«Материалистическое» определение экономической науки :: vuzlib.su

«Материалистическое» определение экономической науки :: vuzlib.su

41
0

ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ


«Материалистическое» определение экономической науки

.

«Материалистическое» определение экономической
науки

Наиболее популярные (по крайней мере, в англоязычных стра­нах)
определения экономической науки связывают её с изучением причин материального
благосостояния. Это можно сказать об опре­делениях Э. Кэннана, А. Маршалла и
даже В. Парето, подход кото­рого во многих отношениях отличается от подхода
обоих английских экономистов. Такой же смысл имеет и определение Дж.Б. Кларка.*

* Кларк признает наличие трудностей, которые мы обсудим
ниже, но неожиданно вместо того, чтобы отвергнуть данное определение, пытается
выйти из положения, изменив значение слова «материальный».

Надо признать, что это определение на первый взгляд
представляется вполне практичным. В обыденном словоупотреблении слова
«экономический» и «материальный» действительно используются
как синонимы. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что зна­чат для
обывателя такие выражения, как «экономическая история» или
«конфликт между экономическими и политическими интереса­ми».
Разумеется, некоторые проблемы, которые, очевидно, относят­ся к предмету
экономических исследований, не подходят под это определение, но на первый
взгляд кажется, что речь идёт об исключе­ниях, предельных случаях, учесть
которые не удаётся при любом определении.

Однако главным критерием правильности такого определения
является не его соответствие некоторым аспектам обыденного слово­употребления,
а способность точно описать предмет основных обобще­ний данной науки.*

* В этой связи, видимо, стоит разъяснить одно недоразумение,
часто встречающееся в дискуссиях о терминологии. Нередко утверждают, что
научные определения понятий, употребляемых как в обыденной речи, так и в
научном анализе, не должны отклоняться от их обыденных значений. Это, конечно,
недостижимый идеал, но, в принципе, данное требование можно принять.
Разумеется, если одно и то же слово употребляется в деловой практике в одном
значении, а в научном анализе этой практики — в другом, то это порождает
большую путаницу. Достаточно вспомнить трудности, связанные с разными
значениями термина «капитал». Но одно дело— учитывать обыденное
словоупотребление, вводя тот или иной термин, и совсем другое — считать обыденную
речь высшей инстанцией в вопросе об определении науки. В последнем случае нас
интересует именно предмет обобщений данной науки, и только изучая эти
обобщения, мы можем определить саму науку. Иной подход не возможен.

Проверяя данное определение по этому критерию, мы обнару­живаем
в нём недостатки, которые никак не назовёшь незначитель­ными или
второстепенными. Напротив, этих недостатков вполне достаточно, чтобы сделать
вывод о том, что оно не отражает ни предмет, ни истинное значение основных
положений экономической науки.

Давайте выберем любой раздел экономической теории и прове­рим,
насколько его содержание покрывается приведённым выше оп­ределением. Например,
теория заработной платы бесспорно являет­ся неотъемлемой частью любой системы
экономического анализа: Можем ли мы согласиться с тем, что явления, которые она
изучает, относятся к «более материальной» части человеческого
благосостоя­ния?

Заработная плата, строго говоря, — это денежная сумма, полу­ченная
за труд под руководством нанимателя по заранее обуслов­ленной ставке. В более
широком смысле, в котором этот термин часто употребляется в экономическом
анализе, он обозначает тру­довой доход, отличающийся от прибыли. Конечно,
некоторые виды заработной платы представляют собой цену труда, увеличивающего
материальное благосостояние. Но столь же бесспорно, что другие виды зарплаты,
например зарплата музыкантов оркестра, платятся за работу, не имеющую к
материальному благосостоянию ни малей­шего отношения. Однако оба вида труда
получают цену и вступают в кругооборот обмена. Теория заработной платы
применима и к тому; и к другому случаям. Её выводы не ограничены видами
заработной платы, вознаграждающими труд, который совершается ради «более
материальных» аспектов благосостояния.

Аналогичная ситуация возникает, если мы от труда, за который
заработная плата выплачивается, перейдём к предметам, на покуп­ку которых она
расходуется. Предположим, некто настаивает на том, что теория заработной платы
удовлетворяет приведённому выше определению предмета экономической науки не
потому, что пред­меты, производимые наёмным работником, способствуют чужому
материальному благосостоянию, а потому, что получаемая им плата увеличивает его
собственное. Такая точка зрения также не выдер­живает критики. Наёмный работник
может купить на свою заработ­ную плату хлеб, а может — театральный билет.
Теория заработной платы, игнорирующая суммы, которые выплачиваются за
«немате­риальные» услуги или ради достижения
«нематериальных» целей, никуда не годится. Такая концепция разрывала
бы замкнутый кру­говорот обмена и не позволяла бы создать общую теорию этого
про­цесса. При таком искусственно ограниченном предмете исследова­ния было бы
невозможно сформулировать сколько-нибудь суще­ственные обобщающие выводы.

Невозможно себе представить, что какой-либо серьёзный эконо­мист
попытался бы таким образом ограничить сферу действия тео­рии заработной платы,
даже если он и пробовал ограничить в этом духе предмет всей экономической
науки. Однако мы были свидете­лями попыток отрицать возможность приложения
экономического анализа к поведению, направленному на достижение не материаль­ного
благосостояния, а иных целей. Ни кто иной, как профессор Кэннан, настаивал, что
говорить о политической экономии войны бессмысленно по определению, поскольку
экономическая наука ис­следует причины материального благосостояния, а война
таковой не является. Это заявление профессора Кэннана может быть оправда­но как
моральное суждение относительно возможного использова­ния абстрактного знания
на практике. Однако совершенно ясно — и это показывает деятельность самого
профессора Кэннана — что, хотя экономическая наука не может быть использована
для успешного ведения боевых действий, организаторы войны вряд ли могут вовсе
без неё обойтись.

Парадоксально, что упомянутое высказывание профессора Кэн­нана
содержится в его работе, которая в наибольшей степени во всей англоязычной
литературе использует аппарат экономического анализа для исследования многих
неотложных и запутанных про­блем, возникших в обществе, перестроенном на
военный лад.

Привычка некоторых современных английских экономистов свя­зывать
экономическую науку с исследованием причин материаль­ного благосостояния
представляется ещё более загадочной, если мы вспомним, с каким единодушием все
они приняли «нематериальное». определение производительного труда.
Как известно, Адам Смит различал производительный и непроизводительный труд
исходя из того, создавал ли данный вид труда осязаемый материальный объект:
«Труд некоторых самых уважаемых сословий общества, подобно труду домашних слуг,
не производит никакой стоимости и не закреп­ляется и не реализуется ни в каком
длительно существующем пред­мете или товаре, могущем быть проданным, который
продолжал бы существовать и по прекращении труда… Например, государь вмес­те
со всеми своими судебными чиновниками и офицерами, вся ар­мия и флот
представляют собой непроизводительных работников… К одному и тому же классу
должны быть отнесены как некоторые из самых серьёзных и важных, так и некоторые
из самых легко­мысленных профессий — священники, юристы, врачи, писатели вся­кого
рода, актёры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и пр.»

Современные экономисты, и в первую очередь профессор Кэн­нан,
отвергли это толкование производительности.* Постольку, по­скольку труд
оперного певца или балетного танцовщика является объектом спроса, будь то
частного или коллективного, он должен рассматриваться как
«производительный». Но что же он произво­дит? Может быть,
материальное богатство, поскольку он доставляет удовольствие бизнесменам,
которые вследствие этого с удвоенной энергией берутся за организацию
производства материальных благ? Такой ответ отдаёт дилетантизмом и является не
более чем бес­плодной игрой словами. Он «производительный» потому,
что он це­нится, потому, что он обладает специфической ценностью для различ­ных
«экономических субъектов». Современная теория настолько от­далилась
от точки зрения Адама Смита и физиократов, что не при­знаёт производительным
даже труд, создающий материальные объ­екты, если последние не имеют ценности.
Более того, профессор Фишер, как и некоторые другие, убедительно показал, что
доход, полученный от использования материального объекта, в конечном счёте
является «нематериальным». От пользования своим домом, точно так же
как от пользования услугами лакея или оперного пев­ца, я получаю доход, который
«исчезает в момент производства» (Fisher).

* Возможно, они зашли при этом слишком далеко. Каковы бы ни
были пороки Смитовой классификации, она играла в теории капитала важную роль,
которую современные экономисты не всегда понимают.

Но если дело обстоит именно так, значит, описывать экономиче­скую
науку как исследование причин материального благосостоя­ния просто неверно.
Услуги балетного танцовщика составляют часть богатства, и экономическая наука
исследует образование цен на них точно так же, как, например, на услуги повара.
Каков бы ни был предмет экономической науки, она, очевидно, не занимается причи­нами
материального благосостояния как таковыми.

То, что данное определение просуществовало до наших дней,
объясняется главным образом историческими причинами. Это по­следний рудимент
влияния физиократов. Английские экономисты обычно не интересуются вопросами
предмета и метода. В девяти случаях из десяти они просто некритически
переписывают опреде­ление предмета из более ранних работ. Но в случае с
профессором Кэннаном дело обстоит иначе. Нам будет поучительно проследить за
ходом рассуждений, заставивших человека столь острого и про­ницательного ума
избрать именно это определение.

Смысл любого определения заключается в его использовании.

Профессор Кэннан выводит своё определение из того, что явля­ется
экономическим, а что — нет, и использует его в тесной связи с обсуждением
«основных условий, определяющих богатство изоли­рованного человека в
обществе».* Это далеко не случайно. Можно утверждать, что, если мы
подходим к определению экономического анализа именно в этом контексте,
«материалистическое» определе­ние кажется более правдоподобным, чем в
других случаях. Это утверждение нуждается в более подробном обосновании.

* Так называется глава II («Богатства») Кэннана в
1-м издании.

Профессор Кэннан начинает с того, что рассматривает действия
человека, полностью изолированного от общества, и задает вопрос, чем
определяется его богатство, то есть материальное благосостоя­ние. В таком
контексте разделение всех действий на «экономичес­кие» и
«неэкономические», те направленные на увеличение мате­риального и
нематериального благосостояния, имеет какой-то смысл. Копая картошку, Робинзон
Крузо увеличивает свое материальное, или «экономическое»,
благосостояние, разговаривая с попугаем, он занимается
«неэкономической» деятельностью. Здесь, правда, есть некоторая
трудность, к которой мы должны будем вернуться впо­следствии, но, во всяком
случае, это разделение хотя бы понятно.

Но предположим, что Крузо спасен, он вернулся домой и зара­батывает
на жизнь, разговаривая с попугаем на потеху публике. Очевидно, что теперь эти
разговоры имеют экономический аспект. Независимо от того, расходует ли Крузо
заработанные деньги на покупку картошки или на занятия философией, его доходы и
рас­ходы могут быть выражены с помощью основных экономических категорий.

Профессор Кэннан не задается вопросом, насколько полезно его
разграничение для анализа экономики, основанной на обмене, хотя именно в этой
области экономические обобщения имеют наиболь­шую практическую ценность. Вместо
этого он переходит к рассмот­рению «фундаментальных условий
богатства» общества в целом независимо от того, построено ли оно на базе
частной собственности и свободного обмена или нет. Здесь его определение также
имеет смысл совокупность действий членов общества можно разделить согласно его
классификации. Одни действия направлены на дости­жение материального
благосостояния, другие — нет Представим себе, например, управляющего в коммунистическом
обществе, который решает, сколько рабочего времени надо затратить на
производство хлеба, а сколько — на устройство цирковых представлений.

Но даже в этом случае, как и в упомянутой ранее экономике
Робинзона Крузо, рассуждения профессора Кэннана допускают воз­ражение, которое
на поверку оказывается решающим. Будем ис­пользовать термины
«экономический» и «неэкономический» в том смысле, какой им
придает профессор Кэннан, т.е. «ведущий к мате­риальному
благосостоянию» и «ведущий к нематериальному благо­состоянию».
Далее предположим, что общество бывает тем богаче, чем больше времени оно
посвящает достижению материальных це­лей (и, соответственно, чем меньше оно
тратит на цели нематери­альные). Но даже в этом случае мы должны признать
(употребляя слово «экономический» в его самом обычном смысле), что
существу­ет экономическая проблема выбора между этими двумя видами дея­тельности
— проблема распределения ограниченного ресурса (в сут­ках только двадцать
четыре часа). Иными словами, существует эконо­мическая проблема выбора между
«экономическим» и «неэкономиче­ским». Таким образом,
оказывается, что одна из основных проблем теории производства наполовину
находится за пределами определе­ния профессора Кэннана!

Не является ли это само по себе достаточным аргументом,
чтобы от него отказаться?*

* Есть и другие противоречия связанные с этим определением.
С философской точки зрения термин «материальное благосостояние» звучит очень
странно. «Материальные причины благосостояния» — это понятно. Но
говоря о «материальном благосостоянии», мы пытаемся разделить на
отдельные элементы в сущности, неделимые состояния души. Однако для целей
данной главы нам лучше сосредоточиться на главном вопросе может ли данное
определение действительно описать то, что мы хотим определить?

Определение экономической науки через «редкость».

Но где искать более подходящее определение? Надо сказать,
что положение вовсе не безнадежно Критический анализ «материалис­тического»
определения сам подвел нас к определению, которое бу­дет свободно от этих
недостатков.

Давайте вернемся к простейшему случаю, в котором мы обнару­жили
неадекватность данного определения, — к изолированному че­ловеку, делящему свое
время между производством реального дохода и отдыхом. Мы только что установили,
что такое разделение имеет экономический аспект. Но в чем именно он
заключается?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо определить
усло­вия, при которых данное разделение является необходимым. Их четыре.
Во-первых, изолированному человеку нужен и реальный доход, и отдых. Во-вторых,
и того, и другого у него недостаточно, чтобы удовлетворить соответствующие
потребности полностью. В-третьих, у него есть возможность потратить свое время
и на увели­чение реального дохода, и на дополнительный отдых. В-четвертых,
можно предположить, что в подавляющем большинстве случаев его потребность в
различных компонентах реального дохода и отдыха будет различной. Поэтому ему
приходится выбирать, «экономить». Распределение его времени и
ресурсов зависит от его системы потреб­ностей. Оно имеет экономический аспект.

Это типичный пример экономической проблемы. С точки зрения
экономиста условия человеческого существования характеризуют­ся следующими
четырьмя фундаментальными положениями человек стремится к различным целям,
время и средства, находящиеся в его распоряжении, ограничены; они могут быть
направлены на достижение альтернативных целей; в каждый момент времени раз­ные
цели обладают различной важностью. Да, мы таковы — существа, наделенные
ощущениями, желаниями и притязаниями, массой ин­стинктивных стремлений,
побуждающих нас к действию. Но время для действий ограниченно. Внешний мир не
предоставляет нам воз­можностей для достижения всех наших целей. Жизнь коротка,
а природа скупа. Цели других людей не совпадают с нашими. Но мы можем употребить
свою жизнь на то, чтобы заниматься разными делами, используя имеющиеся ресурсы
и услуги других людей для того, чтобы добиваться различных целей.

Сама по себе множественность целей не представляет интереса
для экономиста. Если я хочу достичь двух целей, обладаю для этого достаточным
временем и достаточными средствами и не нуждаюсь во времени и средствах для
каких-то других надобностей, то мое поведение не принимает тех форм, которые
относятся к предмету экономической науки. Нирвана — вовсе не обязательно
сплошное блаженство. Это просто полное удовлетворение всех потребностей.

Сама по себе ограниченность ресурсов также не составляет до­статочного
признака экономических явлений. Если средства огра­ниченны, но не имеют
альтернативного использования, их нельзя «экономить». Падающая с
небес манна была редким благом, но, по­скольку обменять ее на что-либо или
отложить ее потребление* было невозможно, она не являлась объектом какой-либо
деятельности, имеющей экономический аспект.

* Это, пожалуй, стоит подчеркнуть особо. Достижение одной и
той же цели с помощью одних и тех же средств, но в разные моменты времени
представляет собой различные способы использования этих средств. Если не
отдавать себе в этом отчет, то можно проглядеть один из важнейших типов экономических
действий.

Но и наличие альтернативных возможностей использования ред­ких
ресурсов также не представляет собой достаточного условия существования
явлений, которые мы здесь изучаем. Если у субъек­та есть две цели и одно
средство для их достижения, причем обе цели одинаково важны, то он
употребляется ослу из басни, беско­нечно выбирающему между двумя равно
привлекательными охап­ками сена.*

* Эта оговорка кажется здесь излишней, и в первом издании
этого эссе я опустил ее. Однако существование иерархии целей имеет настолько
большое значение в теории ценности, что лучше ввести это условие уже на данной
стадии исследования.

Но если время и средства для достижения целей ограниченны и
допускают альтернативное использование, а цели можно располо­жить по степени
важности, то поведение неизбежно принимает форму выбора. Каждое действие,
предполагающее затрату времени и ред­ких ресурсов для достижения какой-либо
цели, подразумевает тем самым, что они не будут использованы для достижения
другой цели. Такое действие имеет экономический аспект (Schonfeld, Mayer).*
Если я хочу есть и спать, но в данный момент не могу полностью удов­летворить
обе свои потребности, то, значит, часть их так и должна остаться
неудовлетворённой. Если на протяжении своей жизни я хочу стать и философом, и
математиком, но моя скорость усвоения знаний для этого недостаточна, то,
значит, моё желание останется частично неисполненным.

* Следует помнить, что редким является не «время»
само по себе, а наша собственная возможность действовать. Редкость времени —
это всего лишь метафора.

Не все средства достижения человеческих целей ограниченны.
Некоторые предметы внешнего мира встречаются в таком изоби­лии, что
использование их не требует отказа от других благ. Одно из таких
«свободных» благ — это воздух, которым мы дышим. Кро­ме некоторых
исключительных случаев, то, что мы нуждаемся в воздухе, не требует от нас
затрат времени или других ресурсов. Наша потребность в одном кубическом футе
воздуха не предполага­ет, что мы должны отказаться от какой-то другой
альтернативы. Владение или невладение единицами блага под названием
«воздух» не влияют на наше поведение. В принципе можно себе
представить таких живых существ, «цели» которых настолько
ограниченны, что все блага являются для них «свободными» и не влияют
на их пове­дение.

Но, как правило, человеческая деятельность, направленная на
достижение многих целей, не обладает такой независимостью от времени или
специфических ресурсов. Время в нашем распоряже­нии всегда ограниченно: в
сутках только двадцать четыре часа. Мы должны выбирать, на что их следует
потратить. Точно так же огра­ниченны услуги, которые нам предоставляют другие
люди, и мате­риальные средства для достижения наших целей. Нас изгнали из рая,
мы лишены вечной жизни и неограниченных благ. Если мы что-то выбираем, то мы
вынуждены отказываться от других вещей, от которых в иных обстоятельствах мы не
отказались бы. Редкость средств, предназначенных для достижения целей разной
значимос­ти, — это почти универсальное свойство среды, в которой совершается
человеческая деятельность.*

* Следует отметить, что наше понятие цели как конечного
пункта определенной линии поведения, акта конечного потребления, не
противоречит тому тезису, что всякая деятельность имеет единственную цель:
максимизация удовлетворения, «полезности» и т.д. Наши
«цели» надо рассматривать как шаги к достижению этой конечной цели.
Если средства ограниченны, то все цели не могут быть достигнуты: от некоторых
из них, учитывая степень редкости средств и сравнительную важность самих целей,
придется отказаться.

Именно формы, которые принимает человеческое поведение,
когда необходимо распорядиться редкими ресурсами, составляют единый предмет
экономической науки. Примеры, которые мы приводили выше, точно соответствуют
этому определению. И услуги повара, и услуги балетного танцовщика ограничены
относительно спроса на них и могут употребляться различным образом. Наше
определение охватывает и всю теорию заработной платы, и политическую эконо­мию
войн. Ведение успешной войны требует изъятия редких благ и услуг из других,
невоенных областей применения, следовательно, оно имеет экономический аспект.
Экономист изучает способы распо­ряжения редкими ресурсами. Ему интересно то,
как из различной степени редкости благ вытекает ценностное соотношение между
ними. Ему интересно, как на это соотношение влияет изменение степени редкости,
вызванное изменением либо целей, либо средств, т.е. либо спроса, либо
предложения.

Экономическая наука — это наука, изучающая человеческое по­ведение
с точки зрения соотношения между целями и ограничен­ными средствами, которые
имеют различное употребление (ср.: Menger, Fetter, Strigl, Mayer).

.

    Назад

    НЕТ КОММЕНТАРИЕВ

    ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ