ТЕКСТЫ КНИГ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И РАЗМЕЩЕНЫ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
Большее количество экономических фактов
.
Большее количество экономических фактов
Практические ответы прямолинейны — первый и самый очевидный
заключается в том, что история даёт экономисту больше информации, с помощью
которой он может проверять свои утверждения. Объём доступной исторической
информации поразит большинство экономистов, хотя они являются её постоянными
потребителями. Исключение составят, пожалуй, лишь сотрудники Национального
бюро экономических исследований (НБЭИ) США. Их полувековые усилия по
перекапыванию прошлого принесли урожай в виде данных, используемых в тысячах
регрессий экономистами, которых больше ничто в истории не интересует, но он же
обильно питает новых экономистов-историков последние пятнадцать лет. В 50-е и
60-е годы многие из них прошли ученичество в области экономических наблюдений,
работая, фигурально выражаясь, в нью-йоркской «социальной
обсерватории» НБЭИ и внесли большой вклад в составление в конце 50-х —
начале 60-х годов «каталогов исторических объектов» под редакцией
У.Н. Паркера (Parker, 1960) и Д.С. Брейди (Brady, 1966).* Публикация в 1960 г. еще одной работы, в которой участвовали историки Бюро экономических исследований вместе с
Бюро переписей и Исследовательским советом по общественным наукам (U. S.
Bureau of the Census, 1960), стала началом новой эры, которая для экономической
истории значила не меньше, чем для астрономии эра Кеплера. Сотрудников
Национального бюро интересовали скорее общие законы, чем история, они хотели
пролить свет на закономерности развития и (по возможности) будущее
экономической системы, а не на саму историю, но было бы черной неблагодарностью
и несправедливостью по этой причине недооценивать ту роль, которую сыграли
Мозес Абрамовиц, Артур Берне, Раймонд Голдсмит, Джон Кендрик, Соломон Фабрикант
и многие другие в развитии исторической экономики. В рамках той науки, которая
все больше уставала от истории, то есть экономики, сотрудники Бюро с самого
начала представляли, по словам его основателя Уэсли К. Митчелла, тех, кто был
убеждён в том, что «экономические циклы представляют собой в высшей
степени сложный комплекс значительного числа экономических процессов, что для
уяснения существа этих взаимодействий следует комбинировать историческое исследование
с количественным и качественным анализом, что изучаемое явление циклов связано
с определенной формой организации народного хозяйства и что предварительное
понимание хозяйственных институтов этой системы народного хозяйства необходимо
для понимания циклических колебаний» (Митчелл, 1930. С. LXXX). Тридцать
шесть лет спустя верность экономистов истории проявилась в стремлении Милтона
Фридмана и Анны Дж. Шварц написать «аналитическое повествование» в
виде «пролога и фона для статистического анализа долговременной и
циклической динамики денежной массы в Соединенных Штатах» (Friedman and
Schwartz, 1963. Р. XXI-XXII).
* В первой книге публикуется большая часть докладов,
прочитанных на совместном заседании Конференции по проблемам доходов и
богатства и Американской ассоциации экономической истории в Уильямстауне в 1957 г. На этом заседании было отпраздновано бракосочетание Национального бюро экономических
исследований и новой экономической истории. К сожалению, в последнее время этот
брак становится все менее прочным
Эту главную идею Бюро — что в эмпирической работе нужно не
только потреблять исторические факты, но и производить их, внедряя продукцию в
соответствующее историческое окружение, — подхватили и развили молодые
экономисты-историки 50-х и 60-х годов. Им пришло в голову, что ту статистику,
которую экономисты привыкли получать из аккуратных колонок справочников, можно
на самом деле конструировать (причём за гораздо более ранние периоды, чем это
считалось возможным), а потом соотносить эти конструкции с важными
историческими проблемами. Обученные в аспирантуре новым математическим,
статистическим и вычислительным методам, которые наводнили учебные планы в 50-е
годы, они получили орудия труда, с помощью которых стало возможно восстанавливать
исторические объекты. Символически используя имена трех человек, роль которых в
науке была отнюдь не символической, можно сказать, что студенты Александра
Гершенкрона, Саймона Кузнеца и Дагласа Норта оказались хорошими учениками и
быстро поняли, что если их учителя могли оценить национальный доход, или платёжный
баланс Америки, или объем промышленного производства Италии вплоть до 1869,
1881 или 1790 г., то они тоже смогут сделать как это, так и многое другое.
Роберт Голман, студент Кузнеца, скрупулезно восстановил сначала показатели
объёма товарного производства, а затем и валового национального продукта
вплоть до 1830-х годов (Gallman, 1960; 1966). Позже он вместе с Уильямом
Паркером, учившимся в Гарварде у А.П. Ашера, а затем у его преемника Гершенкрона,
провел масштабное исследование выборки первичных рукописных материалов
сельскохозяйственной переписи 1860 г. Ричард Истерлин, другой студент Кузнеца,
реконструировал доход по штатам вплоть до 1840 г., а затем использовал длинные колебания («циклы Кузнеца») для анализа динамики
американского народонаселения вплоть до середины XIX в. (Easterlin, I960;
1961; 1968). Альфред Конрад, Пол Дэвид, Альберт Фишлоу, Джон Маейр, Горан
Олин, Генри Розовски и Питер Темин, все студенты Гершенкрона, в конце 50-х —
начале 60-х годов сделали Гарвард на некоторое время центром исследований по
новой экономической истории. Они посмотрели глазами экономистов на всеми
забытые необъятные реестры рабов, сельскохозяйственной техники, железных
дорог, школ, сталелитейных компаний в Америке XIX в., сельского хозяйства и
государственных финансов в Японии XIX в. и народонаселения в средневековой
Европе.* Почти одновременно — время этой идеи явно пришло — возникли такие
центры в университете Рочестера (где два студента Кузнеца, Роберт Фогель и
Стэнли Энгерман, исследовали реестры американских железных дорог, рабов и
сельского хозяйства в XIX в.) и в университете Пэрдью (где Джонатан Хьюз и
Ланс Дэвис, студенты Норта, вместе с Эдвардом Эймзом, Натаном Розен-бергом и
множеством других экономистов переосмысливали показатели финансовых
экономических циклов и технологических изменений с XIV и вплоть до XX в.).**
Начиная с 1960 г. эти группы ежегодно собирались на конференции в Пэрдью, а
после 1969 г. эти конференции стали проводиться в Висконсинском
университете.*** В других центрах Генри Уолтон и другие студенты Норта вместе
с самим Нортом реконструировали тарифы океанского судоходства вплоть до XVII в.
(Walton, 1967; North, 1968). Мэтью Саймон, работавший вместе с творцами фактов
в Колумбийском университете и в Национальном бюро экономических исследований в
50-х годах, построил платежные балансы за 1861-1900 гг. (Simon, 1960). Стэнли
Лебер-готт заново проанализировал американскую статистику труда вплоть до 1800 г. (Lebergott, 1964). Гэри Уолтон вместе с Джеймсом Шефер-дом, другим студентом Норта, построил
торговую статистику американских колоний (Shepherd and Walton, 1972), а ещё
один студент Норта и Р.П. Томаса, Терри Андерсон, сконструировал статистику
доходов и народонаселения Новой Англии в XVII в. (Anderson, 1972) Роджер Вайс
оценил предложение денежной массы в американских колониях (Weiss, 1970; 1974).
Так это началось и с тех пор продолжается.
* Памятником этой работе является первая часть книги под
редакцией Розовски (Rosovsky, 1966). Работы Конрада и Майера собраны в книге
Conrad and Meyer (1964).
** Продукция школы в Пэрдью (расцвет которой пришелся на
1958-1966 гг.) собрана в Purdue Faculty , 1967.
*** Фонды сыграли решающую роль в финансировании этого и
других проектов по клиометрике. Некоторое время встречи в Пэрдью финансировал
Фонд Форда, а Фонд Рокфеллера поддерживал целое поколение студентов Гершенкрона
в Гарварде. После небольшой заминки в середине 60-х годов, начиная с 1968 г. финансирование взял на себя Национальный научный фонд США, который с тех пор помогает
клиометристам. Если какой-нибудь будущий историк экономической мысли проделает
изящные измерения этой истории, он, я думаю, обнаружит, что предельный
интеллектуальный продукт этих грантов был необычайно велик.
До некоторой степени эти волны фактов возникли внутри экономики.
Но, попав в специализированную историческую экономику, эти работы стали жить
собственной жизнью. Недавний пример — успех книги Фридмана и Шварц,
анализирующей американскую денежно-финансовую статистику с 1867 по 1960 г., который стимулировал исторические работы по более ранней американской статистике, потом по
английской, а теперь и по другим странам (Temin, 1969, Sheppard, 1971). Так же
появились и исторические исследования по динамике производительности.* Ранняя
работа Абрамовица и Солоу была, как и труд Фридмана и Шварц, посвящена скорее
познанию общих законов, чем истории. В руках экономистов-историков она тем не
менее послужила толчком к построению исторических статистических рядов
количеств и цен, полезность которых далеко превзошла первоначальные цели.
Независимо от того, смогут ли проверявшиеся этими экономическими
исследованиями теории — экономического цикла, потребления, капиталовложений,
экономического роста, денег, или динамики производительности — пережить новый
поворот интеллектуальной моды, желание применять их в историческом аспекте
будет порождать новые незыблемые факты.
* Пожалуй, лишь те, кто знаком с английской экономической
историей, знают, что «остаток» (совокупная факторная
производительность) был изобретен в 20-х годах Дж.Т. Джоунзом для исторического
исследования английской и американской промышленности (Jones, 1933. Р. 33).
Ниже мы еще раз покажем, что знакомство с историей вознаграждает и теоретиков.
Экономистам, которые привыкли к старомодным историческим
писаниям или вообще не желают иметь с историей дела, может показаться странным,
что история — это кладезь статистической информации. Не слишком образованные
экономисты убеждены, что «данные отсутствуют» до того года, с
которого начинаются в находящемся у них под рукой справочнике таблицы доходов,
заработной платы или экспорта, и двадцать лет назад с ними согласилось бы
большинство историков, даже историков-экономистов. Некоторые и сейчас продолжают
так думать, с облегчением отказываясь от подсчётов до 1900 г., как только находят для этого тот или иной благовидный предлог: потому что нельзя добиться
безупречной точности (оценки содержат ошибки); потому что ни один реальный человек
не обладает характеристиками «среднего индивидуума» (есть различия в
распределении); или потому что статистика дегуманизирует историю (устанавливает
наборы ограниченных характеристик рассматриваемых объектов). Экономисту
следует знать, что возражения против применения статистики в истории покоятся
именно на подобных жалких основаниях, как бы ему ни было приятно предполагать,
что у историка есть особый инструментарий, позволяющий проникать в суть вещей
и превосходящий его собственные бездушные средства труда. Компьютеризация и
связанный с нею прогресс исторической статистики, которого добились новые экономисты-историки,
заставили статистический агностицизм в истории выглядеть по меньшей мере
странно.
Исторические факты, доступные экономисту в работе, на самом
деле столь объемны, что превосходят все мыслимые пределы интеллектуальной
алчности и простираются вглубь, хотя и в уменьшающихся объёмах, до средних
веков. Нужно лишь приложить труд и воображение. В XIII в. никакое министерство
сельского хозяйства не собирало статистических данных по английской
сельскохозяйственной продукции ради удобства тех, кто в XX в. занимается
аграрной экономикой. Но медиевисты давно поняли, что такая статистика
содержится в ежегодных отчетах бейлифа своему лорду касательно принадлежащих ему
земель. А недавно они поняли, что все земли, принадлежавшие и лордам, и
крестьянам, облагались десятиной в пользу церкви, а ее грамотная и
добросовестная бюрократия весьма заинтересованно изучала и хранила списки
десятин из года в год, что позволяет подсчитать объем продукции.*
* Один взгляд на книгу Тайтоу убедит скептиков как много
данных можно извлечь из отчетов бейлифов (Titow, 1972). Данные о десятине
практически не используют в английской литературе а во французской это обычное
дело как у Дж. Гуа и Э. Ле Руа Ладюри (Goy and Le Roy Ladurie, 1972.).
Конечно, требуются крупные капиталовложения, чтобы придать
таким коллекциям фактов приемлемую форму, и в сопоставлении с размерами
необходимых инвестиций экономисты-историки, при всей своей энергии находятся
еще только в начале пути. Можно привести в пример поразительную по размеру
коллекцию генеалогических хроник, используемую для поминовения покойников в
мормонской церкви в Солт-Лейк Сити; в этих хрониках — подробные истории семей
за несколько поколений. Но тот, кто изучает наследственный и благоприобретенный
человеческий капитал, может и более легким путем найти себе материал для работы
в исторических документах, если заглянет в них. Например, опросы изобрели
отнюдь не вчера. Ими усыпана история Европы и ее ответвлений с 1086 г. до наших дней. Например, сравнительно недавно, в 1909 г., Иммиграционная комиссия США собрала опросные листы полумиллиона наемных работников, из которых более 300 000
родились за границей, а также опросила 14 000 семей, насчитывавших 60 000
человек. Их спрашивали о профессии, заработной плате занятости, доходах от собственности,
доходах от домашнего хозяйства, жилищных условиях, квартплате, детях школах,
образовании знании языков, денежных переводах за границу, количестве денег, с
которым они впервые прибыли в США, и о многом другом. Комиссия опросила и
нанимателей по довольно широкому кругу вопросов. Итоги были опубликованы в 42
томах «Отчета», в котором много любопытного ожидает экономиста,
интересующегося накоплением человеческого капитала, циклом жизни личных
доходов, вовлечением женщин в рабочую силу миграцией и дискриминацией.* Любые
отчеты, которые люди пишут о своей или чужой экономической деятельности, дают
дополнительные наблюдения для экономиста в его исследованиях. Экономисты-историки
знают, что подобные записи люди начали делать уже очень давно.
* См. краткое описание материалов «Отчета» в
Higgs, 1971. Р. Хигс использовал опубликованные тома, но рукописные анкеты если
они сохранились, откроют еще много неизвестного. Кстати «Отчет» —
прекрасный пример того насколько необходимы широкие исторические познания для
истолкования исторической статистики. Сам по себе этот документ был проникнут
чувствами американского превосходства и расизма в откровенном стиле эпохи Большой
Дубинки и Бремени Белого Человека.
.
