ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Д. БЕЛЛ. КУЛЬТУРНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ КАПИТАЛИЗМА (Фрагмент из книги)
.
Д. БЕЛЛ. КУЛЬТУРНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ КАПИТАЛИЗМА (Фрагмент
из книги)
1 Перевод А. К. Оганесяна. Выполнен по изданию: Bell D. The
Cultural Contradictions of Capitalism. N. Y., 1976. P. 146 — 158. Предлагаемый
читателю фрагмент дает представление об обшей социально-философской концепции
Д. Белла, знакомство с которой поможет лучше понять его суждения о
справедливости.
Каждое общество стремится установить набор смысловых
значений, посредством которых люди могут определять свое отношение к миру. Эти
значения определяют набор целей, подобно мифу и ритуалу объясняют характер
доступного опыта или рассматривают изменения в природе сквозь призму
человеческих способностей к магии или технике. Они воплощаются в религии,
культуре и труде. Утрата смысловых значений в этих областях создает состояние
непонимания, в котором люди не могут находиться и которое с необходимостью
побуждает их к поиску новых значений, чтобы в итоге не осталось чувство
нигилизма или опустошенности. Настоящий очерк, в свете предыдущих глав о
несоответствиях в культуре, исследует отношение культуры к труду и религии, а
также возможные пути к новому своду смысловых значений…
Многое в характере людей и системе их социальных отношений
определяется типом их труда. Если мы берем труд в качестве принципа градации в
характере социальных отношений, мы можем говорить о доиндустриальном,
индустриальном и постиндустриальном труде. Мы можем рассматривать этот принцип
в плане его синхронности, когда его проявления сосуществуют внутри одного и
того же общества, но мы также можем рассматривать их как последовательность
изменений, благодаря которым общества переходят из одного состояния в другое.
Преследуя какие-то цели, каждый пытается — поскольку эти цели являются
аналитическими конструкциями — воплотить их в действительность. Но само это
различие, как основа понимания укорененных в труде смысловых значений, остается
в силе.
Жизнь в доиндустриальных обществах — а она все еще
определяет условия в большинстве стран современного мира — представляет собой
прежде всего игру с природой. Почти что единственной областью приложения
рабочей силы являются там добывающие отрасли промышленности: сельское
хозяйство, добыча полезных ископаемых, рыболовство, лесоводство. Люди трудятся
унаследованными способами, с помощью примитивной мускульной силы, и их
восприятие мира обусловлено превратностями стихийных явлений — временами года,
бурями, плодородием почвы, количеством воды, глубиной залежей ископаемых,
засухами и наводнениями. Ритмы жизни определяются этими случайностями.
Восприятие времени является чем-то устойчивым, и темпы работы меняются в
зависимости от времен года и погоды.
Индустриальные общества как производители товаров действуют
по правилам игры с произведенной природой. Мир стал техническим и
рационализованным. Машина господствует, и ритмы жизни механически чередуются;
время представляется хронологическим, механическим, равномерно текущим по
часам. Энергия заменила примитивную мускульную силу и создает основу для
большого скачка в производительности, для массового производства
стандартизированных товаров, что и является отличительной чертой
индустриального общества. Энергия и машины меняют природу труда. Мастерство
распадается на более простые операции, место ремесленника прошлого занимают две
новые фигуры: инженер, отвечающий за планировку и течение труда, и
полуквалифицированный рабочий, являющийся связующим звеном в машинном
производстве до тех пор, пока техническая изобретательность инженера не создаст
новую машину, которая заменит также и рабочего. Это планирующий и программирующий
мир, в котором отдельные компоненты, находясь в строгой взаимосвязи, составляют
единый агрегат. Это мир соподчинения, в котором люди, материалы и рынки
взаимосвязаны для производства и распределения товаров. Это мир организации —
иерархической и бюрократической, в котором к людям относятся как к вещам
потому, что распоряжаться вещами значительно легче, чем распоряжаться людьми.
Так вводится необходимое различие между ролями и личностями, и это различие
оформляется в штатных расписаниях и предпринимательских планах.
Постиндустриальное общество, поскольку оно концентрирует
внимание на услугах — человеческих, профессиональных и технологических —
является игрой между людьми. Организацией исследовательских групп, отношениями
между врачом и пациентом, учителем и учеником, правительственным служащим и
просителем, короче говоря, миром, в котором сочетаются научное знание, высокая
образованность, общественная организованность и все то, что предполагает скорее
кооперацию и взаимодействие, чем координацию и иерархию. Таким образом,
постиндустриальное общество является также и коммунальным обществом, то есть
обществом, в котором социальной единицей является скорее организованная группа,
чем индивид, и решения должны быть достигнуты скорее через государственное устройство,
чем рынок, — путем коллективных переговоров между неправительственными
организациями с участием правительства. Однако кооперирование людей является
куда более трудноразрешимой задачей, чем управление вещами. Участие является
условием объединения в группу, но когда существует множество различных групп,
стремящихся к слишком разным вещам и не готовых заключить между собой сделку,
то нарастает конфликт или дело заходит в тупик. В результате мы имеем либо
политику консенсуса, либо политику безысходности.
Возможно, что эти изменения в социальной организации
неуловимым образом предвещают еще более значительные изменения в сознании и
космологии, неясные очертания которых ощущаются всегда на острие человеческого
понимания себя и мира и которые, вероятно, ныне уже проявляются на
феноменологическом уровне. Пользуясь экзистенциалистской терминологией, можно
сказать, что человек, будучи «заброшен» в мир, сталкивается с чуждыми и
враждебными силами, которые он стремится понять и подчинить себе. Первым
столкновением стало столкновение с природой, и на протяжении многих тысячелетий
существования людей жизнь представляла собой игру с природой, овладение
стратегией ее покорения: нахождение убежища от природных стихий, возможности
плыть по воде и парить в воздухе, отвоевание пищи и средств к существованию у
земли, воды и других творений. Необходимость приспособления к этим
превратностям во многом предопределила способ поведения людей.
Человек как homo faber стремился производить вещи, и,
производя вещи, он мечтал о преобразовании природы. Чтобы подчинить природу,
надо было обуздать ее капризы. Переделывание природы в процессе производства и
копирование ее силы требовали наращивания мощи людей. Индустриальная революция
по своей сути была попыткой заменить естественный порядок вещей технологическим
порядком, случайное распределение экологических ресурсов и климата инженерной
концепцией функциональности и рациональности.
Постиндустриальное общество отвергло обе эти ориентации.
Благодаря выдающимся достижениям в труде жизнь людей все в большей мере
проходит вне природы, и они все меньше и меньше имеют дело с машинами и вещами;
совершенно неожиданным образом жизнь людей стала определяться их
взаимоотношениями.
Конечно, проблемы групповой жизни относятся к старейшим
проблемам человеческой цивилизации, истоки которых уходят в первобытные пещеры
и родоплеменные кланы. Но ныне социальный контекст изменился. Древнейшие формы
групповой жизни существовали в контексте природы, и победа над природой
являлась общепризнанной внешней целью человеческой жизни. Групповая жизнь,
связывающая людей с вещами, сообщала им ощущение собственной мощи, настолько
значительное, что они создали технические предпосылки преобразования мира. Но в
постиндустриальном обществе для большинства людей эти старые обстоятельства
сошли на нет. В своей повседневной работе люди не противостоят природе, которая
уже не является ни враждебной, ни благотворной, и мало что из удобных
предпосылок и условий деятельности сохранило для них свое былое значение.
В более широком историческом плане в доиндустриальном
обществе характер людей и традиции групповой жизни формируются самим обществом.
Согласно Дюркгейму, общество является внешней реальностью, которая сама себя
воспроизводит, независимо от индивидуального начала. Человек находит мир таким,
каким этот мир ему дается. В индустриальном обществе люди производят вещи, но,
будучи изготовлены, эти вещи являются незаменимыми истинами; в качестве
материализованных сущностей они имеют свое собственное, независимое, внешнее по
отношению к человеку существование. В постиндустриальном обществе люди
нуждаются только в познании друг друга и должны «либо любить друг друга, либо
умереть». Действительность уже не является «внешней», когда человек пребывает
«в одиночестве и страхе в мире, который никем и никогда не сотворен». Отныне
действительность сама является проблематичной и должна быть преобразована.
Приведет ли эта перемена опыта к изменению в сознании и
чувствительности? На протяжении почти всей человеческой истории
действительностью была природа, а люди и в поэзии и в воображении стремились
определить свое отношение к естественному миру. В последние 150 лет
действительностью стали техника, орудия и вещи, изготовленные людьми, но тем не
менее существующие объективно, независимо от людей, в материализованном мире.
Ныне действительностью становится исключительно социальный мир, без природы и
вещей, апробированный скорее взаимным осознанием людей, чем внешней
реальностью. Общество все в большей мере становится паутиной сознания, формой
воображения, реализуемой в виде социальной конструкции. Но по каким правилам и
в соответствии с какой нравственной концепцией? Вне природы или технического
мира что может в дальнейшем связывать людей между собой?
…Я представил три состояния — естественный мир,
технический мир и социальный мир — и три способа связи с этими реальностями.
Каждая из них имеет также свой символический космологический принцип.
.
