ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Н. А. БЕРДЯЕВ
.
Н. А. БЕРДЯЕВ
1. О природе творчества. В Евангелии постоянно говорится о
плоде, которое должно принести семя, когда оно падает на добрую почву, о
талантах, данных человеку, которые должны быть возвращены с приростом. Это
Христос прикровенно, в притчах, говорит о творчестве человека, об его
творческом призвании. Зарывание даров в землю, т. е. отсутствие творчества,
осуждено Христом. Все учение апостола Павла о различных дарах человека есть
учение о творческом призвании человека. Дары даны от Бога, и они указуют на
творческое призвание. И дары эти разные, каждый призван к творческому служению
согласно особому данному ему дару. Поэтому нельзя сказать, как часто говорят,
что в Священном писании, в Евангелии ничего не говорится о творчестве. Говорится,
но нужно уметь читать, нужно угадать, чего Бог хочет и ждет от человека.
Творчество есть всегда прирост, прибавление, создание нового, не бывшего в
мире. И проблема творчества есть проблема о том, возможно ли новое, небывшее.
Творчество по самому существу своему есть творчество из ничего. Ничто стало
тем-то, небытие стало бытием. Творчество предполагает небытие, подобно тому,
как у Гегеля становление предполагает небытие. Творчество, подобно
платоновскому Эросу 35, есть дитя бедности и богатства, ущербности и избытка
сил. Творчество связано с грехом, и вместе с тем оно жертвенно. В подлинном
творчестве всегда есть катарсис, очищение, освобождение духа от
душевно-телесной стихии или одоление душевно-телесной стихии духом. Творчество
принципиально отличается от эманации и рождения. В эманации происходит
излучение материи и отделение материи. Творчество не есть также
перераспределение материи и энергии, как в эволюции. Эволюция не только не
есть творчество, она противоположна творчеству. В эволюции ничто новое не
создается, а лишь старое перемещается. Эволюция есть необходимость, творчество
же есть свобода. Творчество есть величайшая тайна жизни, тайна явления нового,
небывшего, ни из чего не выводимого, ни из чего не вытекающего, ни из чего не
рождающегося. Творчество предполагает ничто… И этот меон есть тайна
изначальной, первичной, домирной, добытийственной свободы в человеке. Тайна
творчества и есть тайна свободы. Творчество только и возможно из бездонной
свободы, ибо лишь из бездонной свободы возможно создание нового, небывшего. Из
чего-то, из бытия нельзя создать нового, небывшего, возможно лишь истечение,
рождение, перераспределение. Творчество же есть прорыв из ничего, из небытия,
из свободы в бытие и мир. Тайна творчества раскрывается в библейско-христианском
мифе о творении мира Богом. Бог сотворил мир из ничего, т. е. свободно и из
свободы. Мир не был эманацией Бога, рождением или эволюцией, а творением, т.
е. абсолютной новизной, небывшим. Творчество в мире потому только и возможно,
что мир сотворен, что есть Творец. И человек, сотворенный Творцом и по его
образу и подобию, есть также творец и призван к творчеству. Но творчество
имеет сложный состав. Оно предполагает не только свободу, изначальную,
меоническую, несотворенную свободу человека, оно предполагает также дары,
данные человеку-творцу Богом-Творцом, предполагает мир, как арену творчества.
Творчество человека предполагает три элемента — элемент свободы, благодаря
которой только и возможно творчество нового и небывшего, элемент дара и
связанного с ним назначения и элемент сотворенного уже мира, в котором и
совершается творческий акт, и в котором он берет себе материалы. Человек не сам
виновник своего дара и своего гения. Он получил его от Бога и потому чувствует
себя в руке Божьей, орудием Божьего дела в мире. Нет ничего более смешного и
жалкого, как гордиться своим гением. Гордиться еще можно было бы своей
святостью, но не своим гением. Поэтому гений чувствует, что он действует как бы
не сам, что он одержим Богом, что он есть орудие Божьих свершений и
предназначений. Демон Сократа не он сам, а вселившееся в него существо. Творец
постоянно чувствует себя одержимым демоном, вселившимся в него гением. Воля к
гениальности есть лишь обнаружение через свободу данного свыше дара. Также человек
не может черпать материал для творчества из самого себя, из собственных недр,
из ничего. Природа творческого акта брачная, она всегда есть встреча.
Материалы творчества черпаются из сотворенного Богом мира. Это мы видим во всех
искусствах. Это мы видим во всех изобретениях и открытиях. Это мы видим в
творчестве познания, в философии, которая предполагает бытие и сотворенный
Богом мир, предметные реальности, без которых мышление происходит в пустоте.
Богом дан человеку творческий дар, талант, гений и дан мир, в котором и через
который должен совершаться творческий акт. От Бога исходит зов, чтобы человек
совершил творческий акт, осуществил свое призвание, и Бог ждет ответа на свой
зов. Ответ человека на зов Божий не может целиком слагаться из элементов,
данных Богом и от Бога исходящих. Что-то должно исходить и из человека, и это и
есть то, что есть творчество по преимуществу, творчество нового и небывшего.
Это что-то не есть что-то, а ничто, есть свобода, без которой нет творческого
акта. Свобода, ничем не детерминированная, дает ответ на Божий зов к
творческому деланию, но она дает этот ответ в соединении с даром, с гением,
полученным от Бога при творении, и с материалами, находящимися в сотворенном
мире. Творчество человека из ничего нужно понимать в смысле творчества человека
из свободы. Во всяком творческом замысле есть элемент первичной свободы
человека, ничем не детерминированной, бездонной, свободы, не от Бога идущей, а
к Богу идущей. Зов Божий и обращен к этой бездне и из бездны ждет ответа. Эта
бездна свободы есть во всяком творчестве, но творческое созидание так
усложнено, что нелегко открыть в нем этот первичный элемент. Творческий акт
есть также взаимодействие благодати и свободы, идущего от Бога к человеку и от
человека к Богу. И творческий акт можно описывать то по преимуществу в терминах
свободы, то по преимуществу в терминах благодати, благодатной одержимости и
вдохновения. Но вдохновение невозможно без свободы. Платонизм есть философия
неблагоприятная для истолкования творчества, как созидания нового и небывшего.
В творчестве есть две разные стороны, два разные акта, и в
зависимости от того, на какой стороне творчества мы сосредоточиваемся, мы
разно описываем творчество. В творчестве есть внутренняя и внешняя сторона.
Есть первоначальный творческий акт, в котором человек как бы стоит перед лицом
Божьим, и есть вторичный творческий акт, в котором он как бы стоит перед лицом
людей и мира. Есть первичная творческая интуиция, творческий замысел художника,
когда ему звучит симфония, предстоит живописный образ или образ поэтический,
внутреннее, невыраженное еще открытие и изобретение, внутренний творческий акт
любви к человеку, тоже ни в чем еще не выраженной. В этом творческом , акте
человек стоит перед Богом и не занят еще реализацией в мире и для людей. Если
мне дано познание, то познание это прежде всего не есть написанная мною книга и
не есть формулированное для людей научное открытие, входящее в круг
человеческой культуры. Это есть прежде всего мое внутреннее познание, еще
неведомое миру и не выраженное для мира, сокровенное. И это только есть
настоящее первородное познание, настоящая моя философия, когда я стою лицом к
лицу перед тайной бытия. Потом наступает вторичный творческий акт, связанный с
тем, что человек есть существо социальное, реализация продуктов творчества.
Пишется книга. И тут является то, что в творчестве называется мастерством,
искусством. Первичный творческий акт совсем не является искусством. Искусство
вторично, и в нем творческий огонь охлаждается. Всякое искусство подчинено
закону, и в нем действует благодать и свобода, как в первичном творческом
акте. В реализации продуктов творчества человек уже связан миром, материалами
мира, зависит от других людей, он уже отяжелен и охлажден. И всегда есть
трагическое несоответствие между творческим горением, творческим огнем, в
котором зарождается творческий замысел, интуиция, образ, и холодом
законнической реализации творчества. Охлажденность, потухание огня есть в
каждой книге, картине, статуе, добром деле, социальном учреждении. Вероятно, в
мире были и есть оставшиеся невыраженными творцы, у которых был внутренний
огонь и внутренний творческий акт, но не реализовалось, не создалось
продуктов. Между тем как люди называют творчеством создание охлажденных
продуктов. И закон классического творчества требует максимальной
охлажденности. Творческое горение, творческий взлет всегда направлены на
создание новой жизни, нового бытия, но в результате получаются охлажденные
продукты культуры, культурные ценности, книги, картины, учреждения, добрые
дела. Добрые дела есть ведь также охлаждение творческого огня любви в
человеческом сердце, как философская книга есть охлаждение творческого огня
познания в человеческом духе. В этом трагедия творчества и граница человеческого
творчества. В этом конце есть страшный суд над человеческим творчеством.
Внутренний творческий акт в его огненном движении должен был бы выходить из
тяжести «мира» и быть «преодолением мира». В своей внешней реализации, в
продуктах культуры творческий акт находится во власти «мира» и скован «миром».
Но творчество, которое есть огненное движение из бездонной свободы, должно не
только восходить, но и нисходить и сообщать людям и миру то, что возникло в
творческом прозрении, замысле, образе, подчиняться законам реализации
продуктов, мастерства, искусства.
Творчество по природе своей гениально. И человек, как
творец, сотворен гениальным существом. Гениальность человека отображает в нем
образ Бога-Творца. Гениальность не тождественна гению. Гениальность не
означает, что человек имеет огромный дар писать художественные произведения или
философские книги, управлять государством или делать открытия и изобретения. Гениальность
должна быть отнесена к внутреннему творчеству, а не к внешней реализации
творчества в продуктах. Гениальность есть целостное качество человеческой
личности, а не специальный дар, и она свидетельствует о том, что человек
прорывается к первоисточнику, что творческий процесс в нем первороден, а не
определен социальными наслоениями. Этому может не соответствовать способность
реализации, искусство, мастерство. Соединение гениальной натуры и первородного
творческого процесса, прорывающегося к первоисточникам, с очень большим даром,
талантом реализации творчества в продуктах и образует гения. Но гениальной
может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть
забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не
выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом
о смысле жизни и искание правды жизни. Святому может быть присуща гениальность
в самотворчестве, в превращении себя в совершенную, просиянную тварь, хотя
никаких продуктов он может и не создавать. Ложно всякое сравнение людей по их
гениальности и даровитости, ибо это есть отрицание индивидуальности. Есть
великая печаль и горечь, связанная с творчеством. Творчество есть великая
неудача даже в своих самых совершенных продуктах, всегда не соответствующих
творческому замыслу. Существует трагический конфликт творчества и личного
совершенства. Сила, величие, гениальность творчества совсем не пропорциональны
степени совершенства достигнутого человеком. Творец, и великий творец, может
быть гулякой праздным 36, может быть ничтожнейшим из детей ничтожных мира. Эта
проблема была с гениальной остротой поставлена Пушкиным, который сказал самое
замечательное о творчестве. Творческий гений ни за что дается человеку, он не
связан с религиозным или нравственным усилием человека достигнуть совершенства,
преобразить себя. Творчество стоит как бы вне этики закона и вне этики
искупления и предполагает иную этику. Творец оправдывается своим творчеством,
своим творческим подвигом. И тут мы встречаемся с замечательным нравственным
парадоксом/Творец и творчество не заинтересованы в спасении и гибели. Творец в
своем творчестве забывает о своей личности, о себе, отрекается от себя.
Творчество носит напряженно-личный характер, и вместе с тем оно есть забвение
личности. Творчество всегда предполагает жертву. Творчество всегда есть
самопреодоление, выход из пределов своего замкнутого личного бытия. Творец
забывает о спасении, он думает о ценностях сверхчеловеческих. Менее всего
творчество эгоистично. При эгоцентрической настроенности ничего нельзя
сотворить, нельзя отдаться вдохновению и вообразить себе мир лучший. Парадокс в
том, что опыт аскетический погружает человека в самого себя, сосредоточивает
на собственном совершенстве и спасении, а опыт творческий отрешает человека от
самого себя и направляет на высший мир. В творчестве есть своя аскеза и свое
самоограничение, но иного рода. То христианское направление, которое предлагает
заняться сначала аскезой и достигнуть совершенства, а потом творить, не имеет
никакого представления о творчестве. В творчестве есть аскеза, но иного
качества, чем аскеза, направленная на личное совершенство и на личное спасение.
Никакой аскезой нельзя достигнуть не только гения и таланта, но даже малого
дара и способностей. Ибо творческая гениальность не зарабатывается, она дается
даром свыше, как благодать. От творца требуется творческое напряжение его
первородной свободы, а не аскетический подвиг самоусовершенствования. Если бы
Пушкин занялся аскезой и самоспасением, то он, вероятно, перестал бы быть
большим поэтом. Творчество связано с несовершенством. И совершенство может быть
неблагоприятно для творчества. В этом вся нравственная парадоксальность
проблемы творчества.
Когда человек вступил на путь самоусовершенствования, все
равно католического, православного, толстовского, иогического, теософического и
еще какого-либо, то он может оказаться потерянным для творчества. Творчество
предполагает забвение о личном совершенстве и жертву личностью. Путь творчества
— героический путь, но это иной путь, чем путь личного совершенствования и
спасения. Творчество нужно для Царства Божьего,— для дела Божьего в мире, но
совсем не нужно для личного спасения. Или если и нужно, то потому лишь, что
творец оправдывается творчеством. Творить невозможно при одном непрестанном
чувстве греховности и при одном смирении. Творчество означает переход души в
иной план бытия. И душа может жить одновременно в разных планах бытия, может
быть на высоте и в низинах, может дерзновенно творить и смиренно каяться. Но
творчество во всех сферах, и в сфере чисто моральной, ибо есть моральное творчество,
говорить о том начале человека, на котором может быть построена иная этика, чем
этика закона и этика искупления. Творчество и есть то, что более всего
напоминает призвание человека до грехопадения, что в известном смысле стоит «по
ту сторону добра и зла». Но так как человеческая природа греховна, то
творчество искажается и извращается грехом, и возможно и злое творчество.
Только творчество говорит о призвании и назначении человека в мире. Закон
ничего не говорит о призвании, этика искупления сама по себе тоже не говорит. И
если Евангелие и апостол Павел говорят о человеческих дарах и человеческом призвании,
то потому лишь, что выходят за пределы тайны искупления греха. Подлинное,
бытийственное творчество всегда в Духе, в Духе Святом, ибо только в Духе происходит
то соединение благодати и свободы, которое мы видим в творчестве. Но каково же
значение творчества в этике? Это значение двояко. Прежде всего этика должна
поставить вопрос о значении всякого творчества, хотя бы творчество это не имело
прямого отношения к нравственной жизни. Творчество познавательное или
творчество художественное имеет нравственное значение, ибо все, что творит
высшие ценности, имеет нравственное значение. И во-вторых, этика должна
поставить вопрос о творческом значении нравственного акта. Сама нравственная
жизнь, нравственные оценки и деяния носят творческий характер. Этика закона и
нормы не понимает еще творческого характера нравственного акта, и потому
неизбежен переход к этике творчества, этике истинного призвания и назначения человека.
Творчество, творческое отношение ко всей жизни есть не право человека, а долг и
обязанность человека. Творческое напряжение есть нравственный императив и при
том во всех сферах жизни. Творческое напряжение в познавательных и художественных
актах имеет нравственную ценность. Осуществление истины и красоты есть также и
нравственное благо. Но в этике творчества может раскрыться новый конфликт между
творчеством совершенных культурных ценностей и творчеством совершенной
человеческой личности. Путь творчества также есть путь нравственного и
религиозного совершенства, путь осуществления полноты жизни. Столь часто
цитируемые слова Гёте: «сера всякая теория, и вечно зелено древо жизни» — могут
быть перевернуты: «сера всякая жизнь, и вечно зелено древо теории». И вот, что
это будет значить. «Теория» есть творчество, есть Платон или Гегель, «жизнь» же
может быть серой обыденностью, борьбой за существование, семейными дрязгами,
неудачами, разочарованиями и пр. В этом смысле «теория» может носить характер
нравственного подъема.
Бердяев Н. А. О назначении, человека.
Париж, 1931. С. 135-141
.
