3. ПОТРЕБНОСТИ И ИНТЕРЕСЫ СОЦИАЛЬНОГО СУБЪЕКТА :: vuzlib.su

3. ПОТРЕБНОСТИ И ИНТЕРЕСЫ СОЦИАЛЬНОГО СУБЪЕКТА :: vuzlib.su

68
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


3. ПОТРЕБНОСТИ И ИНТЕРЕСЫ СОЦИАЛЬНОГО СУБЪЕКТА

.

3. ПОТРЕБНОСТИ И ИНТЕРЕСЫ СОЦИАЛЬНОГО СУБЪЕКТА

Итак, выше мы признали, что любая деятельность
программируется и направляется сознанием, которое выступает в качестве причины
человеческих действий. Отрицать это обстоятельство могут лишь по­клонники самых
вульгарных философских взглядов, делающие акцент на том обстоятельстве, что
сознание, будучи идеальным образованием, лишенным веса, протяженности и прочих
«материальных свойств». само по себе не способно менять социальную реальность и
потому не может рассматриваться в качестве причины подобных изменений.

Действительно, одного желания Сальери убить гениального Мо­царта
(если верить романтической гипотезе, принятой Пушкиным) явно недостаточно,
чтобы свершить это злодеяние. Ясно, что живого человека «во плоти и крови»
нельзя убить мыслью (что бы ни думали на этот счет поклонники разных форм
оккультизма). Но столь же ошибочно утверждать на этом основании, что Моцарта
убила не злая воля завистника, а физическая субстанция — смертельная доза яда.

Идеальность человеческого сознания не дает нам оснований не
рассматривать его как фактор причинения, направляющий физическую активность
человека именно в этом, а не в другом направлении, избранном и контролируемом
сознанием.

Итак, повторим еще раз: нелепо отрицать, что сознание людей
выступает, как показал еще Аристотель, в качестве особой «целевой» причины
человеческой деятельности. И все же возникает вопрос: следует ли рассматривать
его в качестве первопричины человеческих действий, или же за целями и желаниями
людей кроются какие-то более глубокие, неидеальные факторы причинения?

Рассмотрим в качестве примера деятельность человека,
строящего себе дом. Зададим себе сугубо риторический вопрос: возможна ли
подобная деятельность, не вызываемая, не направляемая и не контро­лируемая
сознанием строителя? Ответ однозначно отрицательный. Ясно, что человек может
построить себе жилище лишь в том случае, если пожелает это сделать и сумеет
реализовать свое желание. Качество дома и то, будет ли он вообще построен, в
немалой степени зависит от умения строителя (т.е. состояния его сознания) и
т.д. и т.п.

Поэтому естественный ответ на вопрос о причинах происходящего
звучит так: человек строит дом, потому что ощутил желание иметь жилище, решил
реализовать это желание, соотнеся его со своими возможностями, создал идеальную
схему дома, выстроил определенную программу действий по обеспечению
строительства и принял волевое решение о его начале.

Казалось бы, все причины происходящего упираются в сознание
человека. И все же это не так. Чтобы убедиться в этом, зададим себе простейший
вопрос: самопроизвольно ли желание человека строить дом? Почему ему вдруг
захотелось иметь жилище, затратить немалые силы на его создание? Является ли
это желание капризом сознания или же за ним стоит некоторая более глубокая
причина?

Серьезный ответ на все эти вопросы заставит нас учесть, что
прежде всего люди строят дома потому, что являются теплокровными суще­ствами,
физически не способными выжить в холодном климате без отапливаемого жилища. В
этом смысле дом есть условие выживания человека, реальное средство
приспособиться к среде существования. предписывающей ему вполне определенные
правила поведения в ней.

Руководствуясь подобной логикой, мы можем утверждать, что
подлинной первопричиной действий является не состояния сознания, но стоящие за
ними и определяющие их потребности существования. в которых выражается
адаптивный характер человеческой деятельно­сти. Подобная точка зрения полагает,
что информационные программы социального поведения не самоцельны, появляются, в
конечном счете, средством самосохранения — объективного императива
человеческого существования в природной и социокультурной среде. Попробуем
пояснить, о чем идет речь.

Начнем с определения потребности, которую мы будем понимать
как свойство субъекта, раскрывающееся в его отношении необходи­мым условиям
существования, или, конкретнее, свойство нуждаться в определенных условиях своего
существования в мире. Подчеркнем, что потребность, присутствующая в каждом
человеческом действии, пред­ставляет собой не часть, существующую наряду с
другими ее частями — убъектом и объектом, — а именно свойство одной из частей
дея­тельности, ее субъекта.

В этом плане в литературе принято различать саму потребность
человека и предмет этой потребности, каковым могут служить органи­зационно
выделенные части деятельности. Это означает, что пища, одежда, медикаменты или
жилище являются предметами нашей по­требности быть сытыми, одетыми, здоровыми,
укрытыми от каприза стихий, в то время как сама потребность есть не более, чем
свойство человека нуждаться во всем этом, как в условии своего существования в
среде.

Характеризуя потребность, мы должны подчеркнуть, что она
пред­ставляет собой именно свойство социального субъекта, а не его состо­яние.
Именно свойства явления, как мы помним, образуют его сущность, в то время как
его состояния производны от этой сущности и как бы безразличны к ней (так,
химическая сущность воды безраз­лична к своим агрегатным состояниям, поскольку
вода вполне способ­на оставаться водой, т.е. сохранять свои существенные
свойства, в любом из присущих ей агрегатных состояний — жидком, парообраз­ном
или твердом).

Это уточнение важно для того, чтобы различать потребность
субъ­екта и нужду как состояние его актуализированной потребности. Попросту
говоря, потребность человека быть сытым и одетым является его постоянным
существенным свойством, которое не проходит в минуту, когда он насытился или
приобрел одежду, а лишь переходит из состояния острой нужды в состояние своей
удовлетворенности (которое затем вновь сменится состоянием нужды).

Такая наиболее общая характеристика потребностей позволяет
нам утверждать, что они являются необходимым функциональным момен­том любой из
форм человеческой деятельности. Можно смело утвер­ждать, что «беспотребностной»
или «внепотребностной» деятельности людей попросту не существует: все, что мы
делаем, мы делаем ради какой-то из своих многочисленных и многообразных
потребностей, стремясь к тому, что нам необходимо для существования в природной
и социальной среде.

Проблема классификации человеческих потребностей—одна из
сложнейших проблем науки. Ниже нам придется коснуться многих аспектов этой темы
(в частности, решить вопрос о носителях социаль­ных потребностей — являются ли
ими только индивидуально взятые люди или же мы вправе говорить об особых
потребностях, отсутству­ющих у индивидов и присущих социальным группам, в том
числе и целым человеческим обществам). В настоящий момент нас интересуют самые
общие свойства «потребности вообще», рассмотренной как необходимый фактор
функционирования столь же абстрактной чело­веческой деятельности.

Тем не менее, уже сейчас мы можем сказать, что самая большая
ошибка, которую может сделать ученый, изучающий людей, — это свести систему их
потребностей к тому, что необходимо для физиче­ского выживания в среде. Нет
спору, человек, как и всякое живое существо, обладает набором потребностей,
определяемых природой его организма, — т.е. потребностей пить, есть, дышать,
спать, вступать в половые связи и пр. Однако подобные организмические
потребности отнюдь не исчерпывают всего того, что необходимо людям для суще­ствования
в качестве социальных существ. Такой необходимостью, к примеру, являются для
человека получение и трансляция знаний, без которых невозможно его выживание в
среде — невозможно создание тех предметов, с помощью которых удовлетворяются те
же организмические потребности (пиша, одежда, жилье и пр.). Необходимым усло­вием
существования людей, т.е. предметом потребности, является взаимодействие и
взаимная помощь, т.е. кооперация и координация совместных усилий, порядок и
безопасность и многое, многое другое.

Более того, уже сейчас мы можем сказать, что вся система
челове­ческих потребностей делится на два разных типа: потребности дефициентные
и бытийные (если использовать терминологию одного из крупнейших психологов XX
века М. Маслоу). Под дефициентными потребностями следует понимать потребность
людей во всем том, что необходимо для поддержания самого факта их биологической
и социальной жизни. Бытийные потребности выражают отношение лю­дей к
необходимым условиям поддержания определенного качества, условно говоря,
комфортности такой жизни, без чего невозможно полноценное существование людей.
Это означает, что предметом потребности для человека является не только пища,
но и определенное качество этой пищи, так как в норме человеческого поведения
зало­жено стремление не просто поесть все равно что, но поесть вкусно,
удовлетворить свои гастрономические склонности.

В числе таких бытийных потребностей Маслоу выделяет, в
частно­сти, так называемые потребности любви и принадлежности (становя­щиеся
духовной основой семьи и дружбы), потребности в самоидентификации, признании,
уважении и самоуважении, потреб­ности в самоактуализации как развитии своих
способностей и склон­ностей, потребности в переживании прекрасного и пр.
Нетрудно понять, насколько наличие бытийных потребностей усложняет меха­нику
человеческого поведения, поскольку именно они становятся основанием
«биологически нецелесообразных» поступков человека, способного предпочесть
факту жизни сохранение своей чести и досто­инства.

Не углубляясь далее в классификацию человеческих
потребностей, отметим, что именно потребности являются объективной основой
поведения, дисциплинирующей человеческое сознание и укрощающей произвол
человеческой воли. Более того, становится понятной логика тех
социально-философских течений, которые считают потребности людей материальными
факторами их деятельности, существующими вне человеческого сознания, первичными
по отношению к нему, определяющими сознание и не зависящими от него.

В самом деле, спецификой человеческой деятельности, как уже
отмечалось выше. является тот факт, что все приводящее людей в движение должно
так или иначе пройти через их голову. Это означает, что потребность становится
значимым фактором реальной человече­ской деятельности лишь в том случае, если
осознается людьми (иск­лючением являются лишь такие «организмические»
потребности человека, которые удовлетворяются рефлекторно, как это происходит,
например, с потребностью дышать, поглощать кислород). Напротив, неосознанная
потребность и ее состояния никак не влияют на пове­дение людей —так, человек,
который вот-вот станет жертвой покуше­ния, ведет себя  несообразно ситуации,
поскольку реальная угроза его безопасности, покушение на его жизненную
потребность не прошли через его сознание.

Но означает ли связь потребностей и сознания как
взаимополага-ющихдруг друга факторов деятельности, что человеческие потребности
и есть сознание, тождественны ему?

Едва ли с таким утверждением можно согласиться. Все мы пони­маем,
что реальный голод как неудовлетворенная потребность организма в источниках
энергии и чувство голода, возникающее как отображение этой потребности в
сознании, при всей взаимосвязанности этих явле­ний отнюдь не тождественны друг
другу. То же самое можно сказать о соотношении между реальной безопасностью
человека и ощущением им своей безопасности и т.д. и т.п.

Можно утверждать, что во всех случаях социальной
деятельности потребность и осознание потребности не тождественны друг другу
Исключением из этого правила не являются даже те случаи, когда предметом
потребности являются собственные внутренние состояния человеческого сознания. К
примеру, мы должны понимать, что знания, без которых невозможно существование
людей, и сама потребность в знаниях далеко не тождественны друг другу. Идеален
в данном случае предмет потребности, но не сама потребность, как свойство
человека относиться к знаниями, как к необходимому условию существования. То же
самое можно сказать о любви как интенции сознания и потребности любить,
вытекающей из законов психосоциальной орга­низации человека.

Мы видим, что даже духовные по своему предмету потребности
являются не самим сознанием, а лишь реальным отношением к созна­нию и в этом
качестве лишены необходимых свойств идеального. Но значит ли это, что мы вправе
рассматривать потребности в статусе материальных детерминант деятельности  — не
только существующих вне сознания, но и не зависящих от него?

Казалось бы, такая постановка вопроса противоречит тем
характе­ристикам потребности, которые мы привели несколькими абзацами выше. В
самом деле, может ли считаться не зависящим от сознания то, что нуждается в
сознании как в условии своей реализации, — как это имеет место с потребностью,
не становящейся причиной челове­ческого поведения, в случае если она не
осознается людьми?

Отвечая на этот вопрос, следует сказать, что философский
критерий независимости от сознания предполагает отношение сущностей, а не
существования. Пояснить эту сложную фразу можно самым простым примером. Все мы
знаем, что биологическая, а затем и социальная эволюция на Земле стали возможны
благодаря наличию в ее атмосфере животворного газа — кислорода. В этом смысле
не будет ошибкой сказать, что человеческая история зависит от состава земной
атмосфе­ры. Но каков характер этой зависимости? Можем ли мы сказать, что
причины исторических событий — походов Александра Македонского или реформ
Александра II Освободителя — лежат в сфере физиологии человеческого дыхания,
определяются отношениями человеческого организма с кислородом?

Абсурдность такой постановки вопроса очевидна. Ясно, что фак­тическое
существование человеческой истории зависит от наличия кислорода, чего нельзя
сказать о сущности исторических событий, определяемых какими угодно факторами,
кроме химического состава атмосферы.

Аналогичный тип связи характеризует отношение между потреб­ностями
и сознанием людей. С одной стороны, собственно социальные потребности, отличающие
людей от животных, возникают лишь в рамках человеческой деятельности, которая
определяется наличием сознания. Это позволяет нам утверждать, что существование
таких потребностей зависит от сознания. От сознания, как мы увидим ниже.
зависит также сам процесс удовлетворения потребностей: его течение и реальные
результаты. И все же есть основания утверждать, что сам характер человеческих
потребностей, их сущность определяются от­нюдь не произволом сознания, а не
зависящими от него факторами биосоциальной организации людей, которые сознание
вынуждено принимать как данность, которые оно не в силах изменить.

В самом деле, мы знаем, что во всех без исключения обществах
люди должны думать о хлебе насущном, поскольку потребность есть и пить
присутствует у любого человека независимо от его вероиспове­дания, политических
убеждений, эстетических пристрастий и прочих состояний сознания. Очевидно, что
наличие подобной потребности определяется отнюдь не желаниями людей, а
физиологическими ха­рактеристиками нашего организма, который представляет собой
сис­тему открытого типа, нуждающуюся в постоянном энергетическом питании,
получаемом из среды существования.

Конечно, то, что человек ест, сколько и как он ест, во
многом определяется шаблонами культуры и личными склонностями людей, т.е.
состояниями общественного и индивидуального сознания. Более того, усилием воли
человек может вовсе отказаться от еды, обречь себя на голодную смерть. Но все
это не значит, что человек вправе решать, иметь ему потребность в еде или не иметь,
что он может произвольно отказаться от нее, сказать себе: с завтрашнего дня я
свободен от необходимости есть. Ясно, что сознание может «освободить» нас от
этой потребности только вместе с жизнью, необходимым внутренним условием
которой она (потребность) является.

Мы видим, что выбор в пользу жизни, произведенный человеком,
заставляет его подчиняться определенным правилам, которые уже не зависят от
сознания, установлены вовсе не волей людей. Принципи­ально важно то, что эти
истина распространяется не только на «желу­дочные» надобности людей, но и на
всю систему потребностей, определяющих природу человека как социокультурного
существа.

Тот же самый выбор в пользу жизни заставляет людей считаться
с объективной необходимостью выработки, усвоения и передачи инфор­мации. И эта
потребность не может быть «отменена» сознанием — напротив, она неуклонно и
постоянно давит на него, заставляя людей независимо от их желания и воли
прибегать к тем или иным формам ориентационной деятельности в природной и
социальной среде. Ана­логичным образом люди ничего не могут поделать с
потребностями поддержания порядка и обеспечения безопасности, вытекающими из
способа их совместной жизни, и’этот факт обуславливает объективно необходимое
существование институтов власти в любом обществе и во все времена, каким бы ни
было субъективное отношение людей к этому тяжелому бремени.

Такая же первичность и независимость от воли людей
характеризует существование не только «дефициентных», но и «бытийных» потреб­ностей
людей. Нравится нам это или нет, но условия коллективной жизни закладывают в
каждом живом человеке потребность в самоиден­тификации и самоутверждении, в
какой бы своеобразной и даже причудливой форме ни пытались мы удовлетворить эту
потребность (расплачиваясь наркоманией, алкоголизмом и душевными болезнями за
неудачу такого удовлетворения). Спросим себя: чем определяется уникальная
«живучесть» религии, заведомая безуспешность любых попыток ее насильственного
подавления? Разве не тем, что религиозная вера отвечает особым «экзистенциальным»
потребностям человека, устройству его души, нуждающейся в поддержке и утешении,
— уст­ройству, которое зависит от воли людей не в большей степени, чем
темперамент, с которым.они приходят в мир?

Итак, мы можем утверждать, что люди не выбирают себе ни физиологических,
ни социальных, ни духовных потребностей, — они предписаны человеку его «родовой
природой», с которой сознание должно считаться как с непреложной данностью.
Именно эти потреб­ности людей, с которыми они рождаются или которые прививает
им способ общественной жизни, являются наиболее глубокими причина­ми
человеческой деятельности. Иными словами, они выступают как «первопричины»
деятельности, которые предпосланы ее «целевым причинам», т.е. стоят за
желаниями и стремлениями людей, определяют их, «давят» на сознание, ориентируют
его в нужном для себя направ­лении, заставляют делать то, чего порой не
хотелось бы делать вовсе.

Таким образом, излагаемый нами подход усматривает в потребно­стях
материальные факторы деятельности, существенно ограничиваю­щие свободу воли
общественного субъекта, но не отрицающие ее вовсе. Очевидно, что потребностная
детерминация сознания отнюдь не пре­вращает людей в подобие механизма, все
действия которого заранее запрограммированы не им выбранными обстоятельствами.

В самом деле,мы можем достаточно точно предсказать, как
поведут себя под влиянием потребности голодная курица или испуганная собака, но
это значительно труднее сделать в отношении человека. Конечно, все люди
испытывают голод, но это все же не мешает им по-разному вести себя в данной
ситуации: «брезгливые» предпочитают воздержаться от пиши в некомфортных
условиях ее приема, которые ничуть не смущают «небрезгливых»; политические
заключенные вовсе обрекают себя на голодную смерть, отказываясь от еды ради
высших идейных соображений, и т.д.22

В действительности свобода воли человека проявляется по
преиму­ществу в способности нашего сознания «ранжировать» потребности, от
которых оно не может произвольно отказаться. В зависимости от сложившейся
системы ценностных предпочтений человек может рас­ставлять свои потребности в
определенно иерархическом порядке, классифицировать их как первоочередные,
актуальные и второсте­пенные, периферийные, требующие хоть и необходимого, но
мини­мального внимания. Человек, по словам французского философа Ж. П. Сартра,
«обречен на свободу» — постоянную свободу выбора между теми или иными значимыми
факторами поведения. Эта свобода проявляется в быту, когда, стоя перед
переполненным автобусом, мы решаем, что предпочесть: опоздание на работу оторванным
в давке пуговицам или, наоборот, сохранность одежды неприятному выговору за
опоздание на работу? Эта свобода проявляется и в высших «экзи­стенциальных»
ситуациях, когда человеку приходится выбирать между любовью и долгом, истиной и
благом, достоинством и самой жизнью.

Важно лишь понимать, что такая «поправка на свободу» отнюдь
не превращает сознание в первопричину человеческих действии. В любом случае за
ним стоит та или иная форма потребности, надобности, которая определяется не
произволом сознания, а объективными зако­нами телесной, психологической,
социальной организации субъекта деятельности.

Именно наличие таких потребностей делает поведение людей
достаточно предсказуемым, чтобы оно стало объектом научного изу­чения. Заметим
в скобках, что степень этой прогнозируемости возра­стает по мере того, как мы
переходим от изучения индивидуального поведения людей к анализу форм их
совместной деятельности, в которой, как мы увидим ниже, складываются и
проявляются своеоб­разные статистические законы-тенденции (допускающие
отдельные исключения, но верные для массовых форм поведения).

Заканчивая наш краткий анализ феномена потребностей,
отметим, что они не являются единственным фактором деятельности, влияющим на
идеальные цели человеческого поведения. Полнота его понимания требует от нас
характеристики еще одного функционального момента деятельности, каковым
являются интересы действующего субъекта.

В научной литературе существует различное понимание феномена
интересов. Нередко они рассматриваются как явление человеческого сознания,
соотносимое с целями, стимулами, мотивами деятельности. Интерес в данном случае
понимается как заинтересованность, т.е. определенный вектор сознания, его
направленность на нечто нужное человеку.

Существует, однако, и иное понимание интереса,
рассматривающее его как реальный, а не идеальный фактор деятельности,
непосредствен­но связанный с потребностями людей.

Выше мы охарактеризовали потребность как свойство субъекта,
в котором выражается его отношение к необходимым условиям сущест­вования.
Согласно рассматриваемой точке зрения интерес выступает как свойство субъекта,
выражающее его отношение к необходимым средствам удовлетворения потребности.
Иными словами, интерес по­нимается как посредующее звено в удовлетворении
потребности, ха­рактерное для человеческой деятельности и практически отсутст­вующее
в поведении животных.

В самом деле, не вызывает сомнений тот факт, что и люди, и
животные существа обладают потребностью есть и пить. И в том, и в другом случае
эта потребность выступает как свойство организма, удовлетворенная потребность,
как его состояние, а объекты, с по­мощью которых она удовлетворяется — еда и
питье, — представляют собой предметы потребности.

И все же, несмотря на такое сходство, люди и животные
удовлет­воряют общие им «организмические» потребности весьма различным образом.
Одно из этих отличий, связанное с информационными раз­личиями в поведении
человека и животного — наличием сознания, переводящим потребность в осмысленную
цель деятельности, мы уже рассматривали выше. Другое отличие связано с особым
типом адапта­ции, присущим человеку, который и рождает феномен интереса.

В самом деле, животное ощутившее жажду, удовлетворяет ее
водой из ближайшего водоема. Иначе поступает человек, для которого удов­летворение
жажды связано с наличием водопроводного крана, сосуда для питья, монеты,
которую следует опустить в автомат с газированной водой, и т.д. и т.п.

Мы видим, что доступ к воде, без которой невозможно
физическое существование человека, опосредован целым рядом предметов, кото­рые
нужны нам не сами по себе, но лишь как средство овладения предметом жизненной
потребности. Такая диалектика предмета-цели и предмета-средства — характерная
черта общественной жизни, в рам­ках которой люди вынуждены искать полезные
ископаемые, выплав­лять металл, строить машиностроительные заводы, печатать
деньги и создавать банки, — и все для того, чтобы получить продукты потреб­ления,
которые животное получает непосредственно из среды с по­мощью естественных
органов тела.

Как и в случае с потребностью, интерес представляет свойство
людей нуждаться в различных объектах-посредниках, способствующих удовлетворению
их «телесных» и общественных потребностей. Как и в случае с потребностью, нам
следует различать интерес как характе­ристику субъекта деятельности и предмет
интереса, каковыми могут выступать самые различные объекты (вещи, символы,
связи — об этом ниже), отличные от человека и объединенные свойством быть
нужными ему, т.е. обладать некоторой позитивной значимостью или ценностью.

Наконец, как и в случае с потребностью, интерес представляет
собой объективное свойство людей, выражающее способ их существо­вания в мире,
не зависящий от произвола человеческой воли. Возьмем, к примеру, столь
выраженную у современного человека заинтересо­ванность в деньгах. Все мы
понимаем, что ни одному человеку они не нужны сами по себе и всегда являются
средством удовлетворения той или иной практической или духовной (как у
пушкинского Скупого рыцаря) потребности, т.е. предметом отличного от нее
интереса. Однако зависит ли от воли людей, живущих в обществе с рыночной
экономикой, их заинтересованность в деньгах как единственно воз­можном средстве
обмена, позволяющем им овладеть предметом по­требности, который они не в
состоянии изготовить сами? Очевидно, что отказаться от денег основная масса
людей (не способная вести натуральное хозяйство или жить вооруженным грабежом)
может лишь вместе с отказом от удовлетворения потребностей, т.е. путем добро­вольного
отказа от жизни, внутренним необходимым условием которой деньги являются.

Мы видим в итоге, что многие свойства интереса совпадают со
свойствами потребности, что и побуждает некоторых ученых оспари­вать
необходимость их теоретического различения. В самом деле, человеку в равной
степени необходимо быть сытым, необходимы соответствующие продукты питания,
земля как средство их производ­ства, сельскохозяйственные орудия, служащие ее
обработке, и т.д. Нужно ли разделять все эти «надобности» на потребности и
интересы или же «экономнее» характеризовать их все с помощью категории «потребность»,
различая потребности «первого порядка», «второго порядка» и т.д.?

Отвечая на эти вопросы, мы полагаем, что различение
потребностей и интересов имеет важнейшее значение для социальной теории. Ис­пользуя
его, мы получаем возможность отличать универсальные по­требности «человека
вообще», образующие его «родовую» природу, и способы их удовлетворения
конкретными людьми в конкретных исто­рических обстоятельствах. Понятие
потребности позволяет нам зафик­сировать устойчивое, исторически неизменное в
людях и обществах, в то время как категория интереса ориентирует нас на
исследование специфических систем деятельности и общественных отношений, от
которых зависит способ удовлетворения потребностей23.

Итак, подводя итоги сказанному, мы можем рассматривать чело­веческое
действие как системно целостный процесс, в котором могут быть выделены
следующие функциональные подсистемы: 1) причиня­ющая, которую образуют присущие
каждому субъекту деятельности потребности и интересы; 2) идеально-регулятивная,
которую образуют информационные механизмы сознания—цели, программы, мотивы и
стимулы поведения (специально изучаемые психологией); 3) опера­циональная,
которая представляет собой активность целереализации, т.е. физические операции
субъектов, направленные на претворение в жизнь своих замыслов и желаний; 4)
результативная, которую образуют сознательно полученные или стихийно
сложившиеся результаты чело­веческой деятельности, соответствующие или не
соответствующие ее целям, удовлетворяющие и не удовлетворяющие ее потребностям.

Главный вывод, который следует из нашего рассмотрения, может
быть сформулирован так: уже на уровне своих простейших проявлений — действий —
человеческая деятельность не должна рассматриваться как непредсказуемый
процесс, творимый абсолютно свободной, неопре­делимой волей людей. Единообразие
потребностей, раскрывающих объ­ективную «родовую природу» человека, их
дисциплинирующее воздействие на сознание — такова наиболее глубокая причина,
обуслов­ливающая законосообразность деятельности, ее подчиненность опреде­ленным
«правилам», существующим в общественной жизни людей.

С другой стороны, анализ простейших форм деятельности показы­вает
нам колоссальные возможности сознания разнообразить поведе­ние людей, готовит
нас к пониманию многовариантности человеческой истории. Детерминационная связь
между потребностями людей и их целями, как мы увидим ниже, отнюдь не означает
существования столь же строгой детерминации между целями человеческой
деятельности и ее реальными результатами.

Мы полагаем, что сказанного о функциональных механизмах
человеческого действия достаточно, чтоб перейти к анализу значительно более
сложных состояний деятельности — а именно, к анализу обще­ства как
организационной формы совместного поведения людей.

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ