ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
а) Эмпирическое учение об экзистенциальной
обусловленности знания
.
а) Эмпирическое учение об экзистенциальной обусловленности
знания
В соответствии с нашим делением и по возможности отвлекаясь
от гносеологических выводов, мы попытаемся охарактеризовать социологию знания
как теорию экзистенци¬альной обусловленности фактического мышления. В этой
свя¬зи необходимо прежде всего пояснить: что следует пони¬мать под
экзистенциальной обусловленностью? Как легче всего показать, в чем она состоит?
В качестве конкрет¬ного факта эта обусловленность может быть, пожалуй, легче
всего показана на иллюстративном примере. Экзистенци¬альная обусловленность
мышления может считаться факти¬чески доказанной в тех областях, где удается
показать: а) что процесс познания de facto развивается отнюдь не по
«имманентным законам», отнюдь не в соответствии с «природой вещей» или «чисто
логическими возможностями», не под воздействием внутренней «духовной
диалектики», но что возникновение и формирование мышления определяют в решающих
пунктах внетеоретические факторы, именуемые обычно «факторами бытия»; b) что
эти факторы, определяю¬щие конкретное содержание знания, имеют отнюдь не
пери¬ферийное значение, «чисто генетическую релевантность», но проникают в
содержание и форму идей и решающим образом определяют формулирование, объем и
интенсивность нашего опыта и наблюдения, одним словом, все то, что мы
определя¬ем как аспект познания.
Социальные процессы, влияющие на процесс по¬знания. Что
касается первой группы критериев для определе¬ния экзистенциальной
обусловленности знания (сюда отно¬сятся все внетеоретические факторы, de facto
действующие в истории мышления), то недавние исследования, проведенные в рамках
социологически ориентированной истории духа, дают нам все большее количество
данных, подтверждающих это положение. Ибо теперь уже ясно одно: предшествующие
ис¬следования, априорно ориентированные на то, что изменения в духовной сфере
могут быть поняты только на «духовном» уровне («имманентная история духа»), с
самого начала зак¬рыли себе путь к обнаружению возможного проникновения
социальных процессов в сферу «духовного». С потерей этой априорной уверенности
все большее количество конкретных случаев с полной очевидностью свидетельствует
о том, что:
a) постановку проблемы делает возможным только
предшествующий ее формулировке жизненный опыт;
b) при отборе из множества данных присутствует воле¬вой акт
познающего субъекта;
c) на характер исследования проблемы оказывают значительное
влияние жизненные силы.
Что касается этих жизненных сил и волевых установок, которые
лежат в основе теоретических положений, то в ре¬зультате упомянутых
исследований становится все более яс¬ным, что и они носят отнюдь не
индивидуальный характер;
это, другими словами, означает, что они коренятся в первую
очередь не в осознанной, индивидуальной воле мыслящего субъекта, а в
коллективной воле группы, стоящей за мышле¬нием индивида, которое лишь следует
предписанным ею ак¬там. В этой связи становится все более очевидным, что
мыш¬ление и знание в значительной своей части вообще не могут быть правильно
поняты, если не принимать во внимание их обусловленность бытием и то
обстоятельство, что они фор¬мируются внутри коллектива.
Мы не можем перечислить здесь все многообразные социальные
процессы, воздействующие в этом смысле на обусловленность теории и ее развития
«бытием», и вынужде¬ны ограничиться одним примером (отсылая и в данном случае
для ознакомления с детальной аргументацией к литературе вопроса).
Ярким примером того, как внетеоретические процессы оказывают
влияние на возникновение и развитие знания и познания, может служить
конкуренция. Ведь конкуренция регулирует отнюдь не только экономическую
деятельность посредством механизма рынка, отнюдь не только
социаль¬но-политические отношения, но выступает также в качестве движущего
импульса в различных «интерпретациях мира»; ибо если реконструировать
социальную основу этих интерпре¬таций, они предстанут перед нами в виде
духовных экспонен¬тов борющихся за мировое господство групп.
Тот факт, что социальные факторы все отчетливее вы¬ступают в
качестве скрытых движущих сил сознания, позволя¬ет нам на данной стадии прийти
к следующему выводу: идеи и теории нельзя, как уже было указано, считать
гениальными открытиями отдельных великих мыслителей. Даже наиболее гениальные
открытия опираются на сложившийся, передан¬ный мыслящему индивиду коллективный
исторический опыт, который, однако, никоим образом не следует гипостазировать и
субстанциализировать в качестве «духа». При ближайшем рассмотрении оказывается
также, что в одно и то же время существует не один коллективный опыт (как
полагали сторон¬ники учения о народном духе) с одной особой направленнос¬тью
(не одно направление мыслей), но что «мир» познается различным образом,
поскольку несколько одновременно существующих (хотя не одинаковых по
происхождению и цен¬ности), противоположных друг другу тенденций мышления
борются за свои отличающиеся друг от друга истолкования «общего» мира, данного
им в опыте. Ключ к конкретному пониманию этого многообразия дает отнюдь не
«предмет в себе» (ибо тогда было бы непонятно, почему он «преломля¬ется» столь
различным образом), а различие ожиданий, стремлений и возникающих из опыта
импульсов. Если, следо¬вательно, мы вынуждены искать объяснение в игре и
столкно¬вении этих различных по своему положению в социальной сфере импульсов,
то в ходе более глубокого анализа станет очевидным, что причину их столкновения
следует искать от¬нюдь не в теории, но в том, что эти различные,
противопо¬ложные импульсы коренятся в сфере общих групповых инте¬ресов. В свете
социологического анализа (реконструирующего скрытые промежуточные звенья между
упомянутыми импуль¬сами и теоретическими положениями) прежние «чисто
теоре¬тические разногласия» сводятся в большинстве случаев к различиям
мировоззренческого характера; а ими невидимо управляют конкретные
антагонистические соревнующиеся и борющиеся группы.
В качестве примера одной из многочисленных коллек¬тивных
связей, которые могут создать различные интерпрета¬ции мира и типов знания, мы
остановимся на проблеме поко¬лений. Принадлежность к определенному поколению
часто также предопределяет принцип выбора, формирования и поляризации теорий и
воззрений, существующих в данный момент в определенной социальной сфере. Из
сопоставле¬ния данных, полученных нами в ходе исследования проблемы конкуренции
и проблемы поколений и их роли в духовном развитии, явствует, что историческая
форма движения, ин¬терпретируемая «имманентной историей духа» как диалектика
«духовного мира», является, с точки зрения социологии зна¬ния, движением в
области истории духа, ритм которого регу¬лируется сменой поколений и
конкуренцией.
Рассматривая проблему взаимоотношения между ти¬пом общества
и типом мышления, необходимо упомянуть и о наблюдении Макса Вебера. По его
мнению, стремление к систематизации и является часто следствием чисто
схола¬стических соображений, желание «систематически» мыслить — не что иное,
как коррелят к существующим юридическим и научным школам, и происхождение этой
организующей фор¬мы мышления следует искать в непрерывной деятельности
педагогических институтов. Сюда же относятся важные замечания М. Шелера о связи
между различными формами знания и определенными типами групп, в которых они
толь¬ко и могут возникнуть и сформироваться.
Этого, вероятно, достаточно для пояснения того, что имеется
в виду, когда говорят о корреляции, существующей между типами знания и
содержанием знания, с одной сторо¬ны, определенными социальными группами и
социальными процессами — с другой.
Конститутивное значение социального процесса для аспекта
мышления. Имеют ли эти связанные с социальным процессом факторы только
периферийное значение, являются ли они только причиной возникновения, только
условиями факти¬ческого возникновения идей (т.е. обладают ли они лишь
«генетической» релевантностью) или же проникают в самый ас¬пект конкретных
высказываний? Это следующий вопрос, который будет здесь поставлен. Исторический
и социальный генезис идей был бы ноологически иррелевантным лишь в том случае,
если социальные и исторические условия познания имели бы значение только для
его возникновения и реализации. В этом случае две эпохи в истории знания
отличались бы друг от друга только тем, что в более раннюю эпоху определенные
данные еще отсутству¬ют или что в данный момент еще существуют определенные
заб¬луждения, которые впоследствии будут полностью устранены. Подобное
утверждение об отношении более раннего знания к знанию более позднему в большей
степени справедливо для точных наук (хотя в настоящее время представление о
стабиль¬ности категориальной структуры точных наук стало значительно менее
устойчивым, чем оно было в эпоху «классической физи¬ки»), что касается наук о
духе, то здесь, нельзя говорить о простом устранении заблуждений в процессе
смены более ранних стадий развития более поздними, ибо каждая эпоха с ее
различными теориями совершенно по-новому подходит к изучению «одного и того же»
предмета и постигает его в новом аспекте.
Поэтому-то тезис о конститутивном значении
со¬циально-исторического процесса для большинства сфер зна¬ния находит свое
обоснование прежде всего в том факте, что большинство конкретных высказываний
позволяет установить, где и когда они возникли, где и когда они были
сформулиро¬ваны. То, что уже достаточно однозначно разработано в обла¬сти
истории искусства, что произведения искусства могут быть точно датированы в
соответствии с их стилем, так как каждый элемент формы возможен лишь в
определенных исторических условиях и содержит характерные черты эпохи, может
быть mutatis mutandis показано и в сфере мышления посред¬ством фиксирования с
помощью все более точных критериев «аспекта» каждого познания. По мере того как
мы со все большей точностью определяем феноменологические призна¬ки,
позволяющие различать отдельные типы мышления, стано¬вится все более возможным
датировать типы мышления так же, как датируются картины, и, подвергнув анализу
структуру мыш¬ления, установить, где и когда мир представлялся стоящему за
определенным высказыванием субъекту в этом и только в этом образе; более того,
в ряде случаев анализ может быть доведен до той стадии, которая позволит ответить
и на другой вопрос, почему мир воспринимался именно в таком образе.
Если из утверждения 2х2=4 (мы берем в качестве при¬мера
простейший случай) нельзя умозаключить, кем, когда и где оно было
сформулировано, то творение духовной культу¬ры всегда дает достаточно оснований
для того, чтобы устано¬вить, конституировалось ли оно с позиций «исторической
шко¬лы», «позитивизма» или «марксизма» и на какой ступени раз¬вития каждого из
этих направлений. Здесь мы вправе гово¬рить о «влиянии социальной позиции» ученого
на результат его исследования, о «соотнесенности с бытием», т.е. о связи данных
высказываний с «бытием», являющимся их ос¬новой, и противопоставлять эти
высказывания тем, в которых (как в вышеупомянутом утверждении 2х2=4) подобное
влия¬ние социальной позиции субъекта отсутствует, по крайней мере в доступной
нашему пониманию форме.
Аспект определяет, таким образом, как индивид ви¬дит объект,
что он в нем постигает и как конструирует его в мышлении. Аспект есть,
следовательно, нечто большее, чем чисто формальное определение мышления, он
относится и к качественным моментам в формировании познания, т. е. к тем
моментам, которые неизбежно упускаются формальной логи¬кой. Именно эти моменты
являются причиной того, что два человека, применяющие одни и те же правила
формальной логики (закон противоречия или формулу силлогизма), не прихо¬дят к
идентичному суждению об одном и том же предмете; более того, их суждения бывают
часто совершенно различными.
Мы приведем здесь лишь несколько методов, с помо¬щью которых
можно характеризовать аспект какого-либо выс¬казывания, несколько критериев,
позволяющих отнести его к той или иной эпохе. К ним относятся: анализ значения
приме¬няемых понятий, феномен контрпонятия, отсутствие опре¬деленных понятий,
структура категориального аппарата, гос¬подствующие модели мышления, уровень
абстракции и пред¬посланная онтология. В последующем изложении мы попыта¬емся
на ряде примеров показать, как эти методы и критерии применяются в анализе
различных аспектов мышления, и ос¬тановимся на том, в какой мере социальная
позиция исследо¬вателя влияет на его точку зрения.
Начнем с того, что одно и то же слово, одно и то же понятие
в устах людей различного социального положения имеет большей частью совершенно
разное значение.
Когда, например, в начале XIX в. консерватор старого толка
говорил о «свободе», то он понимал под этим право каждого сословия жить в
соответствии с данными ему приви¬легиями («свободами»). Если же о свободе
говорил предста¬витель романтически-консервативного или протестантского
направления, то смысл этого «глубоко внутреннего понимания свободы» заключался
для него в праве каждого индивида жить в соответствии с принципом своего
внутреннего непов¬торимого миропонимания. Оба они мыслили в терминах
«качественного понятия свободы», ибо понимали под свободой право либо на
историческую, либо на внутреннюю индивидуальную особенность.
Либерал того же времени, говоря о «свободе», имел в виду
свободу именно от привилегий, в которых консерватор старого толка видел основу
всех свобод, т.е. «эгалитарное понятие свободы», которое сводилось к тому, что
все люди должны обладать равными правами.
Либеральное понятие свободы было понятием группы,
стремившейся разрушить внешний, легализующий неравен¬ство, общественный
порядок; консервативное же понятие свободы соответствовало представлениям того
социального слоя, который не стремился к изменению внешнего порядка вещей и
поэтому, во-первых (если говорить о внешней сторо¬не дела), был заинтересован в
том, чтобы все сохранялось в традиционной неизменности, во-вторых, для того,
чтобы со¬хранить в неизменности существующий порядок, вынужден был переместить
проблематику свободы из политической во внутреннюю, далекую от политики, сферу.
Тот факт, что либе¬рал видел лишь одну сторону понятия и проблемы, консерва¬тор
— лишь другую их сторону, зависит, следовательно (и это можно однозначно
доказать), от места того и другого в данной социальной и политической
структуре. Короче говоря, даже при образовании понятия угол зрения наблюдателя
опреде¬ляется его волей; наблюдение направляется по траектории, позволяющей
выявить именно то, что соответствует интере¬сам определенной
историко-социальной группы. Таким обра¬зом, из всех данных опыта в понятие
всегда включается лишь то, что может быть постигнуто и использовано в интересах
данного волевого центра. Так, например, вполне вероятно, что консервативное
понятие «народный дух» было сформули¬ровано в противоположность прогрессивному
понятию «духа времени». Следовательно, сами понятия определенной поня¬тийной
схемы открывают непосредственный доступ к аспек¬там, присущим видению различных
социальных слоев.
Отсутствие определенных понятий означает отсут¬ствие не
только определенной точки зрения, но и отсутствие определенного динамического
интереса к ряду жизненных проблем. Так, например, относительно позднее
появление понятия «социальное» свидетельствует о том, что до извест¬ного
периода исследование не затрагивало сферу, связанную с этим термином, а также о
том, что тогда отсутствовал свя¬занный с этим словом жизненный опыт.
Однако не только понятия в их конкретном содержании
отличаются друг от друга в зависимости от различных соци¬альных позиций
наблюдателей, различаться могут таким же образом и категории.
Так, например, для консерватизма упомянутой эпохи (к ней
относятся почти все наши примеры, поскольку интере¬сующие нас проблемы
достаточно глубоко изучены в социоло¬гическом аспекте только для этой эпохи),
как, впрочем, и для консерватизма нашего времени, характерна склонность
при¬менять морфологические категории, которые направлены не на то, чтобы
расчленять непосредственно воспринятый объект в его целостности, а на то, чтобы
попытаться удержать его в его неповторимости. В отличие от этого
морфологического подхо¬да для мышления левых направлений того времени
характе¬рен аналитический метод, посредством которого расщепляет¬ся каждое
непосредственно данное целое, чтобы тем самым определить элементы, допускающие
новые комбинации и об¬щие определения, а затем объединить их на основе
функцио¬нальной зависимости или категории причинности. И в данном случае нашей
задачей является не только показать, что раз¬личные социальные позиции
обусловливают различное мыш¬ление, но и пояснить, по какой причине они
организуют мате¬риал опыта с помощью различных категорий. Дело заключа¬ется в
том, что представители левых направлений хотят создать из элементов
существующего мира нечто новое; по¬этому они все время отвлекаются от бытия в
его конкретной данности, прибегают к абстракциям, дробят эмпирическую
реальность на отдельные элементы, чтобы затем создать из них новые комбинации.
Морфологическое целостное восприя¬тие существует там, где наблюдатель готов
полностью при¬нять то, что он видит, не внося в него никаких изменений; бо¬лее
того, посредством такого целостного восприятия делается попытка стабилизировать
те элементы, которые еще находят¬ся в движении, как бы благословить бытие за
то, что оно именно такое, какое оно есть. Все это ясно указывает на то, что
даже абстрактные, как будто очень далекие от политичес¬кой борьбы, категории и
принципы организации коренятся в метатеоретической, прагматической душевной
направленнос¬ти и формируются в таких глубинных слоях души и сознания, где и
речи не может быть о сознательном «обмане» в смысле «идеологизации».
Следующим фактором, способным характеризовать аспект
мышления, являются так называемые «модели мыш¬ления», т.е. те модели, на
которые в каждом данном случае имплицитно ориентируется индивид, подходя к
изучению объекта.
Известно, например, что после того как была сформу¬лирована
типология естественных наук и разработанные на этой основе категории и методы
мышления стали моделью, возникла надежда, что и в остальных сферах
существования, в том числе и в социальной, можно будет решить все проблемы
(механисти¬ческая атомистическая концепция социальных явлений).
При этом важно отметить, что тогда, когда это проис¬ходило
(как и во всех подобных случаях), отнюдь не все слои общества ориентировались
на эту модель мышления. Зе¬мельная знать, отстраненные от сферы власти слои
общества и крестьянство не оказывали в этот период существенного влияния на ход
исторического развития. Новый тип образо¬ванности, возникающие новые формы
ориентации в мире со¬ответствовали иной жизненной структуре. Формы возникаю¬щего,
ориентирующегося на естественные науки аспекта мира вторгались в жизнь этих
слоев как нечто привходящее извне. И когда игра социальных сил вновь выдвинула
на передний фронт истории новые группы людей, представляющие названные слои и
их жизненную ситуацию, функционально-механистическому мышлению сразу же были
противопостав¬лены противоположные ему модели, например, «организмическая» или
«персоналистическая». Так, Шталь, находясь в апогее этого развития, уже
способен фиксировать связи между моделями мышления и политическими
направлениями.
Модель того, как осуществить плодотворное мышле¬ние, явно
или скрыто стоит за каждым конкретно сформулиро¬ванным вопросом и ответом: если
последовательно от случая к случаю проследить происхождение и радиус
распростране¬ния подобной модели мышления, то обнаружится ее связь с социальным
положением определенных общественных групп и их интерпретацией мира. Следует
подчеркнуть, что, в отли¬чие от догматического марксизма, мы понимаем под этими
социальными единствами не только классы, но и поколе¬ния, группы статусов,
секты, профессиональные группы, шко¬лы и т.п. Если не принимать во внимание
такого рода диффе¬ренциацию социальных группировок и соответствующую
диффе¬ренциацию понятий, категорий и моделей мышления (если, сле¬довательно, не
углублять проблему базиса-надстройки), то в базисе невозможно будет выявить
дифференциацию, соот¬ветствующую богатству типов знания и аспектов,
выступаю¬щих в истории мышления. Впрочем, мы совсем не намерены отрицать, что
наибольшее значение из всех этих группиро¬вок и социальных единиц имеет
классовое расслоение, так как в конечном итоге все вышеперечисленные социальные
единицы возникают и изменяются в рамках основополагаю¬щих для них отношений,
созданных производством и властью. Дело заключается в том, что исследователь,
который видит все богатство конкретных типов мышления и пытается «причислить»
их к определенным общественным единицам, в настоящее время уже не может
удовлетвориться недифферен¬цированным понятием класса, игнорирующим все помимо
него существующие социальные единицы и социальные условия.
Еще один характерный признак аспекта мышления
об¬наруживается при исследовании того, на какой ступени аб¬стракции
останавливается данная теория и в какой мере она не допускает полного
теоретического формулирования своей точки зрения.
Если теория в целом или в каком-либо отдельном вопросе
останавливается на стадии относительной абстракт¬ности и ставит препятствия на
пути дальнейшей конкретиза¬ции, объявляя эту конкретизацию недозволенной или
несуще¬ственной, это никогда не бывает случайностью. И в данном случае все
решается социальным положением наблюдателя.
Именно на примере марксизма и его отношения к со¬циологии
знания может быть показано, как в ряде случаев определенная связь,
установленная с определенной социаль¬ной позиции, формулируется только в той
степени конк¬ретизации, которая соответствует данной социальной пози¬ции, и как
связанному с этой позицией наблюдателю никогда не удается выявить те более
общие и принципиальные мо¬менты, которые содержатся в данном конкретном
наблюде¬нии. Ведь марксизм уже давно мог сформулировать основной принцип
социологии знания о социальной обусловленности человеческого мышления вообще,
так как начало этому положено марксистским учением об идеологии. То обстоя¬тельство,
что эта имплицитно сопутствующая сделанному открытию идея не получила общей
теоретической формули¬ровки (и в лучшем случае применялась лишь частично),
объясняется прежде всего тем, что в конкретной ситуации эта социальная
обусловленность в самом деле может быть обна¬ружена только у противника; но
помимо этого — и подсоз¬нательным нежеланием перейти от этого конкретного
понима¬ния к скрытой в нем возможности поставить общую принци¬пиальную проблему
и к необходимости продумать до конца возникающие таким образом проблемы,
способные пошатнуть собственную позицию. Следовательно, ограниченность точки
зрения, связанная с определенной социальной позицией, и бессознательно
утверждающий свои воззрения волевой им¬пульс препятствуют в данном случае
созданию принципиаль¬ной концепции и тормозят способность к абстракции. Здесь
обна¬руживается желание остаться на уровне конкретизирующего по¬нимания в той
сфере, в которой оно непосредственно дано, и даже не допускать вопрос о том, не
является ли социально обусловленное познание свойством структуры мышления как
та¬ковой. Впрочем, страх марксизма перед обобщающей форму¬лировкой
социологических данных можно отчасти свести к обычному ограничению, налагаемому
определенным методом мышления на восприятие реальности. Так, например, нельзя
ставить вопрос, не является ли разработанное Марксом и Лукачем «овеществление»
более или менее общим феноме¬ном сознания, или предположить, что
капиталистическое овеществление — не что иное, как одна из возможных его форм.
Если данная слишком сильная конкретизация и историзация феноменов возникает как
следствие определенной со¬циальной обусловленности, то обратная тенденция, т.е.
мгно¬венное возвышение до уровня высшей абстракции и формализа¬ции, может (на
что совершенно справедливо указывает марксизм) привести к тому, что вне сферы
внимания окажется конкретная ситуация и неповторимая единичная динамика. Это
может быть показано на примере «формальной социологии».
Мы отнюдь не склонны посягать на законность ее
суще¬ствования в качестве одного из возможных типов социологии. Однако в тех
случаях, когда она при любой попытке конкрети¬зировать социологическую проблему
провозглашает себя единственной подлинной социологией вообще, она
бессоз¬нательно руководствуется мотивами, подобными тем, которые заставляли
предшествовавший ей в историческом развитии буржуазно-либеральный способ
мышления никогда не выхо¬дить в своей теории за рамки абстрагирующего и
генерализи¬рующего метода. Формальная социология опасается того, что в ходе
исторической конкретизации и индивидуализации социальной проблематики станут
очевидны ее собственные антагонистические противоречия, например противоречия
капитализма; совершенно так же в буржуазной дискуссии все¬гда проявлялась — и
проявляется по ею пору — тенденция рас¬сматривать проблему свободы только
принципиально и доста¬точно абстрактно, только на уровне политических прав, а
не со¬циальных отношений, поскольку в последнем случае неминуемо встали бы
проблемы собственности и классов и их отношения к свободе и равенству.
Одним словом, подход к проблеме, плоскость, в которой
ставится проблема, уровень абстракции, а также конкретизации, к которому в
каждом данном слу¬чае стремится исследователь, — все это обусловлено социально
и экзистенциально.
В заключение следовало бы еще остановиться на
ос¬новополагающем слое каждого мышления, на предпосланной ему онтологии и ее
социальной дифференциации. Именно потому, что онтологический слой имеет
фундаментальное значение для мышления и познания, мы не считаем возмож¬ным
кратко затронуть эту проблематику и отсылаем читателя к нашей работе о
консервативном мышлении.
Здесь достаточно указать на следующее: как ни оп¬равдано
обнаруживаемое в новой философии стремление создать «фундаментальную
онтологию», попытка подойти к этой задаче без должного внимания к выводам
социологии знания, как бы «наивно», чрезвычайно опасна, ибо эта наивность с
наиболь¬шей вероятностью приведет к тому, что вместо подлинно фун¬даментальной
онтологии мы обретем какую-нибудь случай¬ную, предложенную нам историческим
процессом онтологию.
В данной связи этих соображений достаточно, чтобы пояснить
мысль, согласно которой бытие влияет не только на историческое возникновение
идей, но и составляет конститу¬тивную часть результатов мышления и отражается
на их со¬держании и форме.
.
