ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
ГЛАВА 3. Битва
.
ГЛАВА 3. Битва
Торговая яма не похожа ни на какое другое моста ведения
бизнеса: воздух пропитан деньгами, действо происходит быстро и яростно, каждый
накачан адреналином и тестостероном. Трейдеры стоят чуть ли не на головах друг
у друга, пронзительно выкрикивая свои покупки и продажи. Они не стесняются в
средствах, пытаясь увидеть покупателей и продавцов в яме и быть увиденными
ими. Лютые соперники и ревностные конкуренты стоят плечом к плечу или, самое
большее, на расстоянии нескольких ярдов друг от друга. Руки и локти летают в
воздухе. Кто-то начинает драться. Кто-то толкается, кого-то толкают в ответ.
Для стороннего наблюдателя это полнейший хаос; однако в яме на самом деле
порядок. У каждого свой участок, примерно около одного квадратного фута, на
котором он может стоять. Когда вы торгуете, вы защищаете свою землю.
В мире бизнеса трейдеры — особая порода. Каждый выигрыш и
каждый убыток мгновенно фиксируются. Совершив ошибку, вы сразу узнаете о ней.
Даже до того, как у вас появится время оправиться от гнева, вы уже знаете, что
означает данный убыток для вашего кармана. Каждая сделка подобна финансовому
году, пролетающему за одну секунду. В других видах бизнеса все совсем не так.
Ошибку, совершенную сегодня, можно не почувствовать до следующего месяца,
следующего квартала или даже, возможно, до следующего года. Волатильность
мгновенно превращает мир трейдинга в рукопашный бой. Правда, единственное, что
вы можете потерять в этом бою — это ваши деньги, а не вашу жизнь. Но для многих
людей их деньги — их жизнь.
В этом отношении считаю, что единственная деятельность, которую
можно сравнивать с трейдингом, это игровые виды профессионального спорта. На
поле, на корте или в торговой яме игроки накачаны адреналином. Моральная
подготовка так же важна, как и физическая выносливость, а концентрация на игре
должна быть стопроцентной. Для большинства спортсменов, однако, подобная
моральная и физическая выносливость требуется лишь в течение баскетбольного или
футбольного матча. Профессиональные спортсмены тренируются каждый день, но не с
такой интенсивностью, как во время матчей. Для трейдеров напряженное состояние
— статус кво, каждый день и без передышек.
На фоне жесткой конкурентной борьбы нетрудно понять, почему
в яме такой накал страстей. Это похоже, как если бы торговую яму накачивали керосином
и для взрыва достаточно только искры. Что касается меня, то за мою 18-летнюю
карьеру на Чикагской Торговой Бирже меня подозрительно часто обвиняли в
нарушении большинства правил и штрафовали за драки, применение излишней силы
(то есть за толкания и пихания) при вхождении в яму и при выходе из нее и,
конечно же, за ругань. Мне не нужно объяснять, что ударить другого человека —
это неправильно; оправдания такому поведению быть не может. И мне меньше всего
хотелось бы бахвалиться случаями из моей трейдерской молодости, когда я не
искал драк, но и не отходил в сторону, когда кто-то начинал доставать меня.
Однако за мной тянутся истории, некоторые из которых справедливы, а другие
расписаны с эпическим пафосом, что я тогда-то и тогда-то избил какого-нибудь
трейдера в яме. Это все есть на страницах жизнеописания трейдера Льюиса
Борселино. Но сейчас, когда мне 41, приходится отводить взгляд в сторону,
когда кто-нибудь спрашивает, действительно ли я однажды вонзил в оппонента
карандаш (должен признать, это правда), или на самом ли деле я избил в яме 14
парней (это большое преувеличение).
К сожалению, эти истории обычно рассказываются и пересказываются
с одним значительным упущением. Иногда люди забывают упоминать, что успехов в
яме я добился благодаря не физической силе, а своим мозгам. В 8&Р-яме я
сделал себе имя не потому, что был жестким, а потому, что очень хорошо
торговал.
Не я принес в яму грубый и резкий стиль торговли. Это
началось с момента введения финансовых фьючерсов в 1970-х и в начале 1980-х.
Такие волатильные и активно торгуемые контракты, как валюты, казначейские
бонды, евродоллары и З&Р-фьючерсы, привели в яму новую породу трейдеров.
Они были моложе и агрессивнее как физически, так и морально. Из-за торговли
финансовыми фьючерсами и появления молодых бойцов, которые ими торговали, и
Мерк, и Чикагской Торговой Палате пришлось построить новые торговые полы. Они
резко контрастировали со старыми временами на Мерк и в Торговой Палате,
которые когда-то использовались исключительно для торговли
сельскохозяйственными товарами. Тогда атмосфера больше напоминала атмосферу
мужского клуба со всеми учтивостями и любезностями сообщества старых приятелей.
В мире трейдинга, очень требовательном в ментальном и физическом
аспектах, где быстрый темп, а действие наполнено соперничеством, я чувствовал
себя в своей стихии. Однако между мной и другими трейдерами на полу было одно
ключевое различие. Многие часто говорили как крутые ребята и вели себя, как
будто всю свою жизнь провели в бандитской среде. Они орали друг другу в лицо,
ругали и обзывали друг друга матерными словами и толкали друг друга. Это был
тщательно разработанный ритуал в игре, призванной запугать соперника. Очень
немногие могли выстоять перед столь грубыми наездами.
Я вырос в другой среде. Кроме того, что я окончил
Университет Де По и прошел «школу жизни Тони Борселино». Отец раскрыл
мне термин «настоящий мужчина». Он был сильным, упорным и верным
парнем. С ним было весело, и в случае проблем вы бы хотели иметь его на своей
стороне. Мы с братом Джоуи были для отца успокоением его души. Он знал, даже
когда мы были еще маленькими, что мы сможем позаботиться о себе и о нашей
матери. Отец воспитывал нас такими же сильными, каким был он сам, чтобы
защитить себя, особенно когда его не было рядом.
Когда я учился в четвертом классе, незадолго до суда над
моим отцом, по дороге из школы домой меня избил какой-то шестиклассник. Отец
видел все это из окна нашей гостиной, и пока я тащился по тротуару до дома,
рыдая всю дорогу, вышел встретить меня в дверях.
«Что с тобой?» — спросил он.
«Меня избили, — рыдая, вымолвил я. Он шестиклассник и
больше меня».Отец не стал меня никак жалеть, а лишь преподал еще один из
уроков жизни. «Позволь мне сказать тебе кое-что, — сказал он, схватив меня
за плечи. — Ты уйдешь отсюда и постоишь за себя, иначе я тебя изобью».
Преследуемый отцом, я вышел из дома и пошел вниз по улице. Я
нашел того шестиклассника в его дворе. Он был на полголовы выше меня и, по
меньшей мере, на 10 фунтов тяжелее, но я внезапно набросился на него. Я бил его
снова и снова, пока он не оказался на земле весь в слезах. Мой отец стоял в
стороне и смотрел, гордый, как я постоял за себя. Когда отец мальчика вышел из
дома, чтобы прекратить нашу драку, отец свел с ним счеты правым ударом в челюсть.
Отец знал, этот мальчик вечерами ходил мимо нашего дома и кричал в открытые
окна: «Эй, мистер Борселино, как дела с грабежами?» Отец не винил в
этом ребенка, поскольку тот всего лишь повторял гадости, услышанные от своего
отца.
Домой я возвращался рядом с отцом, гордо обнимавшим меня
рукой за плечо. У меня была разбита губа и синяк во весь глаз, но я выучил урок
школы жизни моего отца. У него не было такого понятия, как бегство от драки.
Когда отец сидел в тюрьме, я стал главой семьи. Хотя мне
было всего девять лет, это означало, что я должен защищать своего брата
второклассника, когда отца не стало рядом. В физическом плане мы с Джоуи
абсолютно разные. В раннем детстве даже для своего возраста Джоуи был
маленьким, пухленьким с темными волосами и зелеными глазами, тогда как я был
коренастым, с голубыми глазами и белыми волосами, которые соответствовали моему
раскаляющемуся добела темпераменту. Но никакие другие два брата не могли быть
ближе, чем мы с Джоуи.
Когда отец провел в тюрьме уже два года, а я учился в шестом
классе, Джоуи, в четвертом классе начал доставать Большой Эл, восьмиклассник, с
ростом под шесть футов. Большой Эл был ответственным за переход через дорогу
перед школой и должен был присматривать за младшими детьми, тем не менее ему
доставляло особое удовольствие каждое утро мучить моего брата. Единственным
мщением со стороны Джоуи было останавливаться посреди дороги и кричать:
«Пошел ты, Большой Эл», а затем заскакивать на свой велосипед и
сматываться, прежде чем Большой Эл успевал его догнать. В один из дней Большой
Эл сбил Джоуи с велосипеда и сломал все спицы на колесах. Несмотря на то, что
мой рост составлял всего четыре фута девять дюймов, я должен был найти способ
защитить моего брата от Большого Эла. Я дождался его, стоя за школьной дверью,
подкрался к нему сзади и столкнул вниз по ступеням лестницы. Когда он докатился
до самого низа, я набросился на него сверху. Нас застали дерущимися, и сестра
Регина вызвала нас к себе в кабинет. Когда все стало известно, она отправила
меня обратно в класс, а Большой Эл получил наказание тростью.
С самого детства я научился защищать себя. Я знал, нельзя искать
себе неприятностей или провоцировать драку. Но когда на карту поставлена твоя
честь или порядочность, уходить от стычки нельзя. Когда я пришел на Мерк,
некоторые трейдеры имели больше, чем им полагалось по праву. Парни, которые
работали своим весом так, чтобы запугать кого-то другого, очень быстро поняли:
со мной эта стратегия не работала. Я провел четкую черту, показывающую, что я
буду и чего я не буду терпеть со стороны других трейдеров в яме. Любой, кто
преступал эту черту, должен ответить за свои действия. Я не из тех парней,
которые могли позволить кому-то запугать себя. Если кто-то кричал мне в лицо,
ругался или пытался толкать меня, я был более чем способен защитить себя. И я
не из тех, кто писал жалобы на кого-то, когда их обругали или толкнули, пока не
дошло до того, что мне пришлось пожаловаться представителю службы безопасности,
что мне в лицо бросили горсть песка. Если во времена моей молодости кто-то
предпринимал против меня агрессивные действия, ему очень быстро приходилось
готовиться защищать себя.
Я помню, когда я был еще трейдером-новичком, изучающим такелаж
золотой ямы. Однажды утром перед открытием я просматривал компьютерную
распечатку моих сделок за предыдущий день. Записи показывали, что у меня не
прошло 5 контрактов — часть 20-контрактного приказа на покупку. Первые три
сделки по пять контрактов я исполнил без сучка и задоринки. А распечатка показывала,
что я не купил последние пять контрактов для завершения этой 20-контрактной
сделки. Но мои записи показали, что трейдер Стюарт на самом деле продал мне
последние пять контрактов.
Рост Стюарта примерно шесть футов четыре дюйма, а весил он
на вид не более 150 фунтов. Но он говорил так, как некоторые крутые ребята.
Эта непрошедшая сделка должна была стоить одному из нас $4 000. Он знал, что не
прав, но попытался запугать меня, чтобы я принял эту ошибку. «Ты тупой
идиот, — заорал на меня Стюарт. — Ты даже не знаешь, что такое покупка, а что
продажа. Тебе не следует быть в этой чертовой яме…»
Сперва меня разозлило, как он со мной разговаривал. Затем я
понял, если он продолжит свой наезд и будет строить из себя крутого, мне это
на руку. Сначала я попытался объясниться с ним. «Это был 20-контрактный
составной приказ. Проблем с тремя остальными частями этого приказа не было. И
знаешь, почему? Потому что это твоя ошибка».
Стюарт продолжал поносить меня, пытаясь заставить сдаться.
«Ты даже не знаешь, что делаешь в этой яме».
Этого мне хватило. Я достиг состояния, когда увещевания больше
не уместны, а отступать некуда. Я схватил Стюарта за горло. «Слушай, ты, —
заорал я ему в лицо. — Это твоя ошибка. И ты мне ее компенсируешь. И еще
запомни, что если ты когда-нибудь снова будешь так со мной разговаривать, я
вырву глаза из твоей башки».
Я никогда не приходил в яму, чтобы драться. Я там, чтобы
делать деньги, война против рынка достаточно изнурительна сама по себе. Но к
23 годам я приобрел такой жизненный опыт, о каком большинство людей только
читали. Благодаря своему детству я твердо верил, что уход от конфронтации не
может ослабить потенциально взрывоопасную ситуацию, а лишь покажет мою
уязвимость. Добавьте сюда наглость, царившую в 8&Р-яме, где самому старому
трейдеру, вероятно, не более тридцати, а ставки измерялись десятками тысяч
долларов.
В этом мире я представлял двойную угрозу — у меня было образование
колледжа и уверенность в своих трейдерских способностях. Кроме того, у меня
была физическая мощь, ясно показывающая, я не тот, с кем вам хотелось бы
серьезно поссориться. Эта двойственность была одновременно моим величайшим
активом и делала меня большой загадкой для окружающих. Если бы я был всего лишь
уличным пацаном, нахватавшимся знаний в подворотне, с железными яйцами и
отсутствием мозгов, я бы не продержался в той яме больше пары часов. Но другие
трейдеры видели, насколько я хорош в торговле, они знали, я сила, с которой
приходится считаться. И когда я был моложе, я не боялся применить силу, когда
понимал, что это единственный вариант выбора.
Следующий случай произошел, когда я проработал в яме S&P
около месяца, исполняя приказы клиентов и торгуя со своего собственного счета.
В один из дней на моей стойке появился приказ на продажу 50 контрактов по
половине. «Пятьдесят по половине, — выкрикнул я, вскинув руки над головой
и делая волнообразные движения кистями. — Пятьдесят по половине».
Прежде чем я смог найти покупателя на этих условиях,
трейдер, которого я потом звал Рики, быстро вошел в игру. Он начал покупать по
55,60 и затем по 70. Продавцы бросились к Рики, и рынок сдвинулся, не
предоставив мне шанса завершить данную сделку по 50. Я протиснулся к тому
месту, где стоял Рики. «Ты прошел через мои приказы! — сказал я. — Тебе
лучше компенсировать их».
Я знал, что в соответствии с правилами Мерк Рики должен компенсировать
мой приказ по пятьдесят. Но он попытался отмахнуться от меня. «Пошел
ты», — сказал он и оттолкнул меня в сторону.
Когда доводы не срабатывали, я отвечал своими мускулами. Чтобы
остановить эту драку, потребовались усилия пяти трейдеров и двух представителей
службы безопасности. Избитый и ошеломленный Рики сидел на полу. Он написал на
меня жалобу в Дисциплинарный комитет Мерк за избиение. Мне вынесли устный
выговор, но на этом инцидент был исчерпан. Я написал жалобу на Рики за торговлю
через мой приказ на продажу. Это, по общепринятым правилам, было куда более
серьезным нарушением.
Конечно, мои действия не были политически корректными. Оглядываясь
назад, я понимаю, что мог просто пожаловаться органам биржи, что Рики прошел
через мой приказ на продажу. Но в дни моей молодости меня беспокоило, если я
попытаюсь избежать драки, начатой кем-то другим, то стану мишенью для агрессии
со стороны каждого. Встав против Рики, я послал ясное сообщение остальным
трейдерам. У меня появился новый незримый защитник.
К 1983 году я создал один из крупнейших столов клиентских
приказов в 8&Р-яме. В один из дней я получил приказ на покупку 400
контрактов для О’Коннор Партнере. Рядом со мной мой клерк, Бобби Натали, позже
ставший моим трейдером. Позади Бобби стоял человек-медведь ростом шесть футов
четыре дюйма и весом фунтов 270, которого я звал Брю. Брю пытался исполнить
приказ, буквально у меня над головой. По мере того, как он подпрыгивал и делал
волнообразные движения руками, он наваливался своей массой на Бобби.
«Брю, — крикнул я через плечо. — Оставь моего клерка в
покое».
«Мне надо исполнять приказ», — рявкнул Брю мне в
ответ. И еще раз навалился на Бобби. Пока я исполнял тот приказ для О’Коннор,
Брю продолжал толкать Бобби на меня.
«Брю, оставь моего клерка в покое».
Толчок. Он опять навалился на Бобби.
«Брю, оставь моего клерка в покое».
Брю еще раз толкнул Бобби на меня.
Наконец, я купил последний контракт для О’Коннор. Брю
шлепнулся на Бобби последний раз.
«Ты, ублюдок!» — заорал я и одним ударом выкинул
Брю из ямы. Спрыгнув с яруса ямы, я навалился на Брю. Рванул его с пола за отвороты
трейдерской куртки. Когда я поднял глаза, то увидел моего брата Джоуи, в то
время работавшего клерком, бегущего ко мне на помощь, точно так, как когда мы
были детьми.
Харри Лоуренс, больше известный как Харри-Шляпа, схватил
меня за плечи, чтобы стащить с Брю. Внезапно Харри оказался лежащим пластом на
полу, а мой брат стоял над ним. О, нет! — подумал я про себя. Мой брат только
что вырубил одного из наиболее уважаемых брокеров в этом бизнесе. После драки
мне вручили письмо от Мерк о приостановке торговли, но меня не оштрафовали.
Помогло то, что я работал на Маури Кравитца, очень уважаемого человека, имевшего
большое политическое влияние благодаря его связям с Лео Меламедом и Джеком
Сандлером. Близость к Маури Кравитцу спасала меня от многих проблем. Однако в
том случае оставалась еще проблема моего брата, молодого клерка, ударившего
Харри-Шляпу.
На следующий день один из клерков Харри подошел ко мне в
яме. «Харри хочет с вами поговорить», — сказал он.
Харри сидел за одним из столов на полу биржи, за которыми
клерки отвечают на телефонные звонки и принимают приказы клиентов. В руке у
Харри был значок клерка моего брата. Он упал с него во время драки. «Скажи
своему брату, что нельзя бить брокеров», — сказал Харри с улыбкой.
Как истинный джентльмен, каким он и был, Харри вручил мне
значок моего брата и никогда больше ни слова не говорил о той драке. Мне тогда
было двадцать с небольшим, я был подростком по сравнению с таким человеком, как
Харри. Но он оказал мне уважение, достойное более зрелого трейдера.
Скажу, что с ростом пять футов девять с половиной дюймов и
весом 185 фунтов я не самый крупный парень в этом мире. В нашей яме есть
трейдеры, буквально башнями нависающие надо мной.
Поэтому когда кто-то хочет проявить агрессию или
прессинговать, используя вес, мишенью обычно выбирают меня. Именно об этом отец
предупреждал меня многие годы назад. Он называл это «Проклятие
Борселино».
Однажды ночью, когда я был на втором курсе средней школы и
вернулся домой с какой-то вечеринки пьяным, отец объяснил мне, что это за
проклятие. Отец знал, мальчики-подростки начинают тайком попивать. Но он
боялся, если я напьюсь, кто-нибудь может воспользоваться преимуществом надо
мной, избить меня, возможно, покалечить.
«Никогда не теряй контроля над собой. Не попадай в
ситуации, где они могут воспользоваться преимуществом над тобой». Пока я
валялся на софе, отец ходил по гостиной. «Льюис, на тебе лежит проклятье
Борселино. На мне оно было всю мою жизнь. Если есть человек, который захочет к
кому-нибудь придраться, ты будешь первым, с кого они начнут. Это может быть
вызвано тем, как ты входишь в комнату, как ты держишься. Повторяю, мы не самые
крупные парни в этом мире. Люди, желающие причинить кому-то неприятности,
начинают это с ребят поменьше. Еще больше усугубляет ситуацию твоя
популярность. Ты из тех парней, которых люди хотят опустить».
В дни моей молодости очень много раз Маури Кравитц, мой друг
и наставник, и Джек Сандлер, его хороший знакомый, председатель Мерк, читали
лекции мне же во благо. Они призывали меня оставаться спокойным, не терять
самообладания. Они хотели сгладить мою грубость. Но бывали случаи, когда они использовали
мои способности для получения стратегического преимущества. Было ли это связано
с выражением моих глаз или присутствием, но я олицетворял уверенность, что,
откровенно говоря, могло быть и устрашающим. Совокупно с трейдерскими
качествами это превращало меня в ударный отряд из одного человека. И Маури
знал это, когда посылал меня в яму евродолларовых фьючерсов.
К середине 1980-х я уже заработал себе имя одного из лучших
ордер-филлеров в 8&Р-яме. При двойной торговле, разрешенной в те дни, я
торговал и для своих клиентов, и для себя. Большой раскрученный рынок
З&Р-фьючерсов и я созданы друг для друга. Но Маури хотел, чтобы я перешел
в яму евродолларов. Он пытался закрепить свое присутствие в евродолларах, но
каждый раз, когда он отправлял туда торговать какого-либо брокера, тот
возвращался оттуда избитым. Маури буквально не пускали в евродоллары,
поскольку основные игроки в этой яме отказывались торговать с его брокерами.
Поэтому Маури обратился ко мне, зная, что я не позволю никому отталкивать меня.
«Я хочу, чтобы ты перешел в евродолларовую яму», —
сказал мне Маури в один из дней.
«Я не собираюсь переходить в евродоллары, — твердо
ответил я. -Я торгую З&Р-фьючерсами».
Маури посмотрел на меня поверх своих очков взглядом, которым
дал понять, что ему не очень радостно на душе. «Льюис, мне нужно, чтобы ты
сделал это».
Однажды Маури сделал для нашей семьи доброе дело, которое мы
никогда не забудем. Когда отец предстал перед комиссией по условному
освобождению из Левенворта, Маури выписал чек на $1500, чтобы нанять адвоката
для моего отца. В те дни моя мать работала у него юристом-секретарем, и Маури
знал всё о судебных баталиях моего отца. За то, что Маури сделал для моей
семьи, я всегда был и буду признателен ему. Поэтому я согласился сделать для
Маури в евродолларовой яме все, что смогу, но я при этом не бросал
8&Р-фьючерсы.
«Вот что я могу сделать, — сказал я ему. — Я буду
торговать евродолларами на открытии, в 7:30, и мы закрепимся там. Но, когда в
8:30 будут открываться 8&Р-фьючерсы, я буду уходить туда до конца
дня».
Маури кивнул в знак согласия. Он не был уверен, будет ли
одного часа достаточно для создания плацдарма в евродолларовой яме.
«Не беспокойся, — заверил я его. — Я сделаю все, что от
меня требуется. Но 8&Р-фьючерсы — это то, чем я делаю свою жизнь».
На следующее утро я пошел в евродолларовую яму. Самым видным
трейдером там был парень по имени Дик, имевший большой стол клиентских
приказов. Я подошел прямо к нему и сказал: «Эй, Дик. Что происходит? Я
собираюсь стоять здесь». Я посмотрел на трейдеров справа и слева от меня.
«И никто здесь не выкинет меня из этой ямы. Теперь, если ты хочешь начать
что-то, давай начнем».
В евродолларах, как и в любой другой яме, у каждого трейдера
свое место, на котором он может стоять. Поэтому когда я занял место в
евродолларовой яме рядом с нашим торговым столом, куда поступали приказы
клиентов, многим другим трейдерам пришлось потесниться. Я определенно не был
для них незнакомцем, они знали, зачем я здесь. Несомненно, их беспокоило, что
я могу переманить их клиентов и выполнять их приказы по евродолларам, особенно
тех клиентов, которых мы уже обслуживали по З&Р-фью-черсам. Им не хотелось
позволить мне чувствовать себя на их территории как у себя дома. Когда
торговля началась, стоящий рядом со мной парень навалился на меня. «Что
происходит?» — спросил я его.
«Они толкнули меня», — ответил он.
Я посмотрел на трейдеров. Кто-то толкал кого-то еще, начиная
цепную реакцию, заканчившуюся на мне. Я знал: цель этой игры убрать с дороги
нового игрока.
«Следующий раз, когда ты навалишься на меня, уйдешь из
этой ямы», — сказал я парню рядом со мной.
«Это не я. Меня толкает другой». Он показал жестом
на трейдера, стоявшего справа от него.
«Тогда вы оба уйдете из этой ямы».
Он снова навалился на меня. Я схватил его за отвороты его
трей-дерской куртки и выкинул из ямы. Спустя несколько секунд я кинулся к
парню, стоявшему справа от первого. Это послужило сигналом к началу побоища в
евродолларовой яме. Трейдеры били брокеров, в драку включились клерки. Вызвали службу
безопасности, и мне пришлось снова предстать перед дисциплинарным комитетом
Мерк. Комитет не оштрафовал меня, но предупредил, что любой инцидент в
последующие шесть месяцев приведет к штрафу.
В то время Маури был партнером трейдера Джимми Каулентиса в
бизнесе исполнения клиентских приказов. Джимми торговал фьючерсами на свинину и
имел интересную группу поддержки, в которую входили молодые борцы, включая
Джеймса Тиллиса-быс-трого, в свое время боровшегося за титул чемпиона мира в
полутяжелом весе. Когда Маури и Джимми услышали о драке в евродолларах, они
решили, что мне нужен помощник. На следующий день, когда я занял свое место в
евродолларовой яме, в толпе клерков показалось знакомое изуродованное лицо с
переломанным носом. Это был Джонни Лиара, бывший чемпион страны по боксу в легком
весе, ранее претендовавший на титул чемпиона мира. Я познакомился с ним еще в
детстве, когда занимался в атлетическом зале и сам немного боксировал.
«Льюис, покажи мне, кто тут тебя достает, — сказал
Джонни. — Они больше не будут тебе надоедать». Я оценил усилия моих друзей,
но карьера Джонни в качестве клерка в силу вышеназванных причин оказалась очень
короткой. В конце концов, Маури получил свой береговой плацдарм в евродолларах.
Каждый день я работал час или около часа в евродолларах, потом меня заменял
другой брокер. По пути из ямы я объявлял: «Я ухожу. Но если кто-нибудь
будет его доставать, я вернусь».
Бывали случаи, когда мой агрессивный стиль торговли оказывался
обоюдоострым мечом, особенно когда в игру вступало мое происхождение. Слухи и
инсинуации тянулись за мной на протяжении всей моей карьеры. Из-за этого я
крайне чувствительно реагировал на всякие упоминания об организованной
преступности или даже на шутки об итальянцах и чикагской мафии. Для меня это не
смешно. Когда я только начинал работать с З&Р-фьючерсами, я поспорил по
поводу непрошедшей сделки с парнем, который вырос в Мелроуз Парк, штат
Иллинойс, где преобладала итальянская диаспора, до сих пор пользующаяся дурной
репутацией. Наша дискуссия по поводу непрошедшей сделки накалилась, но угроз и
обмена ударами не последовало. Однако в гневе я сказал: «Ты это исправишь,
или ты — мертвец».
Ты — мертвец. Если кто-то говорит это во время спора, никто
не воспринимает эти слова всерьез. Это нечто такое, что все мы можем сказать в
пылу гнева. Но в моем случае этот трейдер сообщил в дисциплинарный комитет
Мерк, что я ему угрожал. «Льюис знаком с людьми, которые могут переломать
мне ноги», — сказал этот трейдер комитету. Тем самым он поставил меня в
абсолютно унизительное положение, связанное с необходимостью объяснять Мерк,
что я не угрожал этому парню. И это не последний раз, когда мне приходилось
сталкиваться с подобными заявлениями.
Я знаю, люди говорят обо мне такие вещи из-за моего отца. Но
я никогда от него не отрекался и не дистанцировался. В детстве я формировался
под влиянием характера моего отца. До сегодняшнего дня он продолжает сильно
влиять на меня. Он дал мне преимущество, сделавшее меня бесстрашным
трейдером-бойцом, но не настолько бесстрашным, чтобы я когда-либо принял на
себя неограниченный риск. Этот внутренний предел риска, в конечном счете, один
из ключей к моему успеху. Благодаря отцу я в возрасте девяти лет узнал, что
могу заниматься тем, в чем найду свое призвание. Благодаря отцу я рос, зная,
что он безгранично любит и поддерживает меня. И благодаря ему мне пришлось
повзрослеть быстрее, чем моим сверстникам.
Жизнь моего отца была и моей самой сильной стороной, и моей
ахиллесовой пятой. Вы понимаете, независимо от того, как часто я выступаю по
Си-эн-би-си, как много статей написано обо мне и о моих успехах как трейдера,
некоторые люди будут думать обо мне только одно. Для них я всегда горячий
парень, отец которого связан с организованной преступностью. Начиная со школы
и колледжа, независимо от моих успехов — на футбольном поле или в торговой
яме — я всегда вызывал в умах людей один вопрос: связан ли этот парень с
организованной преступностью? И хотя я ненавижу этот вопрос, мне приходится с
ним сталкиваться. Короткий и единственный ответ — нет. Я ни сейчас, ни
когда-либо раньше не был связан с организованной преступностью.
Гораздо меньше людей задавались вопросом, зачем мне связываться
с организованной преступностью. Из-за этих людей мой отец был в тюрьме, когда я
учился в четвертом классе и на втором курсе средней школы. Из-за чикагской
мафии мне пришлось расти без отца, видеть его раз в году, и то лишь на
короткое время в комнате для посещений тюрьмы Левенворт. Мы с братом никогда не
шли по пути, проторенному отцом. И перед нами никогда не стоял этот выбор. Отец
разъяснил это нам с самого начала.
Талант отца для нас был гораздо больше любого вреда, который
он мог бы нанести нашей репутации. Он дал нам дух, характер и такие ценности,
как честность, цельность и надежность, любовь к семье и ответственность за
себя и других. И когда мы ошибались, то брали на себя ответственность.
Очень много раз мне приходилось сталкиваться с ложной,
непрошедшей сделкой, и ответственность за это лежала только на мне. Каждое утро
перед тем, как направиться в яму, я все проверял с Джони Вебер, брокером,
следившим за моими непрошедшими сделками. «Лью, — говорила она. — Ты
помнишь вчерашнюю сделку с тем-то и тем-то?»
«Да», — отвечал я, вспоминая. — Я думаю, что
заключал с ним сделку на 15 или 20 контрактов».
«Правда? Но ты не записал ее».
Возможно, эта непрошедшая сделка была убыточной на $40 000
или на $50 000. Я бегал по всему полу биржи, чтобы найти того трейдера.
«Льюис, что случилось?» — спрашивал он меня.
«Я забыл записать нашу сделку. Это не твоя проблема.
Это моя проблема». Потом я урегулировал эту непрошедшую сделку и оплачивал
ему столько, сколько был должен.
На любой бирже действует негласное правило: каждый знает все
выигрышные сделки, но никто не хочет знать проигрышные. , как много статей
написано обо мне и о моих успехах как трейдера, некоторые люди будут думать обо
мне только одно. Для них я всегда горячий парень, отец которого связан с
организованной преступностью. Начиная со школы и колледжа, независимо от моих
успехов — на футбольном поле или в торговой яме — я всегда вызывал в умах
людей один вопрос: связан ли этот парень с организованной преступностью? И хотя
я ненавижу этот вопрос, мне приходится с ним сталкиваться. Короткий и
единственный ответ — нет. Я ни сейчас, ни когда-либо раньше не был связан с
организованной преступностью.
Гораздо меньше людей задавались вопросом, зачем мне связываться
с организованной преступностью. Из-за этих людей мой отец был в тюрьме, когда я
учился в четвертом классе и на втором курсе средней школы. Из-за чикагской
мафии мне пришлось расти без отца, видеть его раз в году, и то лишь на
короткое время в комнате для посещений тюрьмы Левенворт. Мы с братом никогда не
шли по пути, проторенному отцом. И перед нами никогда не стоял этот выбор.
Мой единственный серьезный спор с Дутом касался цены
закрытия торгов в один из дней, что могло стоить мне нескольких тысяч долларов.
У меня был приказ на покупку по закрытию. Но в последнюю минуту Дуг сообщил о
последней сделке по цене, которая была выше рынка. Я не хотел, чтобы эту цену
включили в запись. В ту же минуту, когда Дуг сообщил данную цену, он подскочил
к телефону, чтобы похвастаться клиенту своим достижением.
«Эй, рынок был закрыт. Убирай эту цену», — крикнул
я Дугу.
Он проигнорировал меня и продолжал говорить по телефону.
Я выхватил трубку у него из рук и сказал его клиенту:
«Он вам перезвонит». Потом я сказал Дугу в лицо, что я оспариваю эту
цену. Я хотел, чтобы он прошел вместе со мной на кафедру, то есть на подиум
над ямой, где идет наблюдение за торговлей и записываются цены, чтобы там
урегулировать данный вопрос. Дуг отказался идти. Он повернулся ко мне и сказал
со своим нью-йоркским акцентом: «Пошел ты со своими предложениями».
Я схватил его за отвороты его трейдерской куртки и притащил
на ценовой подиум. «Говори им, чтобы они убрали эту цену», — потребовал
я.
Дуг боролся, пытаясь отбиться от меня. Я усилил свою хватку.
«Говори им, чтобы они убрали эту цену», — повторил я.
«Рынок был закрыт, — выдавил из себя Дуг. — Уберите эту
цену».
Мне вручили еще одно письмо о приостановке торговли, но данную
цену исключили из записи. Агрессивность Дуга в уводе клиентов в конечном счете
оказалась его ошибкой. Несколько месяцев спустя ему вкатили наказание за
нарушение правил торговли и отстранили от пола на шесть месяцев. Дуг, с
которым мы потом подружились, получил урок, что Чикаго по-своему решает дела с
посторонними, вторгающимися на нашу территорию. Именно поэтому у меня не
вызвало никакого удивления, что Согласительный департамент Мерк с исключительным
усердием проверял соблюдение Дутом каждой буквы закона.
В те дни конкуренция между ордер-филлерами за клиентский
бизнес настолько ожесточилась, что в попытках заполучить этот бизнес брокеры
снова и снова снижали свои комиссионные. Сначала брокеры получали за
исполнение клиентской сделки $3 за контракт. Однако не все эти деньги шли им в
карман. Например, Маури брал с меня $0,50 с каждого контракта, исполняемого
мною в яме, поскольку этот бизнес поступал с его клиентской стойки. То есть
фактически я получал $2,50 за контракт. Потом брокеры начали исполнять
контракты за $2 и $1,75. Чтобы прекратить эрозию брокерских комиссионных, пошли
разговоры об объединении брокеров на полу. Но стандартизация ставок
комиссионных противоречила антитрестовскому законодательству, и идея
организации брокеров так и не продвинулась дальше разговоров.
Дисконты комиссионных дали Тому Дитмеру, президенту ведущей
клиринговой фирмы Refco, такую идею. Его гениальный план состоял в снижении
комиссионных до $1 за контракт и в передаче сэкономленных средств своим
клиентам. Чтобы предлагать такие низкие комиссионные, он привел в яму своих
брокеров, отказавшись от использования независимых брокеров, таких, как я. Проблема
оказалась в том, что многие из этих брокеров не имели достаточного капитала и
опыта. Их привлекло то, что даже при комиссионных $1 за контракт они смогут
зарабатывать до $20 000 в месяц. Но если они допускали торговую ошибку, то
компенсировали ее за свой счет. В случае ошибок и расходов на них большая часть
этих $20 000 в месяц испарялась. В результате в 8&Р-яме оказались молодые
брокеры без достаточного капитала. И упаси вас бог заключить непрошедшую
сделку с одним из этих ребят, поскольку часто у них не было достаточно денег
для урегулирования ошибки.
После снижения фирмой Refco комиссионных все мы оказались
оплеванными, и в яме обратили свой гнев против этих брокеров. Волей судьбы
брокеры Refco стояли в яме через двух трейдеров от меня, и я с особым
удовольствием постарался устроить им «сладкую жизнь». Когда у них
был приказ на продажу по рынку, мы с помощью агрессивных офферов загоняли
рынок вниз, вынуждая брокера Refco исполнять сделку по более низкой цене, чем
он хотел. Когда у них был рыночный приказ на покупку, нашими бидами мы загоняли
рынок вверх, вызывая повышение цены.
Однажды этот парень в костюмчике спустился в торговую яму,
чтобы показать своим брокерам, как надо торговать. Он торговал, стоя прямо за
мной и постоянно меня подталкивал. Я несколько раз просил прекратить толкаться,
но он продолжал. Наконец, мое терпение кончилось. Он толкнул меня последний
раз. Я развернулся, схватил его за грудки и выкинул из ямы. Он с трудом
поднялся с колен и бегом отправился обратно в яму продолжать торговать.
Некоторое время спустя ко мне подошел один из брокеров.
«Ты знаешь, кого ты вышвырнул из ямы? — спросил он. — Это был Том
Дитмер».»И что из этого?» — ответил я. Тому Дитмеру не следовало
заступать на мою территорию. Но я с уважением отнесся к нему — он вернулся в
эту яму после того, как я его вышвырнул, и не сделал из этого проблемы. При
всем нашем негодовании в отношении брокеров Тома Дитмера он не стал
отсиживаться в офисе и орать им свои приказы. Он пришел на пол, чтобы показать
им, что надо делать.
Мне не надо говорить, что нельзя расхаживать по кругу,
толкая и избивая людей. Я не просыпаюсь по утрам с мыслью,,кому сегодня врежу
промеж глаз. С гораздо большим желанием я иду по пути объяснений. Или, рискуя
подвести меня под извечный стереотип, вы могли бы сказать, что я стал меньше
похож на Сонни, а больше — на Майкла. Фанаты «Крестного отца» помнят,
что сыновья Дона Корлеоне были настолько разными, насколько разными были их
взгляды на жизнь. Сонни, горячая голова, взрывался при малейшей перебранке.
Это в конечном счете его и погубило. Кровь в венах стратега Майкла всегда
оставалась ледяной.
Я научился уходить в сторону от диспутов по поводу торговли
на полу. Брокер, предлагающий 50 контрактов, может после этого заявить, что не
видел меня, несмотря на то, что я выкрикнул «Покупаю их!» пять или шесть
раз. Возможно, он и не видел. Или, возможно, между нами прыгал другой трейдер,
выхвативший эти контракты у меня из рук. Что я могу сделать, кроме как
выразить недовольство этой сделкой данному брокеру, прежде чем снова вернуться
к своему бизнесу. И этот бизнес, конечно, торговля. На этой арене я пережил
многих моих конкурентов и большую часть клеветников. Мое лучшее оружие не
мускулы, а мой ум и способности. Этим мне удавалось удивлять даже некоторых
коллег, не сразу распознавших мои способности и деловую проницательность.
Помню день, когда рассказал Джеку Сандлеру, тогдашнему
председателю Мерк, о моей идее ввести страхование трейдеров и брокеров от
катастрофических убытков по непрошедшим сделкам. Можете мне поверить, после
двух лет тщательного изучения и усердной работы я принес на рынок страховку от
непрошедших сделок — продукт компании AIG, ведущей международной страховой
компании, базирующейся в США. Люди были шокированы, узнав, что я не только
придумал этот продукт, но еще и нашел партнера в лице AIG.
Для брокеров и трейдеров непрошедшие сделки — непреодолимое
проклятие. Каждый год циркулируют истории о крупных шести- или семизначных
непрошедших сделках. Я считал, страх непрошедшей сделки такой величины,
которая может случиться у любого брокера или трейдера, должен быть веской
причиной, чтобы побудить их покупать такую страховку. Но этот продукт не имел
успеха частично из-за того, что клиринговые фирмы и биржи не обязали брокеров и
трейдеров страховаться. Или, как объяснил мне один из моих друзей, эта
страховка предлагалась муравьям, вместо муравейника.
Несмотря на то, что страхование от непрошедших сделок не
имело успеха, я не рассматриваю это как поражение. Это была моя идея: я ее
придумал, взрастил и отправил в жизнь. Оглядываясь назад, я понимаю, эту идею
можно было продвигать на рынок по-другому. И это дает мне понимание, как
подходить к следующему проекту, который я предпринимаю. Я принимаю свои убытки
и перехожу к следующему шагу, неся ответственность за то, что я сделал
правильно и что неправильно. В конечном счете, именно это лежит в основе
понятия «успешный человек».
.
