Восполнение, восполнительность :: vuzlib.su

Восполнение, восполнительность :: vuzlib.su

72
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


Восполнение, восполнительность

.

Восполнение, восполнительность

Общий механизм функционирова­ния всех указанных выше понятий
и осуществления всех процессов, к которым они имеют отношение. В самом деле:
что такое различАние в действии? Каким образом все наличное теряет или вновь
обретает свою определенность? Как осуществляется постижение отсроченного,
промедленного, взвешенного? Как следы и их сочетания складываются в те или иные
осмысленные конфигурации? Как работа психики на уровне про­то-письма
наполняется конкретным содержанием? Как живет это содер­жание внутри знания и
за пределами знания? Ответ: по логике воспол­нения, восполнительности.

Понятие восполнения для Деррида одновременно и общее, и
уникаль­ное. Взятое из Руссо и прежде всего опирающееся на конкретные и да­же
интимные смыслы жизни героя Руссо, оно становится логическим опе­ратором
уникальной и почти беспредельной мощности. Восполнение — это общий механизм
достраивания/доращивания всего в природе и куль­туре за счет внутренних и
внешних ресурсов, соотношение которых не предполагает ни механического
добавления извне, ни диалектического раскрытия предзаданных внутренних возможностей
путем разрешения противоречий. Если бы мы поместили понятие восполнения сразу
по­сле понятий наличия, логоцентризма, метафизики и де конструкции, то сразу
увидели бы, как система самодостаточных и самотождественных определений
сдвигается с места, как каждое из них оказывается несамо­достаточным и
несамотождественным, а под ними обнаруживаются сле­ды, выводящие к механизмам
построения всего, что вообще происходит с человеком и в жизни, и в культуре.

Какова логика восполнения? Его часто уподобляют добавке,
избыт­ку по отношению к некоей уже готовой и цельной тотальности. Одна­ко, это
неверно: если бы это было так, то восполнение было бы «ничем»,
полнота и цельность наличествовали бы и без него. Но восполнение — не
«ничто», а «нечто»: если имеется восполнение, значит, целое
уже не есть целое, а нечто, пронизанное нехваткой, внутренним изъяном. Вос­полнение
в этом тексте Деррида выступает в разных контекстах как структурное правило,
игра, порядок, цепь, структура, система, закон, правило, логика, структурная
необходимость, графика, механизм, стран­ный способ бытия (предполагающий
одновременно и избыток, и не­хватку) и даже целая «эпоха».

«О грамматологии» — целая энциклопедия конкретных
форм воспол­нения и самого механизма восполнительности. Восполнение необходи­мо
на всех этапах человеческой жизни, поскольку человек и все его объ­екты по
разным причинам дефектны. Ребенок рождается незрелым, и для него восполнениями
различного рода нехваток будут и материнская за­бота, и кормилицыно молоко, а
немного позже — и руководство опыт­ного наставника (чтение книг, воспитание
добродетелей). Однако, по Руссо, ущербен и взрослый человек. Из-за того что
земля вращается, в каждом месте на земле (кроме разве что умеренной по климату
Фран­ции, наиболее располагающей для развития любых человеческих способ­ностей!)
чего-то недостает. Кроме этих природных причин есть и собст­венно человеческие
основания для необходимости восполнении. Психика, сознание, воображение
строятся не только как механизмы постижения существующего, но и как схемы
компенсации недоступного, построе­ния программ будущих действий. Так, человек,
который боится людей, восполнит нехватку общения наукой, составлением гербария,
прогулка­ми на природе, уйдет с головой в писательство.

Всеобщая восполнительность обеспечивает и органическую выжи­ваемость
(на севере людям нужны тепло, огонь, на юге — вода, прохла­да), и
психологическую выносимость жизни (каждому из нас нужны различные замены или
компенсации незаменимого). Так, герой Руссо в «Исповеди» восполняет
природную робость в отношениях с женщина­ми пылким воображением и практикой
онанизма, а его знаменитая по­друга Тереза выступает как почти мифический
посредник, медиатор между природным и культурным: она позволяет избавиться от
зла она­низма (культура побеждает природу), но вместе с тем выступает как при­родная
компенсация общественной фальши и лицемерия; однако Тере­за не способна стать
успешным посредником и заменой — она не заменяет ни «маменьку», ни
общество, ни людское признание.

Онанизм соединяет в себе яд и лекарство, недуг и лечение.
Онанизм полезен как защита от болезней, как сублимация влечения к недоступ­ной
женщине, как возможность обладать в своем воображении всеми жен­щинами сразу,
наконец, как средство выживания душевно хрупкого че­ловека, наделенного
безмерной способностью испытывать любовь (полнота переживаний всех восторгов
любви была бы для героя, по его собственному признанию, губительна). Однако
онанизм вреден как рас­трата природных сил, как повод для переживания вины, как
психоло­гическая фрустрация и т. д. Иначе говоря, трата и бережливость, гибель
и спасение, отсроченное наслаждение и немедленное эрзац-удовольст­вие
оказываются почти неотличимыми.

Понятийный аппарат восполнения и восполнительности у
Руссо—Деррида очень развлетвлен: это однокоренные слова с частично
разошедшимися значениями: supplementaire, supplementarite, suppleance,
suppleant и др. В словарном значении supplement предполагает дополнение и
замену, однако механизм осуществления этих операций у Деррида, по сути,
отрицает как дополнение, так и замену (ничто не приходит лишь извне, и ничто не
вытесняет исходное полностью). Кроме того, у Дер­рида введен ряд частичных
синонимов, связанных с добавлением (addi­tion, s’ajouter) и заменой (substitut,
remplacer). При переводе понятий этого ряда нами была введена архисемема,
построенная на более широкой (латинской, а не французской) основе, — как
некоторое этимоло­гическое упражнение в духе языковых игр самого Деррида.
Фактически весь смысловой ряд понятия supplement таков: приложение (минималь­ная
связь между элементами), добавление (несколько большая связь между элементами),
дополнение (увеличение полноты в том, к чему не­что прибавляется), восполнение
(компенсация исходной нехватки), под­мена (краткое или как бы нечаянное
использование извне пришедшего вместо изначально данного), замена (полное
вытеснение одного другим).

Читатель может проследить работу механизма
«восполнительности» по текстам Руссо. В самом деле (здесь и далее
страницы оригинала — 208), знак выдает себя за нечто самодостаточное, а на
самом деле лишь вос­полняет скудость и убожество речи; (209) материнская забота
невоспол­нима, ибо она достаточна и самодостаточна; (210) задача воспитания —
восполнить нехватку природных сил и подменить природу; (211) дети быстро
научаются командовать взрослыми, чтобы таким образом восполнять то, чего им не
хватает (свои слабости); (212) разум человека восполняет (недостающие для жизни
и выживания) физические силы; (334) жест служит восполнением речи, с ее
скудостью и недостатками; (339) развитие языков подчиняется закону
восполнительности и замены (например, напевные интонации стираются новыми
артикуляциями, чувства восполняются идеями); (369) огонь восполняет нехватку
природного тепла; (397) язык восполняет наличие, т. е. отстраняет-отсрочивает
его, одер­жимый желанием вновь соединиться с ним; (397) слово
«восполнять» оп­ределяет сам акт письма; (412) письмо — это
констатация отсутствия ве­щи, одновременно и зло, и благо, тот запас, который
всегда прорабатывает истину феноменов, производит и восполняет ее; (412) разум
еще не на­столько развился, чтобы своей мудростью восполнить природные поры­вы;
(210) детство взывает к восполнению в ситуации природной нехват­ки; системы
воспитания перестраивают все здание природы восполнениями; (208) восполнение
добавляется (s’ajoute) как полнота, обо­гащающая собой другую полноту; (215)
онанизм выступает как опасное восполнение, которое обманывает природу; (225) в
Терезе герой Руссо на­шел восполнение, в котором нуждался; (228) реальное (le
reel) может ос­мысляться лишь по зову восполнения и на основе следа и т. д. и
т. п.

Деррида совершает работу, не сделанную Руссо. В самом деле,
Рус­со пользовался этим понятием, но не владел всеми его ресурсами и по­тому
часто соскальзывал в область наличия, метафизики. Что же каса­ется Деррида, то
для него оно, по сути, стало ведущим в общем ряду орудий деконструкции. Это
понятие большого объема, сохраняющее, однако, свое конкретное содержание. А
потому разбираемая нами кни­га, в которой оно вводится и широко прорабатывается,
занимает особое место в ряду работ Деррида. Так, подобно платоновскому
«фармакону руссоистское восполнение («опасное восполнение») это
и лекарство, и угроза. Подобно маллармеанскому «гимену», оно
указывает и на ин­тимный личный опыт, и на те области жизни, которые связаны с
края­ми, пределами, порогами, головоломными переплетениями внутренне­го и
внешнего. Однако supplement вмещает и потенциально содержит в себе все это,
тогда как другие понятия деконструктивных рядов чаще все­го указывают лишь на
те или иные отдельные возможности общей ло­гики (или графики)
восполнительности.

Восполнение входит и в более сложные конструкции, где оно
вска­рабкивается на метауровень (восполняющее добавление, восполняю­щее
приложение, восполняющая замена и пр.). Это непосильное бремя для разума — как
помыслить структуру, выходящую за рамки языка и механизмов метафизики?
Восполнение сводит с ума, ибо не может быть помыслено разумом, будучи его
условием, — тут мы уже видим то, что потом ярко разовьется у Деррида, —
невозможность помыслить принцип устроения системы внутри самой системы. Для
разума парадокс состо­ит в том, что тут он должен помыслить свое другое, себя
как не-себя. Это, как говорит Руссо, «почти непостижимо для разума».
И потому слепо­та к восполнению, неспособность увидеть и постичь его —
структурный закон метафизического мышления. Запечатлеть движение, динамику
механизма восполнительности в классической логике тождества невоз­можно. Руссо
не способен помыслить восполнение: точнее, он хочет превратить его в простую
добавку (!) — чего-то благого или (чаще) зло­го. Восполнение — это изначальная
парадоксальность: «изначальное до­полнение» или, иначе,
«существенная случайность».

В любом случае, как мы видим, все понятия у Деррида заданы
так, что между ними имеются переходы и переправы. «След»,
«различие», «пись­мо», «прото-след»,
«различАние», «прото-письмо» и конечно воспол­нение,
восполнительность — образуют почти синонимический ряд. Чи­татель сам увидит в
последней трети книги, что восполнительность почти всегда выступает как синоним
различАния с его способностью промед­ления и отстранения. Например, протекание
времени можно осмыс­лить в терминах следа, письма, различАния, восполнения:
каждое из понятий этого ряда может быть описано в терминах всех других, высту­пая
как то, что подменяет, или как то, что подменяется. Так, промедление-отстояние
в реализации человеческого желания наиболее весомо характеризует различАние, но
может быть отнесено и к следам, и к письму в широком смысле слова.

А можно сказать и иначе, используя более привычную нам
теперь тер­минологию: след, различие, письмо — это три хронотопики, три узла-со­членения
пространства и времени, притом каждое со своим собственным, весьма своеобразным
обоснованием (для следа — это прото-след, для письма — прото-письмо, для
различия — различАние). Все эти по­нятия сплетаются в единую ткань, образуют
единый текст. Подчас ка­жется, что Деррида с маниакальной терпеливостью
описывает разными словами одно и то же, однако то же самое было на самом деле
различе­но уже одной только помещенностью в различные контексты.

Наши ряды только намечены; вокруг каждого понятия гнездятся
де­сятки других, контрастных или родственных. Читатель, если захочет, продолжит
эти ряды: он увидит, как (перво)начало — понятие вполне «ме­тафизическое»
— разрывается между традиционным смыслом («проис­хождение») и тем
дерридианским началом, которое есть либо «уже име­ющаяся копия», либо
вообще полная невозможность повторения; он убедится в том, что все попытки
мысли удержать наличие на путях пред­ставления (ре-презентации) оборачиваются
абсолютным различием и несоизмеримостью в рамках новых контекстов, что
«собственное» и «свойственное» (в каком-то смысле — истинно
наличное) дрейфуют в сторону следов и различий, т. е. своей собственной
невозможности, и мно­гое другое. Однако при всех этих ограничениях хочется
думать, что на­чало построению некоей открытой системы понятий деконструкции
все же было здесь положено.

Теперь оглянемся на то, что же у нас в итоге получилось. Мы
стро­или общий ряд понятий книги как цепочку так или иначе переходящих друг в
друга смыслов, чтобы не потерять общую нить рассуждения. Но если посмотреть на
все это шире, с более отстраненной точки зрения, мы увидим две несоизмеримые
проекции, две различные картины — на одной будут преобладать наличия и полнбты,
а на другой — следы и раз­рывы. Возникает законный вопрос: где истина, а где
фантасмагория? И где, между ними, деконструкция? В одном случае наличие
истинно, а разрывы и различия иллюзорны, а в другом, напротив, — наличия
фантасмагоричны, а следы и различия — реальны. Однако оба эти мира ока­жутся
несамодостаточными: так герой Руссо, живший среди сущностей и наличий,
интуитивно прозревает неналичное, а читатель (и даже сам автор), перебравшись в
мир следов и различий, тут же начинает испы­тывать ностальгию по покинутому
миру наличия.

В начале своего творческого пути Деррида опровергал
центральность и иерархичность как таковые, однако уже тогда, по сути, он
отрицал не только центрированную структуру, но и лишенную центра (и стало быть,
беспредельную) игру знаков. При этом Деррида намекал на нечто тре­тье — на
«игру мира», на то, что снимало бы оппозицию между жесткой центрацией
и свободной игрой. Так в дальнейшем движение мысли Деррида вводит в действие
«необходимые, но невозможные» предметы, со­бытия или состояния,
которые, с одной стороны, не подчиняются логике тождества и наличия, а с другой
— кладут предел бесконечным зна­ковым замещениям, и к этому мы еще вернемся.

А теперь посмотрим, как выявленные выше понятия развертывают­ся
в конкретном содержании книги.

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ