ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
БУДДИЗМ ПРИ РЕГЕНТАХ И СЕГУНАХ
.
БУДДИЗМ ПРИ РЕГЕНТАХ И СЕГУНАХ
С IX в. значение политической власти императоров уходит в
прошлое. Функции регента-правителя оказываются в руках представителей
аристократического дома Фудзивара, на женщинах из которого были обязаны из
поколения в поколение жениться императоры. При регентах Фудзивара значение
буддизма становится еще бблыним. Он превращается в государственную религию. Не
только императоры, как это бывало в прошлом, но и регенты, и все их виднейшие
чиновники к концу жизни становились монахами, но не выпускали из своих рук
бразды правления. Центр административного руководства переместился в буддийские
монастыри, так что буддийское духовенство сосредоточило в своих руках огромную
власть. За монастырские должности шла активная борьба, причем клан Фудзивара
ревниво следил за тем, чтобы все высшие должности в монастырских сангхах
доставались его членам. Естественно, это вело к резкому возрастанию
политических и экономических позиций буддийских монастырей, особенно
принадлежавших к наиболее влиятельным и активным сектам, как, например, Тэндай с
центральным монастырем на горе Хиэй (Энрякудзи), который порой не подчинялся
приказам властей и требовал себе все новых привилегий.
Ослабление клана Фудзивара стало заметным уже с X в., а в 1192 г. военачальник из клана Минамото по имени Еритомо взял власть в стране и объявил себя сегуном
(полководцем-предводителем). Воины-дружинники нового правителя Японии получили
свою долю земель и богатства и составили основу нового сословия, сыгравшего
немалую роль в истории страны, — сословия самураев. Весь период сегуната,
длившийся долгие века, буддизм продолжал быть основной опорой власти. Однако в
нем происходили важные изменения. Ушли в прошлое власть императора и
централизованно-административное правление из монастырей, характерное для
периода регентства. На передний план вышли феодальные князья и их
вассалы-самураи. Силы феодальной децентрализации с трудом сдерживались
вооруженной мощью сегунов. В изменившейся ситуации изменился и буддизм. На
смену старым сектам пришли новые, влияние которых сохранилось в стране и
поныне.
Во-первых, это секта Дзедо (кит. Цзинту — «Чистая земля», т.
е. амидизм) с культом Западного рая и его владыки будды Ами-табы. Основатель ее
в Японии Хонэн (1133-1212) счел необходимым упростить вероучение буддизма,
сделать его более доступным для простого народа и для этого ввел заимствованную
им из китайского амидизма практику бесчисленного повторения одного только слова
«Амида», что должно принести верующему спасение. В аналогичном плане
действовала и родственная ей школа-секта Дзедо син, основанная Синраном
(1174-1268) и пропагандировавшая культ Амитабы. Фраза «Наму Амида буцу» («О,
будда Амитаба!») превратилась в магическое заклинание, повторявшееся до 70 тыс.
раз в сутки. Люди верили в столь простой путь к спасению, подкреплявшийся
совершением добродетельных поступков — перепиской сутр, жертвованием на храмы,
на буддийские скульптуры и изображения и т. п. И хотя со временем культ Амиды
принял более спокойный характер, количество последователей амидизма в стране не
уменьшилось, скорее возросло (ныне, по некоторым данным, их насчитывается почти
20 млн.).
Во-вторых, большую популярность в Японии приобрела секта
Нитирэн, названная по имени ее основателя (1222-1282), который, так же как и
Хонэн, стремился упростить и очистить буддизм. В центре поклонения в секте
Нитирэн оказался не Амитаба, а сам великий Будда. И не нужно было стремиться к
Западному раю и неведомой Чистой земле: Будда был вокруг, во всем, в том числе
и в тебе самом. Рано или поздно он в любом, даже самом обиженном и угнетенном,
проявит себя. Нитирэн был нетерпим к другим сектам, обвиняя их в различных
грехах и суля их приверженцам пребывание в аду, но его учение поддерживалось
многими обездоленными. Правда, это не придало ему революционности: в отличие от
средневекового Китая буддизм в Японии редко становился знаменем восставшего
крестьянства. Более того, Нитирэн твердо провозгласил, что религия должна
служить государству, и это впоследствии было высоко оценено японскими
националистами.
Третьей и, пожалуй, наиболее известной (если и не самой
популярной) новой сектой японского буддизма стало учение дзэн. Дзэн-буддизм —
это такая же японская реакция на индийский буддизм и проявление японского
национального духа в буддизме, как прототип его, чань-буддизм — олицетворение
всего китайского в буддизме. Дзэн проник в Японию из Китая на рубеже XII-XIII
вв. в обеих его модификациях, северной и южной. Однако наибольшее развитие
получила южная школа, страстный проповедник идей которой, Догэн, внес некоторые
существенные изменения в ее принципы. Так, Догэн, в отличие от китайской
традиции южной ветви чань, уважал авторитет Будды, сутр и своего учителя.
Это нововведение Догэна сыграло важную роль в дальнейших
судьбах секты дзэн в Японии. Она осталась эзотерической, как и чань в Китае.
Однако возможности и влияние ее в Японии оказались неизмеримо более широкими.
Во-первых, признание авторитета учителя способствовало упрочению определенных
традиций. Укрепился институт инка, означавший признание учителем-мастером того,
что ученик достиг просветления, сатори. Тем самым мастер как бы санкционировал
право ученика на наследование авторитета учителя, традиций его школы.
Во-вторых, школы при дзэнских монастырях стали очень популярны. Суровость и
жестокость воспитания, палочная дисциплина, психотехника и самоконтроль,
стремление приучить человека настойчиво добиваться цели и быть готовым ради нее
на все — это в дзэнской системе воспитания импонировало сословию самураев с его
культом меча и готовности умереть за господина. Естественно поэтому, что
дзэн-буддизму охотно покровительствовали сегуны.
Дзэн-буддизм с его принципами и нормами во многом определил
кодекс самурайской чести, «путь воина» (бусидо). Мужество и верность,
обостренное чувство достоинства и чести (не «лицо» образованного китайского
конфуцианца, но именно честь воина-рыцаря, оскорбление которой смывается лишь
кровью), культ самоубийства во имя чести и долга (не только мальчики в школах,
но и девочки из самурайских семей специально обучались этому искусству:
мальчики — делать харакири, девочки — закалываться кинжалом), философия
фатализма в сочетании с фанатичной преданностью патрону, а также уверенность в
том, что славное имя доблестно павшего будет светиться и почитаться поколениями
в веках, — все это вместе взятое, вошедшее в понятие «бусидо» и оказавшее
огромное влияние на японский национальный характер, во многом было воспитано
японским дзэн-буддизмом.
Фанатизм и готовность к самопожертвованию, воспитывавшиеся в
самураях дзэн-буддизмом, отличались от фанатизма воинов ислама, которые шли на
смерть во имя веры, ожидая вознаграждения за это на том свете. Ни в синтоизме,
ни в буддизме концепции вечного блаженства на том свете не существовало. И
вообще духовная ориентация японской культуры, как и китайской, оказавшей на нее
в этом смысле немалое влияние, была посюсторонней. Не о загробном блаженстве и
посмертной жизни, а о достойной смерти и высоком месте в памяти живых мечтали
шедшие на смерть самураи. Это отношение к смерти как естественному концу, как
закономерной судьбе каждого, к нормальной смене одного состояния другим (с
перспективой возвращения в старое состояние жизни, но уже в новом рождении) в
немалой степени было стимулировано буддизмом, в том числе дзэн-буддизмом.
.
