ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Максимизация
.
Максимизация
Разрыв между производством и потреблением породил также во
всех обществах Второй волны болезнь навязчивой «макрофилии» —
разновидность техасской страсти к огромным размерам и постоянному росту.
Если бы было верно, что длительные производственные процессы
на фабрике приводят к понижению цен на единицу продукции, то, по аналогии,
увеличение масштаба должно было бы вызвать экономию и в других сферах
деятельности. Слово «большой» становится синонимом слова
«эффективный»; а максимизация становится пятым ключевым принципом.
Города и народы гордились тем, что обладают самыми высокими
небоскребами, крупнейшими плотинами или самыми обширными в мире площадками для
игры в гольф. Кроме того, поскольку большие размеры являются результатом роста,
наиболее индустриальные правительства, корпорации и другие организации стали
фанатичными проводниками идеи непрерывного возрастания.
Японские рабочие и сотрудники Мацусита электрик компани
(Matsushita Electric Company) ежедневно повторяли хором:
… Делая все возможное для увеличения продукции,
Посылая наши товары людям всего мира
Бесконечно и постоянно,
Подобно воде, бьющей из фонтана,
Расти, производство! Расти! Расти! Расти!
Гармония и искренность!
Мацусита электрик!(22)
В 1960 г., когда в Соединенных Штатах завершился этап
традиционного индустриализма и начали ощущаться первые признаки изменений
Третьей волны, 50 крупнейших индустриальных корпораций в этой стране выросли до
таких размеров, что каждая из них предоставляла работу в среднем 80 тыс.
человек. Один лишь «Дженерал моторе» (General Motors) давал работу
595 тыс. человек, а компания АТиТ Вайля нанимала 736 тыс. мужчин и женщин. Это
означает, при среднем размере семьи в том году в 3, 3 человек, что свыше 2 млн
людей зависели от зарплаты в одной лишь этой компании — количество, равное
половине населения всей этой страны в период, когда Вашингтон* и Гамильтон**
создавали американскую нацию. (С тех пор АТиТ раздулась до еще более гигантских
размеров. К 1970 г. в ней работали 956 тыс. человек, еще 136 тыс. работников
нанималось на 12-месячный срок(23). )
АТиТ была особым случаем, хотя, конечно, американцы вообще
привержены гигантизму. Но макрофилия — это вовсе не монополия американцев. Во
Франции в 1963 г. 1400 фирм — лишь 0, 25% всех компаний — нанимали 38% всей
рабочей силы(24). Правительства в Германии, Великобритании и других странах
активно побуждали менеджеров создавать даже еще большие компании, полагая, что
это поможет им в конкуренции с американскими гигантами.
Такая максимизация масштабов не была простым отражением
максимизации прибыли. Маркс связывал «рост масштабов индустриального
строительства» с «дальнейшим развитием производительных сил».
Ленин в свою очередь доказывал, что «огромные предприятия, тресты и
синдикаты подняли технологию массового производства до наивысшего уровня
развития». Его первое распоряжение в хозяйственной сфере после Октябрьской
революции состояло в том, чтобы консолидировать российскую экономическую жизнь
в виде наименьшего числа наиболее крупных производственных единиц. Сталин стремился
к максимальному масштабу еще в большей степени и осуществил новые грандиозные
проекты — постройку сталелитейного комплекса в Магнитогорске,
«Запорожстали», медеплавильного завода на Балхаше, тракторного завода
в Харькове и Сталинграде. Он интересовался, сколь велико было данное
американское предприятие, и затем велел построить еще большее(25).
Доктор Леон М. Херман пишет в своей книге «Культ
гигантизма в советском экономическом планировании»: «Фактически в
разных регионах СССР местные политики были вовлечены в гонку за
«крупнейшими в мире проектами»». В 1938 г. Коммунистическая партия боролась против «гигантомании», однако довольно безуспешно.
Даже сегодня советские и восточноевропейские коммунистические лидеры являются
жертвами того, что было названо Херманом «страстью к большим
размерам».
Подобная вера в абсолютную роль масштаба проистекает из
узости представлений Второй волны о природе «эффективности». Однако
макрофилия индустриализма далеко выходила за рамки одних лишь заводов. Она
нашла отражение в соединении множества данных самого разного рода в одном
статистическом показателе, называемом валовым национальным продуктом (ВНП),
который измеряет «размер» экономики путем сложения стоимости
создаваемых ею товаров и услуг. У этого инструмента экономистов Второй волны
много недостатков. С точки зрения ВНП не имеет значения, какова форма продукции
— продовольствие, образование и здравоохранение или военное снаряжение. К ВНП
добавляется наем бригады как для постройки дома, так и для его сноса, хотя в
первом случае деятельность направлена на увеличение жилого фонда, а во втором —
на его уменьшение. Кроме того, поскольку ВНП измеряет лишь деятельность рынка
или обмена, он совершенно не принимает во внимание весь бытовой сектор
экономики, основанный на бесплатном производстве, к примеру — воспитание детей
и домашнее хозяйство.
Несмотря на все эти ограничения, правительства Второй волны
во всем мире вовлечены в слепую гонку за увеличением ВНП любой ценой,
максимизируя «рост» даже несмотря на риск экологической и социальной
катастроф(26). Принцип макрофилии столь глубоко укоренился в индустриальной
ментальности, что ничто не кажется здесь более разумным и рациональным.
Максимизация идет в одном ряду с стандартизацией, специализацией и другими
базовыми принципами индустриализма.
.
