3. ФРЕЙД :: vuzlib.su

3. ФРЕЙД :: vuzlib.su

52
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


3. ФРЕЙД

.

3. ФРЕЙД

Когда дело идет о вопросах религии, люди берут на себя грех
изворотливой неискренности и интеллектуальной некоррект­ности. Философы
начинают непомерно расширять значения слов, пока в них почти ничего не остается
от первоначального смысла. Какую-то размытую абстракцию, созданную ими самими,
они называют «богом» и тем самым выступают перед всем миром деистами, верующими
в бога, могут хвалиться, что познали более высокое, более чистое понятие бога,
хотя их бог есть скорее пустая тень, а вовсе не могущественная личность, о
которой учит религия. Критики настаивают на том, чтобы считать «глубоко
религиоз­ным» человека, исповедующего чувство человеческого ничтожест­ва и
бессилия перед мировым целым, хотя основную суть религи­озности составляет не
это чувство, а лишь следующий шаг, реакция на него, ищущая помощи против этого
чувства. Кто не делает этого шага, кто смиренно довольствуется мизерной ролью
человека в громадном мире, тот скорее нерелигиозен в самом прямом смысле
слова…

Религия несомненно оказала человеческой культуре великую
услугу, сделала для усмирения асоциальных влечений много, но недостаточно. На
протяжении многих тысячелетий она правила человеческим обществом; у нее было
время показать, на что она способна. Если бы ей удалось облагодетельствовать,
утешить, примирить с жизнью, сделать носителями культуры большинство людей, то
никому не пришло бы в голову стремиться к изменению существующих обстоятельств.
Что мы видим вместо этого? Что пу­гающе большое число людей недовольно
культурой и несчастно внутри нее, ощущает ее как ярмо, которое надо стряхнуть с
себя; что недовольные либо кладут все силы на изменение этой культуры, либо
заходят в своей вражде к культуре до полного нежелания слышать что бы то ни
было о культуре и ограничении влечений. Нам возразят здесь, что сложившаяся
ситуация имеет причиной как раз утрату религией части своего влияния на
человеческие массы, а именно вследствие прискорбного воздействия научного
прогресса. Запомним это признание вместе с его обоснованием, чтобы использовать
его позднее для наших целей. Однако упрек в адрес науки не имеет силы.

Сомнительно, чтобы люди в эпоху неограниченного господ­ства
религиозных учений были в общем и целом счастливее, чем сегодня; нравственнее
они явно не были. Им всегда как-то уда­валось экстериоризировать религиозные
предписания и тем самым расстроить их замысел. Священники, обязанные наблюдать
за религиозным послушанием, шли в этом людям навстречу. Дейст­вие божественного
правосудия неизбежно пресекалось божьей благостью: люди грешили, потом
приносили жертвы или каялись, после чего были готовы грешить снова. Русская
душа отважилась сделать вывод, что грех — необходимая ступенька к наслаждению
всем блаженством божественной милости 18, то есть в принципе богоугодное дело.
Совершенно очевидно, что священники могли поддерживать в массах религиозную
покорность только ценой очень больших уступок человеческой природе с ее
влечениями. На том и порешили; один бог силен и благ, человек же слаб и грешен.
Безнравственность во все времена находила в религии не меньшую опору, чем
нравственность. Если религия не может продемонстрировать ничего лучшего в своих
усилиях дать челове­честву счастье, культурно объединить его и нравственно
обуздать, то неизбежно встает вопрос, не переоцениваем ли мы ее необхо­димость
для человечества и мудро ли мы поступаем, основываясь на ней в своих культурных
запросах.

Задумаемся над недвусмысленной современной ситуацией. Мы уже
выслушали признание, что религия не имеет того же влияния на людей, как раньше
(речь идет здесь о европейской христиан­ской культуре). Дело не в том, что ее
обещания стали менее заманчивыми, а в том, что в глазах людей они уже не
кажутся заслуживающими прежнего доверия. Согласимся, что причина этой перемены
— упрочение духа научности в верхних слоях чело­веческого общества (есть,
возможно, и другие причины). Критика подточила доказательную силу религиозных
документов, естест­вознание выявило содержащиеся в них заблуждения, сравнитель­ные
исследования обратили внимание на фатальную аналогич­ность принятых у нас
религиозных представлений и духовной продукции примитивных народов и эпох.

Научный дух вырабатывает определенный род отношений к вещам
нашего мира; перед явлениями религии он на некоторое время останавливается,
колеблется, наконец, переступает и здесь через порог. Этот процесс нельзя
прекратить, чем больше людей приобщается к сокровищам знания, тем шире
распространяется отход от религиозной веры, сперва только от ее устаревших,
шокирующих форм, а потом и от ее основополагающих предпо­сылок. Американцы,
устроившие обезьяний процесс в Дейтоне19, одни из всех показали себя
последовательными. Везде в других местах неизбежный переход совершается в
атмосфере половин­чатости и неискренности.

От образованных и от людей духовного труда для культуры пет
большой угрозы. Замещение религиозных мотивов культурного поведения другими,
мирскими прошло бы у них без сучка и задо­ринки, а кроме того, они большей
частью сами носители культуры. Иначе обстоит дело с огромной массой
необразованных, угне­тенных, которые имеют все основания быть врагами культуры.
Пока они не знают, что в бога больше не верят, все хорошо. Но они это
непременно узнают, даже если это мое сочинение не будет опубликовано. И они
готовы принять результаты научной мысли, оставаясь незатронутыми тем
изменением, которое производится в человеке научной мыслью. Нет ли опасности,
что враждебность этих масс к культуре обрушится на слабый пункт, который они
обнаружат в своей строгой властительнице? Если я не смею уби­вать своего
ближнего только потому, что господь бог это запретил и тяжко покарает за
преступление в этой или другой жизни, но мне становится известно, что никакого
господа бога не существует, что его наказания нечего бояться, то я, разумеется,
убью ближнего без рассуждений, и удержать меня от этого сумеет только земная
власть. Итак, либо строжайшая опека над этими опасными мас­сами, тщательнейшее
исключение всякой возможности их духов­ного развития, либо основательная ревизия
отношений между культурой и религией…

Следовало бы считать, что на пути осуществления этой послед­ней
рекомендации не стоит никаких особенных трудностей. Верно то, что в таком
случае придется от чего-то отказаться, но приобре­тений взамен будет, возможно,
больше, и мы избежим большой опасности. Но люди отшатываются в страхе, словно
культура подвергнется тогда какой-то еще большей опасности. Когда святой
Бонифаций Кредитонский18 срубил дерево, почитавшееся саксами как священное,
стоявшие вокруг ожидали какого-то страшного события в результате такого
кощунства. Ничего не случилось, и саксы приняли крещение.

Когда культура выставила требование не убивать соседа,
которого ты ненавидишь, который стоит на твоем пути и имуществу которого ты
завидуешь, то это было сделано явно в интересах человеческого общежития, на
иных условиях невозможного. В самом деле, убийца навлек бы на себя месть
близких убитого и глухую зависть остальных, ощущающих не менее сильную
внутреннюю наклонность к подобному насильственному деянию. Он поэтому недолго
бы наслаждался своей местью или награб­ленным добром, имея все шансы самому
быть убитым. Даже если бы незаурядная сила и осторожность оградили его от
одиночных противников, он неизбежно потерпел бы поражение от союза слабейших.
Если бы такой союз не сформировался, убийство продолжалось бы без конца, и в
конце концов люди взаимно истребили бы друг друга. Между отдельными индивидами
царили бы такие же отношения, какие на Корсике20 до сих пор еще сущест­вуют
между семьями, а в остальном мире сохраняются только между странами. Одинаковая
для всех небезопасность жизни и сплачивает людей в общество, которое запрещает
убийство от­дельному индивиду и удерживает за собой право совместного убийства
всякого, кто переступит через запрет. Так со временем возникают юстиция и
система наказаний.

Мы, однако, не разделяем этого рационального обоснования
запрета на убийство, но утверждаем, что запрет исходит от бога. Мы беремся,
таким образом, угадывать его намерения и выясняем, что он тоже не хочет человеческого
взаимоистребления. Поступая таким образом, мы обставляем культурный запрет
совершенно особенной торжественностью, однако рискуем при этом поставить его
исполнение в зависимость от веры в бога. Если мы возьмем назад этот свой шаг,
перестанем приписывать нашу волю богу и удовольствуемся чисто социальным
обоснованием правосудия, то мы, правда, расстанемся с божественным
возвеличением нашего культурного запрета, но зато выведем его из-под угрозы. Мы
приобретем, однако, и что-то другое. Вследствие какой-то диффузии, или
заразительного действия, характер святости, неприкосновенности, можно даже
сказать, потусторонности с не­многих важных запретов распространился на все
другие куль­турные установления, законы и предписания. Этим последним, однако,
сияние святости часто не к лицу; мало того, что они взаим­но обесценивают сами
себя, поскольку отражают расходящиеся до противоположности устремления разных
эпох и регионов, они еще и выставляют на обозрение все черты человеческого
несовер­шенства. Среди них легко распознать такие, которые могут быть лишь
продуктом близорукой робости, выражением честолюбивых интересов или следствием
произвольных предпосылок. Неизбеж­но сосредоточивающаяся на них критика в
нежелательной мере подрывает уважение и к другим, более оправданным требованиям
культуры. Поскольку будет рискованной задачей разграничивать то, что повелел
сам бог, и то, что восходит скорее к авторитету какого-нибудь всесильного
парламента или высокого должност­ного лица, то всего лучше, пожалуй, вообще
вывести бога из игры и честно признать чисто человеческое происхождение всех
культурных установлений и предписаний. Вместе с мнимой свя­тостью эти запреты и
законы утратили бы и свою оцепенелую неизменность. Люди смогли бы понять, что
законы созданы не столько для их порабощения, сколько для служения их интере­сам,
стали бы относиться к законам дружественнее, вместо их отмены ставили бы целью
их улучшение. Это был бы важный шаг вперед по пути, ведущему к примирению с
гнетом культуры.

Фрейд 3. Будущее одной иллюзии / / Ницше Ф., Фрейд 3., Фромм
Э., Ка­мю А., Сартр Ж. П. Сумерки богов. М, 1989. С. 103—109, 113. 114—115,
119-121. 125-129

.

    Назад

    ПОДЕЛИТЬСЯ
    Facebook
    Twitter
    Предыдущая статьяДоставка цветов
    Следующая статьяЛ. ФЕЙЕРБАХ :: vuzlib.su

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ