез­ненной неуверенностью в самом себе
и отступает перед попытками, вовсе не превосходящими его силы.

Заботы о себе и самосохранение. Под это понятие подходит
значительный класс наших основных инстинктивных побуж­дений. Сюда относятся
телесное, социальное и духовное самосо­хранение.

Заботы о физической личности. Все целесообразно-рефлектор­ные
действия и движения питания и защиты составляют акты те­лесного самосохранения.
Подобным же образом страх и гнев вы­зывают наступление целесообразного
движения. Если под забо­тами о себе мы условимся разуметь предвидение будущего
в от­личие от самосохранения в настоящем, то мы можем отнести гнев и страх к
инстинктам, побуждающим нас охотиться, добы­вать пропитание, строить жилища,
делать полезные орудия и за­ботиться о своем организме. Впрочем, эти последние
инстинкты в связи с чувством любви, родительской привязанности, любоз­нательности
и соревнования распространяются не только на раз­витие нашей телесной личности,
но и на все наше материаль­ное Я в самом широком смысле слова.

Наши заботы, о своей социальной личности выражаются не­посредственно
в чувстве любви и дружбы, в нашем желании обра­щать на себя внимание и вызывать
в других изумление, в чувстве ревности, стремлении к соперничеству, жажде
славы, влияния и власти; косвенным образом они проявляются во всех побуждениях
к материальным заботам о себе, поскольку последние могут слу­жить средством к
осуществлению общественных целей. Мы из сил надрываемся получить приглашение в
дом, где бывает большое общество, чтобы при упоминании о ком-нибудь из виденных
нами гостей иметь возможность сказать: «А, я его хорошо знаю!» — и
раскланиваться на улице чуть ли не с половиной встречных. Ко­нечно, нам всего
приятнее иметь друзей, выдающихся по рангу или достоинствам, и вызывать в
других восторженное поклонение. Тэккерей в одном из своих романов просит
читателей сознаться откровенно, неужели каждому из них не доставит особенного
удовольствия прогулка по улице с двумя герцогами под руку. Но, не имея герцогов
в кругу своих знакомых и не слыша гула за­вистливых голосов, мы не упускаем и
менее значительных случаев обратить на себя внимание. Есть страстные любители
предавать свое имя гласности в газетах — им все равно, под какую газетную
рубрику попадет их имя, в разряд ли прибывших и выбывших, частных объявлений,
интервью или городских сплетен; за недо­статком лучшего они не прочь попасть
даже в хронику скандалов.

Под рубрику «попечение о духовной личности» следует отнести
всю совокупность стремлений к духовному прогрессу — умствен­ному, нравственному
и духовному в узком смысле слова. Впро­чем, необходимо допустить, что так
называемые заботы о своей духовной личности представляют в этом более узком
смысле слова лишь заботу о материальной и социальной личности в загробной
жизни. В стремлении магометанина попасть в рай или в желании христианина
избегнуть мук ада материальность желаемых благ сама собой очевидна. С более
положительной и утонченной точки зрения на будущую жизнь многие из ее благ
(сообщество с усоп­шими родными и святыми и соприсутствие божества) суть лишь
социальные блага наивысшего порядка. Только стремления к ис­куплению внутренней
(греховной) природы души, к достижению ее безгрешной чистоты в этой или будущей
жизни могут считать­ся заботами о духовной нашей личности в ее чистейшем виде.

Наш широкий внешний обзор фактов, наблюдаемых в жизни нашей
личности, был бы неполон, если бы мы не выяснили во­проса о соперничестве и
столкновениях между отдельными сто­ронами нашей личности. Наша физическая
природа ограничивает наш выбор одними из многочисленных представляющихся нам и
желаемых нами благ, тот же факт наблюдается и в данной области явлений. Если бы
только было возможно, то уж, конеч­но, никто из нас не отказался бы быть сразу
красивым, здоро­вым, прекрасно одетым человеком, великим силачом, богачом,
имеющим миллионный годовой доход, остряком, бонвиваном, поко­рителем дамских
сердец и в то же время философом, филантро­пом, государственным деятелем,
военачальником, исследователем Африки, модным поэтом и святым человеком. Но это
решительно невозможно. Деятельность миллионера не мирится с идеалом святого;
филантроп и бонвиван — понятия несовместимые; душа философа не уживается с
душой сердцееда в одной телесной обо­лочке. Внешним образом такие различные
характеры как будто и в самом деле совместимы в одном человеке. Но стоит
действи­тельно развить одно из свойств характера, чтобы оно тотчас же заглушило
другие. Человек должен тщательно рассмотреть раз­личные стороны своей личности,
чтобы искать спасения в разви­тии глубочайшей, сильнейшей стороны своего Я. Все
другие сто­роны нашего Я призрачны, только одна из них имеет реальное основание
в нашем характере, и потому ее развитие обеспечено. Неудачи в развитии этой
стороны нашего характера суть действи­тельные неудачи, вызывающие стыд, а успех
— настоящий успех, приносящий нам истинную радость.

Нам отсюда становится понятным парадоксальный рассказ о
человеке, пристыженном до смерти тем, что он оказался не пер­вым, а вторым в
свете боксером или гребцом. Что он в силах побо­роть любого человека в свете,
кроме одного — это для него ничего не значит. Пока он не одолеет первого в
состязании, ничто не при­нимается им в расчет. Он в своих собственных глазах
как бы не существует. Тщедушный человек, которого всякий может по­бить, не
огорчается своей физической немощью, ибо он давно оста­вил всякие попытки к
развитию этой стороны своей личности. Без попыток не может быть неудачи, без
неудачи не может быть позора. Таким образом, наше довольство собой в жизни
обуслов­лено всецело тем, к какому делу мы себя предназначим. Оно определяется
отношением наших действительных способностей к потенциальным, предполагаемым —
дробью, в которой числитель выражает наш действительный успех, а
знаменатель—наши притязания:

 Успех

Самоуважение == ——————

 Притязания

При увеличении числителя и уменьшении знаменателя дробь
будет возрастать. Отказ от притязаний дает нам такое же желан­ное облегчение,
как и осуществление их на деле, и отказываться от притязания будут всегда в том
случае, когда разочарования бес­престанны, а борьбе не предвидится исхода.

Человек, понявший, что в его ничтожестве в известном отноше­нии
не остается для других никаких сомнений, чувствует какое-то странное сердечное
облегчение.

Как приятно бывает иногда отказаться от притязаний казаться
молодым и стройным! «Слава Богу, говорим мы в таких случаях, эти иллюзии
миновали!» Всякое расширение нашего Я составляют лишнее бремя и лишнее
притязание. Рассказывают про некоего господина, который в последнюю
американскую войну потерял все свое состояние до последнего цента, сделавшись
нищим, он буквально валялся в грязи, но уверял, что отродясь еще не чув­ствовал
себя более счастливым и свободным.

Наше самочувствие, повторяю, зависит от нас самих. «Прирав­няй
твои притязания нулю,— говорит Карлэйль,— и целый мир будет у ног твоих.
Справедливо писал мудрейший человек нашего времени, что жизнь, собственно
говоря, начинается только с мо­мента отречения».

Ни угрозы, ни пререкательства не могут оказать действия на
человека, если они не затрагивают одной из возможных в будущем или
действительных сторон его личности. Вообще говоря, только воздействием на эту
личность мы можем «завладеть» чужой волей. Поэтому важнейшая забота монархов,
дипломатов и вообще всех стремящихся к власти и влиянию заключается в том,
чтобы найти у их жертвы сильнейший принцип самоуважения и сделать воздей­ствие
на него своей конечной целью. Но если человек отказался от всего, что зависит
от воли другого, и перестал смотреть на все это, как на части своей личности,
то мы становимся почти совер­шенно бессильными влиять на него. Стоическое
правило счастья заключается в том, чтобы мы наперед считали себя лишенными
всего того, что зависит не от нашей воли — тогда удары судьбы станут для нас
нечувствительными. Эпиктет советует нам сделать нашу личность неуязвимой,
суживая ее содержание, но в то же время укрепляя ее устойчивость: «Я должен
умереть — хорошо, но должен ли я умирать, непременно жалуясь на свою судьбу? Я
буду открыто говорить правду, и, если тиран скажет: «За твои речи ты достоин
смерти», я отвечу ему: «Говорил ли я тебе когда-нибудь что я бессмертен? Ты
будешь делать свое дело, а я свое; твое де­ло — казнить, а мое — умирать
бесстрашно; твое дело — изго­нять, а мое — бестрепетно удаляться».

В свое время, в своем месте эта стоическая точка зрения
могла быть достаточно полезной и героической, но надо признаться, что она
возможна только при постоянной наклонности души к развитию узких и
несимпатичных черт характера. Стоик действует путем самоограничения. Если я
стоик, то блага, какие я мог бы себе присвоить, перестают быть моими благами, и
во мне является наклонность вообще отрицать за ними значение каких бы то ни
было благ. Этот способ оказывать поддержку своему Я путем от­речения, отказа от
благ весьма обычен среди лиц, которых в других отношениях никак нельзя назвать
стоиками. Все узкие люди ограничивают свою личность, отделяют от нее все то,
что не состав­ляет у них прочного владения. Они смотрят с холодным пренебре­жением,
если не с настоящей ненавистью, на людей, непохожих на них или не поддающихся
их влиянию, хотя бы эти люди обладали великими достоинствами.

Экспансивные люди действуют, наоборот, путем расширения
своей личности и приобщения к ней других. Границы их личности часто бывают
довольно неопределенны, но зато богатство ее со­держания с избытком
вознаграждает их за это.

«Пусть презирают мою скромную личность, пусть обращаются со
мной, как с собакой; пока есть душа в моем теле, я не буду их отвергать. Они —
такие же реальности, как и я. Все, что в них есть действительно хорошего —
пусть будет достоянием моей личности». Великодушие этих экспансивных натур
иногда бывает поистине трогательно. Такие лица способны испытывать своеоб­разное
тонкое чувство восхищения при мысли, что, несмотря на болезнь,
непривлекательную внешность, плохие условия жизни, несмотря на общее к ним
пренебрежение, они все-таки состав­ляют неотделимую часть этого мира бодрых
людей, имеют товарищескую долю в силе ломовых лошадей, в счастьи юности, в
мудрости мудрых и не лишены некоторого участия в пользовании богатствами
Вандербильдов и даже самих Гогенцоллернов. Та­ким образом, то суживаясь, то
расширяясь, наше эмпирическое Я пытается утвердиться во внешнем мире. Тот, кто
может восклик­нуть вместе с Марком Аврелием: «О, вселенная! Все, чего ты
желаешь, того и я желаю!», имеет личность, из которой уда­лено до последней
черты все, ограничивающее суживающее содержание личности — содержание его
личности всеобъем­люще.

Иерархия личностей. Согласно почти единодушно принятому
мнению, различные виды личностей, которые могут заключаться в одном человеке, и
в связи с этим различные виды самоуважения человека могут быть расположены в
форме иерархической скалы, с физической личностью внизу, духовной наверху и
различными видами материальных (находящихся вне нашего тела) и социаль­ных
личностей в промежутке. Чисто природная наклонность наша заботиться о себе
вызывает в нас стремление расширять различ­ные стороны нашей личности; мы
преднамеренно отказываемся от развития в себе лишь того, в чем не надеемся
достигнуть успеха. Таким-то образом наш альтруизм является «необходимой
добродетелью», и циники, описывая наш прогресс в морали, не совсем лишены
оснований напоминать при этом об известной басне про лисицу и виноград.

Конечно, это не единственный путь, на котором мы учимся
подчинять низшие виды наших личностей высшим. В этом подчи­нении бесспорно
играет известную роль этическая оценка, и, нако­нец, немаловажное значение
имеют в применении к нам самим суждения, высказанные нами раньше о поступках
других лиц. Одним из курьезнейших законов нашей (психической) природы является
то обстоятельство, что мы с удовольствием наблюдаем в себе известные качества,
которые кажутся нам отвратительными, когда мы замечаем их в других. Ни в ком не
может возбудить симпатии физическая неопрятность иного человека, его жадность,
честолюбие, вспыльчивость, ревность, деспотизм или заносчивость.
Предоставленный абсолютно самому себе, я, может быть, охотно дал бы неудержимо
развиваться этим наклонностям и лишь спустя долгое время составил бы себе
надлежащее представле­ние о том, какое положение должна занимать подобная
личность в ряду других. Но так как мне постоянно приходится составлять суждения
о других людях, то я вскоре приучаюсь видеть в зеркале чужих страстей, как
выражается Горвиц, отражение моих собст­венных страстей и начинаю мыслить о них
совершенно иначе, чем их чувствовать. При этом, разумеется, нравственные прин­ципы,
внушенные нам с детства, чрезвычайно ускоряют в нас появление наклонности к
рефлексии.

Таким-то путем и получается, как мы сказали, та скала, на
которой люди иерархически располагают различные виды лично­стей по их
достоинству. Известная доля телесного эгоизма является необходимой подкладкой
для всех других видов личности. Но излишком чувственного элемента стараются
пренебречь или в луч­шем случае пытаются уравновесить его другими свойствами ха­рактера.
Материальным видам личностей, в более широком смысле слова, отдается
предпочтение перед непосредственной лич­ностью — телом. Жалким существом
почитаем мы того, кто не способен пожертвовать небольшим количеством пищи,
питья или сна ради общего подъема своего материального благосостояния.
Социальная личность в ее целом опять же стоит выше материаль­ной личности в ее
совокупности. Мы должны более дорожить нашей честью, нашими друзьями и
человеческими отношениями, чем здоровьем и материальным благополучием. Духовная
же лич­ность должна быть для человека высшим сокровищем: мы должны скорее
пожертвовать друзьями, добрым именем, собственностью и даже жизнью, чем
утратить духовные блага нашей личности.

Во всех видах наших личностей — физическом, социальном и
духовном — мы проводим различие между непосредственным, действительным, с одной
стороны, и более отдаленным, потен­циальным — с другой, между более близорукой
и более дально­видной точкой зрения на вещи, действуя наперекор первой и в
пользу последней. Ради общего состояния здоровья необходимо жертвовать минутным
удовольствием в настоящем: надо выпус­тить из рук один доллар, имея в виду
получить на них сотню; надо порвать дружеские сношения с известным лицом в
настоящем, имея в виду при этом приобрести себе более достойный круг дру­зей в
будущем; надо быть неучем, человеком неизящным, лишен­ным всякого остроумия,
дабы надежнее стяжать спасение души.

Все совершенствование социальной личности заключается в
замене низшего суда над собой высшим; в лице Верховного судьи идеальный
трибунал представляется наивысшим; и большинство людей или постоянно, или в
известных случаях жизни обращаются к тому Верховному судье. Последнее исчадие
рода человеческого может таким путем стремиться к высшей нравственной оценке,
может признать за собой известную силу, известное право на существование. С
другой стороны, для большинства из нас мир без внутреннего убежища в минуту
полной утраты всех внешних социальных личностей был бы какой-то ужасной
бездной.

Джеме У. Личность // Психология

 личности. Тексты. М., 1982. С. 61—70

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ