ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
РЕЛИГИЯ ДОБРОДЕТЕЛИ
.
РЕЛИГИЯ ДОБРОДЕТЕЛИ
Но той религии, которая казнит бывшего суверена, предстоит
теперь установить новую власть; закрыв церковь, она должва попытаться
воздвигнуть собственный храм. Кровь богов, забрызгавшая священника, который
сопровождал Людовика XVI, знаменует новое крещение. Жозеф де Местр считал
Революцию сатанинской. Нетрудно понять, почему и в каком смысле. Мишле, однако,
был ближе к истине, называя ее чистилищем. В этот тоннель слепо устремляется
эпоха, чтобы открыть новый свет, новое счастье и лик истинного бога. Но каким
будет новый бог? Обратимся с этим вопросом к Сен-Жюсту.
1789 год, еще не утверждая божественности человека,
утверждает божественность народа, в той мере, в какой его воля совпадает с
волей природы и разума. Если общая воля выражается свободно, она не может быть
ничем иным, кроме универсального проявления разума. Если народ свободен, он
непогрешим. Поскольку король мертв и цели старого деспотизма сброшены, народ
теперь может высказать то, что всегда и везде было, есть и будет истиной. Народ
— это оракул, к которому надо обращаться, чтобы понять, чего требует вечный
порядок вселенной Vox populi, vox naturae. Вечные принципы
управляют нашим поведением: Истина, Справедливость и, наконец, Разум. Такоя
новый бог. Верховное существо, которому поклоняются девушки на празднестве
Разума, есть всего лишь старый бог, развоплощенный, внезапно лишившийся всякой
связи с землей и заброшенный, словно мяч, в пустое небо великих принципов.
Лишенный своих представителей, какого-либо посредничества, бог философов и
адвокатов обладает только силой доказательств. В сущности, он совсем
слабосилен, и понятно, почему проповедовавший терпимость Руссо полагал, однако,
что атеистов следует приговаривать к смертной казни. Чтобы долгие годы
поклоняться теореме, веры недостаточно — нужна еще и полиция. Но это время еще
не настало. В 1793 г. новая вера еще вне посягательств; как полагал Сен-Жюст,
можно управлять согласно разуму. Искусство управления, по Сен-Жюсту, не
порождало доныне ничего, кроме чудовищ, потому что никто не хотел править в
согласии с природой. Время чудовищ и насилия позади. «Сердце человеческое
восходит от природы к насилию, от насилия — к морали». Следовательно,
мораль есть не что иное, как природа, наконец-то обретенная после веков
отчуждения. Пусть только дадут человеку законы, «согласные с природой и
сердцем», и он перестанет быть несчастным и развращенным. Всеобщее
избирательное право, основа новых законов, должно силой ввести универсальную мораль.
«Наша цель — создать такой порядок вещей, чтобы утвердилась всеобщая
склонность к добру».
Совершенно естественно, что религия разума устанавливает
республику законов. Общая воля выражается в законах, кодифицированных ее
представителями. «Народ совершает революцию, законодатель создает
республику». «Бессмертные, бесстрастные, защищаемые отважными
людьми» установления будут, в свою очередь, управлять жизнью всех людей во
всеобщем согласии, исключая возможность противоречий, поскольку, повинуясь законам,
все повинуются лишь самим себе. «Вне законов, — заявляет Сен-Жюст, — все
бесплодно и мертво». Это римская республика, формальная и правовая.
Известно пристрастие Сен-Жюста и его современников к римской древности. Этот
юный декадент, проводивший целые часы в Реймсе при закрытых ставнях в комнате с
черными обоями, украшенными стеклянными слезками, мечтал о спартанской
республике. Автор «Органта», длинной скабрезной поэмы, он тем острее
чувствовал потребность в умеренности и добродетели. В своих предписаниях
Сен-Жюст отказывал в мясной пище детям до шестнадцати лет, мечтая о народе
вегетарианцев и революционеров. «После римлян мир опустел!» —
восклицал он. Но наступали героические времена, и теперь могли появиться новый
Катон, Брут, Сцевола.
Вновь расцветала пышным цветом риторика латинских моралистов. «Порок,
добродетель, развращенность» — эти понятия то и дело возникают в риторике
того времени и чаще всего в речах Сен-Жюста, которыми он сам себя беспрерывно
оглушал. Причина тут простая. Сие прекрасное здание не могло обойтись без
Добродетели, это понимал уже Монтескье. Французская революция,
стремясь построить историю на принципе абсолютной чистоты, открывает новые
времена вместе с эрой формальной морали.
Действительно, что такое добродетель? Для тогдашнего
буржуазного философа — это соответствие природе, а в политике
— соответствие закону, выражающему общую волю. «Мораль — утверждает
Сен-Жюст, — сильнее тиранов». Мораль только что казнила Людовика XVI.
Всякое неповиновение закону обус ловливается не его изъянами, что считалось
невозможным, а не достатком добродетельности у строптивого гражданина. Вот
почему республика — это не только сенат; республика, подчерки. вает Сен-Жюст, —
это добродетель. Всякая моральная развра. щенность есть вместе с тем и
развращенность политическая, и наоборот. И потому устанавливается принцип
постоянных репрессий, вытекающий из самой доктрины. Бесспорно, Сен-Жюст был
искренен в своем желании всеобщей идиллии. Он действительно мечтал о республике
аскетов, о гармоничном человечестве, предающемся беспорочным играм невинного
детства под присмотром и защитой тех мудрых старцев, которых Сен-Жюст заранее
украсил трехцветной перевязью и белым султаном. Известно также, что с начала
революции Сен-Жюст, как и Робеспьер, высказывался против смертной казни. Он
требовал только, чтобы осужденные за убийство всю жизнь ходили в черном
одеянии. Он желал справедливости, которая стремилась бы «видеть в обвиняемом
не виновного, но лишь слабого», и это замечательно. Он мечтал также о
республике прощения, которая признавала бы, что у колючего и твердого древа
преступления нежные корни. Во всяком случае, одно из его восклицаний вырывается
прямо из сердца, и забыть его невозможно: «Мучить народ — это просто
ужасно!» Да, это ужасно. Но сердце может это чувствовать и тем не менее
подчиняться принципам, которые предполагают в итоге мучение народа.
Мораль, когда она формальна, пожирает. Перефразируя
Сен-Жюста, можно сказать: невозможно быть добродетельным, оставаясь безвинным.
Кого же считать виновным с того момента, когда законы уже не в силах
поддерживать согласие, когда единство, которое должно было покоиться на
принципах, распадается? Фракции. А кто такие фракционеры? Это люди, самой своей
деятельностью отрицающие необходимое единство. Фракция разрушает целостность
суверена. Следовательно, фракция святотатственна и преступна. Нужно покончить с
нею, с нею одной. Ну а если фракций много? Все будут разгромлены раз и навсегда.
Сен-Жюст восклицает: «Или добродетели, или Террор!» Нужно закалить
свободу, и в проекте конституции, обсуждаемом в Конвенте, появляется упоминание
о смертной казни. Абсолютная добродетель невозможна; в силу неумолимой логики
республика прощения превращается в республику гильотин. Уже Монтескье увидел в
этой логике одну из причин упадка обществ, утверждая, что избыток власти
становится все большим тогда, когда законы его не предусматривают. Чистый закон
Сен-Жюста не принимал в расчет ту старую как сама история, истину, что закон по
своей сути обречен быть нарушенным.
