БОЖЕСТВЕННОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ :: vuzlib.su

БОЖЕСТВЕННОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ :: vuzlib.su

58
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


БОЖЕСТВЕННОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

.

БОЖЕСТВЕННОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

Человек — загадочное и непонятное,
необычное и непохожее на другие существо. С одной стороны — он часть природного
мира и под­чинен его закономерностям. Чтобы выжить, он должен приспособиться к
природным и социальным условиям, большинство из которых сло­жилось как
непредусматриваемые и непланируемые результаты дея­тельности людей. С другой
стороны, он обладает резко выраженным сознанием свободы и сам принимает
решение, даже если обречен на тяжелый физический труд и лишения. При этом он
знает о добре, любви, справедливости, и в том случае, когда прибегает к мелкому
или крупному обману, совершает насилие или убийство. Знание о высших ценностях,
стремление к лучшему, желание святости — словом все, что связывают с
религиозным опытом, своим истоком имеет пережи­вание вины и ощущение нечистой
совести, вызываемые практиками принуждения и разрушения. Этот опыт греха и
покаяния является ис­ходным для формирования религий, в основе которых лежит та
или иная определенная исторической и культурной традицией идея бога. Для одних
Бог — это всемогущее существо, у которого можно выпро­сить богатство, силу и
власть. Для других он — грозный судия, строго взыскивающий за грехи адскими
мучениями и вознаграждающий за послушание райскими наслаждениями. Третьи
прибегают к идее бога для объяснения порядка мироздания или для обоснования
человече­ского разума. У одних бог — близкое и душевное, любящее и опекаю­щее
существо, упругих — нечто непостижимое, радикально отличное от всего
встречающегося в опыте.

О сути христианства также ведутся
нескончаемые споры и глав­ную тайну составляет личность Христа: для чего он
приходил в мир, зачем принял мученическую смерть на кресте? Эти вопросы мучили
еще учеников Христа, которые лишь после смерти учителя поверили в Воскресение и
осознали смысл его жертвы. В наше время религия считается уделом слабых и
необразованных, униженных и обманутых людей. Ни в чем так мало не нуждается
современный человек, сведу­щий в науке, имеющий свободы и права, обладающий
прочным эко­номическим и социальным положением, как в религии. Мир и жизнь
утратили свои непостижимость и таинственность, человек перестал ощущать
потребность не только в повседневной заботе, но и в экзи­стенциальной поддержке
со стороны Бога. Он стал не нужен ни миро­зданию, развивающемуся по своим
собственным законам, ни общест­ву, обеспеченному рациональными, техническими и
правовыми ин­ститутами. Человек изобрел идею Бога, когда был слабым, беспомощ­ным
и агрессивным, и отбросил ее, когда достиг полной власти над сущим, поставил
под контроль свои страсти и аффекты. И все-таки слова Ницше “Бог умер” остаются
неясными. Выражают они атеизм эпохи или позицию самого мыслителя? Они могут
означать с одной стороны, что человек сам занял место Бога, а с другой, что
старые представления о Боге как о мировом судье уже не соответствуют со­временному
человеку и нуждаются в реформировании.

Критическая мысль раскрыла
зависимость представлений о Боге от человеческого познания и культурного
творчества. Но как бог зависит от человека, так и человек—от бога, даже если
речь идет о представле­нии. В принципе, вопрос о том, существует на самом деле
бог или нет, не так уж и важен. Если человек верит, то он живет согласно своей
вере, и существование бога является для него абсолютной истиной. Точно также
атеизм, который обычно расценивают как полную противопо­ложность религии, на
самом деле нередко представляет собой более высокую, во всяком случае
критическую форму веры по сравнению с наивным поклонением всемогущему существу.
Сегодня многие ходят в церковь. Но как они представляют себе Бога и о чем
молятся ему?

Часто считают религию утопической
мечтой о прекрасной и без­грешной жизни, прекрасный идеал которой прикрывает и
маскирует грубую действительность. При этом самым главным препятствием для
осуществления божественных заповедей считаются те жизненные ус­ловия, в которые
помещен человек. Однако проблема состоит в том, что если можно добиться
нравственного усовершенствования посред­ством улучшения жизненных условий, то
зачем тогда вообще нужен Бог? Отсюда современный человек как бы заключает некую
необре­менительную и выгодную для себя сделку с богом, по условиям кото­рой он
предпочитает опираться в жизни на собственные силы, но на всякий случай, чтобы
не быть проклятым на вечные муки, оконча­тельно не порывает с верой.

Сложность христианской концепции
спасения часто смущает: ес­ли условия земного существования служат
непреодолимым препятст­вием исполнения божьего царства, то почему Бог не
изменяет эти ус­ловия и не прекращает нравственный разлад человека, знающего
пра­вила добра, но поступающего по логике зла. Поэтому следует попы­таться
восстановить ставшую непонятной современному человеку биб­лейскую схему падения
и спасения человека. Согласно легенде о со­творении мира, человек был создан по
образу и подобию Бога. Прав­да, он является его слабым и несовершенным подобием
и по причине этого ему запрещено срывать плоды с дерева познания добра и зла.
Но в каком-то смысле положение человека до грехопадения было более выгодным,
ибо его как ребенка оберегали от жизненных невзгод и содержали в раю, в чем и
проявлялась несамостоятельность, несвобода человека. Поэтому искушение и
совращение первой пары людей, кажущееся досадной ошибкой, на самом деле
оправдано тем, что в результате человек стал способен различать добро и зло и
делать само­стоятельный выбор, за который он несет ответственность. Поместив
первых людей в суровые жизненные условия, Бог, вероятно, осознал, что они не
способны в этих условиях исполнять его заповеди, но не мог изменить условий
земного существования. Между тем, люди жда­ли именно последнего и воспринимали
Христа как мессию, послан­ного Богом для освобождения их от тягостей земного
существования. Однако Христос не был ни “революционером”, ни “народным геро­ем”,
ни философом, подобно Сократу, разрушавшим закостенелые предрассудки.
Освобождение Израиля от гнета Рима, социальная ре­волюция, улучшение условий
жизни и достижение знаний не входили в планы Бога, ибо они не изменили бы
нравственного облика людей, нуждавшихся не в просвещении и освобождении, а в
преображении.

В чем же состоит несовершенство и
греховность людей? Есть что-то непостижимое в понятии первородного греха: Адам
согрешил и был наказан, но при чем здесь мы или тем более младенцы, которые,
еще ничего не успев совершить, априорно грешны. Очевидно, что перво­родный грех
не сводится к вине, которую можно загладить, ибо чело­век не способен
избавиться от него собственными усилиями, в том числе аскезой и покаянием. Для
искупления его и был послан на зем­лю Христос, принесенный Богом в жертву за
грехи людей. Это была не расплата за чужие грехи, а путь спасения для вечной
жизни, указан­ный смертью и воскресением Христа. Такой поворот “сюжета” кажет­ся
настолько нелогичным, что нередко используется для критики: как Бог — гарант
высшей справедливости и законности допустил, чтобы за чужие грехи пострадал
невинный. Принося в жертву сына за чужие преступления, Бог оказался нарушителем
собственных законов.

Все эти трудности связаны с нашими
современными и ставшими слишком рациональными представлениями о справедливости,
дости­жение которой связывают с преступлением и наказанием. Но спасти людей
можно только любовью. Современные морально-юридические понятия уже не вмещают
трагизма человеческого бытия, а во времена зарождения христианства люди мыслили
более фундаментально: Бог не просто судья, а создатель мира, он считает своими
грехи людей, и, принося своего сына в жертву, он, в силу нераздельности Св.
Троицы, жертвует собой. Такая жертва необходима и все-таки недостаточна. Нужна
ответная любовь людей и поиск самостоятельного спасения.

С тех пор как человек начал осознавать
уникальность своего по­ложения в бытии, открыл для себя, что он может быть выше
или ниже животного, но не равен ему, он стоит перед проблемой смысла своего
существования. Какой смысл имеет человеческая жизнь, к чему пред­назначен
человек, на что он может надеяться в будущем и что он дол­жен делать сейчас —
все эти вопросы связаны с самопониманием че­ловека. С проблемой смысла жизни
тесно связан вопрос о смерти:

смерть кажется отрицанием жизни,
препятствием на пути вечных до­бра и справедливости. Но реально страх смерти
выполняет в культуре очень важные функции. В репрессивных обществах власть,
узурпируя право на смерть, поддерживала порядок и управляла поведением лю­дей.
Страх смерти выступал также фундаментом нравственности. Из­вестная формула
Достоевского: “Если Бога нет, то все позволено” опи­рается на допущение о
посмертном воздаянии; без такого допущения невозможно и обоснование
справедливости.

Современная цивилизация освободилась
от методов телесного при­нуждения и насилия и не угрожает смертью. Напротив, у
нас всячески прославляется жизнь и разрабатываются все более эффективные тех­ники
ее улучшения и продления. Власть и порядок реализуются сего­дня рекомендациями
здорового образа жизни, управлением и органи­зацией распорядка труда и
развлечения. Продление, экономия, дос­тижение высоких стандартов качества жизни
— вот на что ориентиро­ван современный человек и это держит его в невидимых
сетях власти сильнее, чем прежние методы телесного наказания. Смерть оказалась
как бы в тени, она замалчивается или воспринимается как неожидан­ная
случайность, внезапно обрывающая жизнь человека, который еще мог бы трудиться
или развлекаться. Смерть оказалась врагом совре­менного порядка и поэтому она
протекает сегодня за стенами боль­ничных палат, а не на виду, как прежде.

Рождение и смерть задают пределы
человеческого существова­ния. Но они не являются чем-то абсолютно внешним и
чужим по отношению к человеческому. Прежде всего они осмысляются в поня­тиях
тела и души и абсолютизация одного из них ведет либо к чрез­мерному страху,
либо к полному бесстрашию. Отрывая духовное от телесного, представляя их себе
как два враждующие начала, человек оказывается во власти либо идей и
пренебрежительно относится к телесной жизни, либо желаний и аффектов и тогда
предает свою ду­ховную сущность. Метафизическое разделение телесного и
Духовного лежит в основе различения небесного и земного, причем земля счи­тается
местом страданий, а небо — раем. Однако уже по словам Христа о божьем царстве
нельзя сказать, что оно находится там-то и там-то, — “царство божие внутрь вас
есть”55. Не отдельно взятый рай, а вся жизнь и весь мир — являются предметами
божественной заботы человека. Представление о загробной жизни является одним из
соблаз­нов, выражающим неосознанное стремление занять место бога и стать

бессмертным.

В современной культуре наблюдается
всплеск разговоров о сексу­альности и разного рода архаичных желаниях насилия и
разрушения. Это довольно-таки удивительно для людей, прошедших жестокую ас­кетическую
обработку и научившихся вытеснять и контролировать свои желания настолько, что
современные психологи говорят об утрате чув­ственности и этим объясняют
увлечение алкоголем и наркотиками. Оригинальное и точное объяснение этому факту
нашел французский философ М. Фуко: “Исходя из сексуальности, язык, если он
неуступ­чив, высказывает отнюдь не природную тайну человека, отнюдь не
антропологическую его истину, он может сказать, что человек остался без Бога;
слово, которое мы дали сексуальности, по времени и струк­туре своей совпадает с
тем словом, которым мы возвестили себе, что Бог мертв. Язык сексуальности,
которым Сад, едва произнеся его пер­вые слова, пронзил все наше культурное
пространство, став сразу его сувереном, вздернул на высоту той ночи, где
отсутствует Бог и где все наши жесты направляются на это отсутствие, которая и
обозначает его, и заклинает, и изнемогает в нем, доведя себя из-за него до
пустоты чистой трансгрессии”56. “Смерть Бога”, как известно ярко провозгла­шенная
Ницше, не является атеистическим тезисом, ибо в нем гово­рится об отсутствии
внешних гарантий, которые должен принять на себя сам человек. В поисках
основания таких гарантий философы ис­черпали все позитивное. Ни разум, ни
право, ни наука, ни демократия не давали того, что давала идея Бога. Принципы,
установленные в ходе свободных дискуссий общественности не гарантировали свобо­ды
и поэтому наша постмодернистская эпоха начинала искать гаран­тии свободы в
опыте абсолютной суверенности, которая не признает каких-либо запретов и
ограничений. Раньше Бог жил на пределе су­ществования, а теперь сам человек
должен испытать те предельные наслаждения мучениями, которые испытывал Бог,
жертвующий во имя спасения провинившихся людей своим сыном.

Цивилизация вывела телесные желания
как нечто чрезмерное и негативное в сферу не только животного, но и
божественного, пред­почтя рабскую зависимость и сохранение жизни героическим
насла­ждениям или мучениям. Но избавился ли человек экономией, расче­том и
рациональностью от адских мук? На что позитивное, культур­ное, научное,
целесообразное и цивилизованное он может опереться? Какой высший смысл имеет
жизнь, рассчитанная по минутам, для чего экономились силы и куда вкладывалась
энергия? Хотя каждый поступок был рациональным, но их цепь — совершенно
абсурдной, ибо была посвящена служению чему-то внешнему и никак не тому, что
древние называли заботой о себе. Наш разум, разве не благодаря ему были
осуществлены войны и организованы эффективные фабри­ки смерти —
концентрационные лагеря — эти машины по переработке человеческого материала;
культура и цивилизация, разве они гаранти­руют наше существование, разве не
благодаря открытиям науки и тех­ники мы стоим перед скорой экологической
катастрофой. Осмыслив это, становится понятным, почему Тарковский сделал
героями своих фильмов безумцев. Неужели нас могут спасти только они? Современ­ные
безумцы — бездомные, беспочвенные маргинальные личности, экспериментирующие с
разными культурными ценностями. Это пси­хические больные, которые не идут ни в
какое сравнение с прежними безумцами и даже с интеллигентными фрейдовскими
невротиками. Болезнью века стала шизофрения и непонятно, то ли она производит­ся
самой властью, как считали Делез и Гваттари: общество продуциру­ет безумие,
или, наоборот, это такие формы ускользания от власти, которые только и являются
по-настоящему эффективными.

Человек боится отсутствующего и
пытается нейтрализовать или при­ручить его утверждающими дискурсами. Это не
вызывало возражений, пока запредельное помещалось во вне, но когда оно
оказалось внутри самого человека, то его “обобществление” стало вызывать резкий
про­тест. Энергия любви и ненависти, силы разрушения и безумия, словом все, что
Фрейд называл либидо, кто распоряжается этим? Конечно, воз­никает вопрос о том,
насколько оно аутентично и, может быть, эта энергия не дается от природы,
создается за счет высокого напряжения культур­ных оппозиций, но то, что она
используется властью в своих интересах наподобие капитала, это не вызывает
сомнений. Поэтому вполне есте­ственным кажется поставить вопрос о том, как
функционируют, рас­пределяются, обмениваются эти энергетические ресурсы, как
форми­руется и эксплуатируется человеческое тело в процессе цивилизации?

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ